Несколько лет он был начальником сборной команды СССР, объездил с нею без преувеличения чуть не весь свет, при нем она выиграла Кубок Европы. Но однажды он признался мне, что теперь не тот, что был когда-то, - нет в нем прежней уверенности, смелости, самоуважения.
Я не очень поверил ему, не хотелось верить. Тем более что у него было прескверное настроение: накануне "Спартак" проиграл торпедовцам финал кубка, - в результате, как считал Андрей, недобросовестного судейства.
Помню, договорились мы встретиться в Центральном доме литераторов. Андрей Петрович пришел со своим вечным спутником, милейшим Ариком Поляковым, трогательным сотоварищем тех давних лет. Но оказалось, что ЦДЛ закрыт. Я предложил пойти в Дом архитектора.
Он спросил, где это. Я удивился и объяснил, что рядом, на улице Щусева.
- Щусёва? - переспросил он. - Где же это, Щусёва? - Он так произносил.
Мы пересекли проходной двор, миновали страшный когда-то особняк и повернули направо.
- Щусёва! - сказал Старостин с чувством. - Это же Гранатный переулок. Вон мой дом, я здесь жил, а вот школа…
И он, усмехнувшись, рассказал, как однажды пришла завуч из этой школы и, долго извиняясь, попросила его и бывавших у него других футболистов пореже выходить на балкон. Она понимала бестактность своей просьбы, но ее вынудила необходимость: срывались занятия, падала успеваемость, мальчишки, ничего не слыша, глазели на его балкон, стоило кому-нибудь там появиться.
Андрей обещал это учитывать.
Он бывал у меня дома, хорошо знал мою семью. А в последнее его лето вместе с Яном Френкелем был у меня на даче.
Пока накрывали на стол, я предложил немного пройтись.
- Пройтись? - переспросил он с преувеличенным ужасом. - Исключено.
Мы сели на скамейку.
- А комаров у вас нет? - поинтересовался он весьма серьезно.
Комаров не было.
В остальном это был прежний Андрей Петрович.
Год спустя я сказал к месту своей внучке - третьекласснице:
- Был такой замечательный человек, Андрей Петрович Старостин…
Она посмотрела на меня с удивлением:
- Почему был?
- Он умер.
- Как? Но он же приезжал к нам летом… - И глаза ее наполнились слезами.
Она хорошо помнила его, и ее поразила столь очевидная реальность перехода из жизни в смерть.
На поминках по Александру Старостину я прочитал строчки из моего давнего стихотворенья. Теперь их вполне можно отнести и к Андрею. Там есть слово "команда", у меня имеется в виду корабельная, но ведь то же самое можно сказать и о футбольной:
Команда сильно поредела,
Таков был будничный уклад,
И для живых, по сути дела,
Жизнь состояла из утрат.
…Горько и странно, что его нет.
Жена-цыганка
В ресторане нашего писательского Клуба я ужинал с Андреем Петровичем и Михаилом Михайловичем Яншиным. Был еще Арик Поляков. Сидели спокойно, никуда не торопясь и говорили не только о футболе.
Шел мимо, уже к выходу, поэт и очеркист Владимир Гнеушев, симпатичный мне человек. Он на ходу кивнул мне, потом посмотрел на наш столик внимательней и вдруг повернул к нам.
Подойдя, он бегло поздоровался, основательно уперся ладонями в стол, а взглядом - выборочно - в Андрея Петровича и стал проникновенно объяснять ему, как он его уважает. По правде сказать, это несколько меня удивило: я никогда не слышал, чтобы Гнеушев интересовался футболом. Но тот, нависая над столом и заглядывая в лицо Старостина, продолжал что-то ему нашептывать. Андрей Петрович был, конечно, человек привычный к обожанию, умел это переносить, но тут и он уже начал томиться.
- Володя, - пришел я на помощь, - ну что ты все: Андрей Петрович, Андрей Петрович. А вот Михал Михалыч Яншин…
Расчет мой оказался точен. Гнеушев ахнул и переключился на Яншина:
- Михал Михалыч!..
Теперь он говорил о каких-то ролях, виденных в разные годы фильмах и спектаклях… Вдруг он опять вспомнил о Старостине и стал попеременно обращаться к тому и другому.
Они оба уже поворачивались ко мне - за помощью.
- Ладно, Володя, спасибо на добром слове, - сказал я ему дружески. - Нам всем очень приятно…
Те тоже покивали ему. Гнеушев галантно раскланялся.
- Кто это? - разом спросили оба, едва он отошел. Я сказал.
Ужин продолжался, про Володю вскоре забыли.
И тут, может быть, через полчаса, мне пришло в голову:
- А вы знаете, почему он подходил? Вроде бы ни с того ни с сего?..
Они даже не сразу поняли, о ком я.
- Да?
- Его же к нашему столу просто притянуло - подсознательно. То, что он болтал, это так. А причина другая: у него жена цыганка!..
Они оба так и ахнули:
- Почему же вы нам сразу не сказали?
- Да я сам только сейчас догадался. Только сообразил…
- Как интересно!..
Объясню причину их реакции.
Михаил Яншин был женат до войны на известной цыганской артистке Ляле Черной. Андрей Старостин учился с нею в школе, а его женой всю жизнь была ее двоюродная сестра, тоже артистка, плясунья из театра "Ромэн" Ольга Кононова. Она с маленькой Наташкой к нему и в Норильск ездила.
Теперь они сокрушались время от времени:
- Как жаль, что он ушел. Правда, жена - цыганка? Это же такая редкость!.. И неужто он ничего не знал про Лялю и Ольгу?
Беседа
Он увлеченно стал ей рассказывать:
- Форвард ударил по воротам и не попал.
Она спросила:
- Куда?
Он внимательно посмотрел на нее и ответил:
- В институт!..
На этом их беседа окончилась.
Разговор о футболе
Помню, был я в семидесятые годы в составе писательской делегации в Польше. Выступала наша группа на заводе в Катовице. Прямо в цехе. Рабочие всем своим видом показывали, что воспринимают мероприятие чисто формально. Хорошо встретили только Кайсына Кулиева. Он умел кого хочешь расшевелить, да и поляки почему-то расположены к кавказцам.
Я же, поднявшись, сказал, что существуют вещи, которые связывают людей, располагают их друг к другу. Например, не только в Польше, но и многие в России со знанием дела, с удовольствием или даже с подлинным восторгом произносят такие фамилии, как Дейна, Лято, Шармах…
Публика оживилась.
- Гадоха! - кричали мне с мест.
- Каспарчак!..
- Жмуда! - добавлял и я.
- Томашевский! - продолжали они. А потом неуверенно прозвучало и несколько русских фамилий.
Мои попутчики ничего не могли понять.
А я называл футболистов сборной Польши, тогдашних бронзовых призеров чемпионата мира.
Два ответа Стрельцова
Футбольная команда ветеранов, еще совсем недавних звезд, выезжала на игру в соседний областной город.
За час, по-стариковски, встретились на вокзале.
- А Сам где?
Так они между собой называли Стрельцова. Неплохо.
Стрелец жил в одной остановке от вокзала. Решили на всякий случай ему позвонить. После нескольких гудков он снял трубку.
- Эдик, ну ты что?
Он спросил хрипло:
- А сейчас сколько?..
- Девять.
- Еще рано, - отреагировал Стрельцов и положил трубку.
Подали состав. Капитан опять пошел к автомату.
Снова Стрелец отозвался не сразу. И опять спросил:
- А сейчас сколько?..
- Без пятнадцати десять.
- Уже поздно, - вздохнул Сам и тихо положил трубку.
Я услыхал эту историю от динамовца Эдуарда Мудрика.
Общество
Один известный футболист, учась в школе тренеров, вытащил на экзамене билет с вопросом об общественных формациях и ничего не смог сказать по этому поводу.
Преподавательница задала несколько наводящих вопросов и наконец спросила напрямик:
- Ну в каком обществе вы живете?
Он ответил:
- "Локомотив".
Футбольный чемпионат
Футбольный чемпионат мира в Италии. Судьба нескольких важнейших игр решалась при помощи послематчевых пенальти. Нервное перенапряжение чудовищное. Так вот, более всего удручает даже не тот факт, что у нас в команде не оказалось лидера и нет звезд. У тех - не только игровой класс, у тех тренеры, улыбаясь, обнимают потом за плечи промахнувшихся футболистов. Класс человечности!
Хмурого, раздавленного Лобановского можно понять и оправдать. Он дитя системы и знает, что она не простит его. И сам он не прощает, не жалеет.
Мы - в другом измерении. У нас все еще другие правила - в этом наша главная слабость.
Команда
Понятие команды. Прежде всего корабельной. Ну, и конечно, команда в спорте, - скажем, футбольная. Команда Баккенбауэра. Команда Платини. Команда Бескова или Бышовца. И уже отсюда - по ассоциации - в политике. Команда Горбачева. Команда Клинтона. Команда Ельцина.
Но можно ли составить команду из людей, плохо понимающих или не желающих понимать друг друга? Или из просто слабых игроков? Приглашать в сборную заведомо неудовлетворительных исполнителей? Какого же можно ожидать результата - в том числе для карьеры тренера?
Играющий судья
Действующие поэты, регулярно выступающие с обзорными статьями о текущей поэзии. Существует понятие: играющий тренер, но не бывает играющего судьи. А тут и сам играет, и еще свистит - назначает свободные и пенальти, делает предупреждения.
Но ведь и судьи бывают играющие. Только они играют в иные, сомнительные игры.
Одноногие
Существуют футболисты - и среди них очень хорошие и знаменитые, - у которых одна нога значительно сильней другой. Есть даже профессиональное выражение: "сильнейшая нога". Вадим Синявский, ведя репортаж, говорил об игроке:
- Он нанес удар своей любимой правой ногой…
Еще таких футболистов слегка пренебрежительно называют иногда одноногими. Обидно!
Один из них и придумал когда-то потрясающую частушку:
Правая нога - жена,
Левая - любовница.
С левой редко бью, она
Зато слаще помнится.
Команде стишок очень нравился, но некоторые не верили, что это он сам сочинил, - думали, что я.
ПИСАТЕЛЬСКИЙ КЛУБ
О Светлове
Я познакомился со Светловым в 1951 году, бывал с ним в поездках, однажды, в июне 1961 года, мы целую неделю жили в одном номере гостиницы "Октябрьская" в Ленинграде. Там мы отпраздновали его день рождения.
Я помнил, что 17 июня исполняется 50 лет Виктору Некрасову, и заранее собирался поздравить его, - он находился в Ялте. Накануне я узнал, что семнадцатого - день рождения и Михаила Аркадьевича. Когда утром я пошел отправлять телеграмму, он попросил передать Некрасову привет. Я приписал: "Шлет тебе привет Михаил Аркадьевич Светлов. Ему сегодня пятьдесят восемь".
Великое множество раз сидел я с ним за одним столом - и крытым зеленым сукном (главным образом на заседаниях Бюро секции московских поэтов, в так называемой восьмой комнате старого здания ЦДЛ), и за столами или столиками, накрытыми белыми крахмальными скатертями или простой клеенкой, а то и вовсе ничем не накрытыми.
Уровень его остроумия был не ниже его поэтического таланта. Это была такая же сильная, отдельная сторона его дарования. Иногда они смыкались.
Сострив или прочитав за столом новое стихотворение (чаще строфу или даже строчку), он обязательно спрашивал - обычно у сидящего рядом: "Ну, как? по-моему, ничего, да?" - довольный в этот момент общей реакцией.
Обычно к столику, за который садился Светлов, подтягивались со своими стульями еще многие, а те, кто не успел протиснуться, стояли сзади. То и дело, вызывая зависть у всего ресторана Дома литераторов, раздавались оттуда взрывы хохота. Но, раскрутив общий ход застолья, Светлов сам чаще всего как бы отходил в тень, сперва беседовал еще с ближайшими соседями, потом углублялся в себя, отключался. Постепенно люди расходились, и иной раз можно было видеть стол, обставленный толпой пустых стульев, и лишь на одном - обсыпанного сигаретным пеплом, дремлющего в характерной позе, глубоко закинув ногу на ногу, Светлова.
В последний раз я встретился с ним летом 1964 года, в один из его полулегальных приездов из больницы. Он сильно изменился, ослабел, волосы поседели, росли отдельными кустиками. Мы сели за столик сразу при входе в ресторан, на самой дороге. После того совместного житья в Ленинграде у нас была такая игра: при встрече он всегда говорил: "Ну, что, старик Ваншенкин, хотите выпить? - и добавлял гордо: - Деньги есть!" (если они были). Или же я успевал предложить первым: "Михаил Аркадьевич, хотите выпить? Я угощаю".
Должен сказать, что мы далеко не всегда пользовались этой взаимной любезностью.
И тут я произнес свою фразу.
- Мне нельзя, - ответил он грустно. - Ну, давайте, только по пятьдесят, да?
Мимо проходили, здоровались, останавливались люди. Прошла поэтесса Елена Любомская из Каховки или Днепропетровска. Она была в свое время участницей одного из совещаний молодых писателей.
- Догоните ее, - вдруг встрепенулся Светлов и объяснил мне: - Я хочу дать ей рекомендацию в Союз.
Но когда ее вернули, он словно устыдился минутной сентиментальности и спросил только:
- Ну, как жизнь, старуха?
- Хорошо, Михаил Аркадьевич.
- Вышла замуж?
- Да.
- Хороший парень?
- Да, Михаил Аркадьевич, - отвечала она робко.
Он уже задумался, забыв о ней. Она потопталась и отошла.
Потом мы сидели еще на веранде, под провисающим парусиновым тентом. Был теплый тихий день.
- Знаете, старик Ваншенкин, - спросил Светлов, - какая разница между модой и славой? Мода никогда не бывает посмертной. Посмертной бывает только слава…
Грамзапись
Новое здание ЦДЛ (вход с улицы Герцена - теперь это опять Большая Никитская) было построено спустя полтора десятка лет после войны. До этого писательский Клуб размещался в старом олсуфьевском особняке на Поварской. Знаменитый Дубовый зал служил зрительным, а маленький ресторан находился там, где потом был бар, - помещение лишь слегка расширили за счет соседней комнаты. Поднимались туда по стальной винтовой лестнице - вроде корабельного трапа.
В ресторанчике часто можно было встретить Твардовского, Казакевича, Смелякова (до и после третьего его изъятия), Светлова, Фатьянова, Шубина, Луконина. Ни одного незнакомого лица. Я был молодой, но не помню случая, чтобы мне не нашлось места.
Сидели подолгу, пили много, но с интереснейшими разговорами, нередко с чтением стихов.
А с той стороны, где сейчас проход в Пестрый зал нового здания, был буфет, и хозяйничала там Полина Григорьевна, дама расчетливая и решительная. Весы стояли у нее под стойкой и не были видны подошедшему. Помню, покупаю домой то ли апельсины, то ли бананы, а официантка Шурочка стоит сбоку, мигает: мол, Полина недовешивает. Но что сделаешь, ладно!
Постоянным клиентам, если у них кончались деньги, она отпускала водку и коньяк в кредит, записывая за каждым количество принятых граммов.
Светлов называл это: грамзапись.
Маяковский в бильярдной
Однажды мы со Светловым играли на бильярде, и он рассказал историю, свидетелем которой был.
В "Метрополе" Маяковский играл в бильярд с каким-то нахалом, возбужденным от сознания знаменитости своего партнера. И вот после удара этого человека шар не упал, а остановился в самой лузе, - как говорят игроки, "ножки свесил", деваться некуда.
Маяковский не спеша стал мелить кий.
- Владим Владимыч, - сказал наглец под руку, - а ведь вы не забьете.
- Забью, - ответствовал тот спокойно.
- А если не забьете?
- А если не забью, - Маяковский был мрачен, - можете назвать меня ж….
Он стряхнул с кия лишний мел, приблизился к столу и пробил. Шар повибрировал в губах лузы и остался на месте.
- Владим Владимыч, - партнер подобострастно хихикнул, - вы меня, конечно, извините, но вы ж….
- Да, - грустно согласился Маяковский. - Я - ж…. Можете мной с…!
- Ну, как об этом напишешь? - заключил Светлов.
Однако прошли годы, и я вижу - а почему же? - можно это и записать.
В Ленинграде, в пивной на Невском, Светлов научил меня, как нужно выбирать раков. Когда живого рака при варке бросают в кипяток, он сгибается. Если рак прямой, значит, его варили уже дохлого.
Потом я слышал это и от Смелякова. Его тоже научил Светлов, еще до войны.
Светлов в суде
Вскоре после войны Михаил Аркадьевич Светлов был избран в районный суд народным заседателем. Приходил регулярно, но всегда молчал, словно задумавшись. На одном из судебных заседаний слушалось дело по обвинению молодого человека в попытке изнасилования. Тогда с этим было строго. Однако доказательства выглядели не слишком убедительными. Адвокат спросил у истицы:
- Как обвиняемый мог предпринять подобное действие, если он такой тщедушный, а вы мощная, крупная женщина?..
Она ответила:
- Он пытался это со мной сделать под наркозом.
Тут Светлов словно очнулся и задал вопрос:
- Под общим или под местным?..
Обвиняемый был оправдан.
Столпы
В писательском Клубе и в самом Союзе писателей на протяжении десятилетий подвизалось несколько колоритнейших фигур из обслуги - настоящих столпов.
1. Похоронных дел мастер
Арий Давидович Ротницкий - не меняющийся внешне, розовый вежливый старичок с голой головой и серебряной бородкой. Возраст его не поддавался определению. Было лишь доподлинно известно, что Арий участвовал в похоронах Льва Толстого.
Человек необыкновенных связей, знаний и умения в мире кладбищ, моргов, катафалков, мастерских по изготовлению надгробий.
А. Коваленков вспоминал, что, когда хоронили Э. Багрицкого, который, страдая тяжелейшей астмой, умер от удушья, Аркадий Давидович обращал внимание многих на выражение лица покойного, объясняя, сколь сложной была работа лучшего московского специалиста посмертного массажа, приглашенного Ротницким.
Фадеев при мне рассказывал на секретариате, как к нему на днях явился Арий Давидович и взволнованно сообщил, что ему удалось выбить несколько прекрасных мест на Ваганьковском, но, чтобы их не перехватили, было бы неплохо побыстрее их занять.
- Своими людьми! - хохотал Фадеев, характерно закидывая голову.
Фадеев был еще молод. Арий Давидович иногда позволял себе пошутить:
- Вот похороню Александра Александровича, это будет моя лебединая песня.
Увы, после Фадеева он проводил еще очень многих.