Теперь росли и ширились слухи о новых победах Красной Армии. Контрреволюционный террористический режим Колчака, установленный в Сибири, трещал по всем швам. Совсем неподалеку от Внешней Монголии действовала сибирская партизанская армия под командованием Кравченко и Щетинкина.
В июле 1919 года сибирские партизаны вступили в соседнюю Туву, в сентябре партизанская армия взяла Минусинск.
3 августа 1919 года Советское правительство обратилось со специальным воззванием к правительству и народу автономной Монголии. В этом воззвании говорилось:
"Красные войска рабоче-крестьянского правительства, разбив царского адмирала Колчака, перешли Урал и победоносно вступили на Сибирскую равнину. Они несут освобождение сибирским рабочим и крестьянам, киргизам, бурятам и всему рабочему люду.
В этот момент Советское правительство обращается к монгольскому народу с братскими словами…
Восстание чехословаков и нашествие японцев на Сибирь не дали возможности осуществить наши планы и возвратить монгольскому народу то, что у него было захвачено царским правительством.
Японцы вместе с союзниками не допустили даже представителей рабоче-крестьянского правительства приехать в Ургу с вестью из Москвы.
Теперь, когда эту весть несет победоносная Красная Армия, гонящая перед собой банды Колчака, Семенова и других грабителей, Советское правительство снова торжественно заявляет: русский народ отказался от всех договоров с японским и китайским правительствами относительно Монголии. Монголия есть свободная страна. Русские советники, царские консулы, банкиры и богачи, державшие силой и золотом в своих руках монгольский народ…. должны быть выгнаны из Монголии. Вся власть и суд в стране должны принадлежать монгольскому народу. Ни один иностранец не вправе вмешиваться во внутренние дела Монголии. В отмену соглашения 1913 года Монголия, как независимая страна, имеет право непосредственно сноситься со всеми другими народами без всякой опеки со стороны Пекина и Петрограда.
Советское правительство, громогласно возвещая об этом монгольскому народу, предлагает немедля вступить в дипломатические сношения с русским народом и выслать навстречу Красной Армии посланцев свободного монгольского народа".
Это воззвание заставило богдо-гэгэна побледнеть. Бадма-Дорджи трясущимися руками комкал листок бумаги.
- Они уже стучатся в наши ворота! - проговорил премьер-министр хрипло. - Нужно спешить… Я сейчас же поговорю с Чен И.
Богдо уже овладел собой.
- Эту бумажку нужно скрыть от всех. Никто не должен знать! - распорядился он. - Мы не получали этой бумаги. Большевикам ничего не отвечать. Всех, кто будет распространять слухи, ловить и казнить. Нужно поторопить китайцев.
В этот день "солнечно-светлый" чаще обычного прикладывался к графину и к вечеру, когда Бадма-Дорджи зашел доложить о принятых мерах, был мертвецки пьян.
Обращение Советского правительства было скрыто от монгольского народа. Но недаром говорится, что у добрых вестей быстрые ноги. Слухи о воззвании поползли по Урге. Сказанное слово - пущенная стрела, и его не остановить. О клике богдо-гэгэна, посмеиваясь, говорили: "Когда тигр играет в горах, дрожит осел на привязи у дома". Когда копия обращения попала в руки Сухэ-Батора, он прижал листок бумаги к сердцу.
Вот они, слова правды! Сам великий Ленин обратил ясный взор на многострадальную Монголию и протянул руку на вечную дружбу. Нет, эти крылатые слова не утаить богдохану от народа. Советское правительство предлагает выслать навстречу Красной Армии посланцев свободного монгольского народа.
Если бы этим посланцем вдруг стал он, Сухэ-Батор!.. Он полетел бы на крыльях за вершины гор, он преодолел бы любые препятствия. Но, видно, богдохан не собирается посылать в красную Россию вестников мира и дружбы.
Богдо-гэгэн думал о другом: следовало поторапливаться с ликвидацией автономии. Чен И уже начинал терять терпение и перешел к угрозам.
- Разгоните армию, а остальное мы сделаем сами! - кричал он.
Армию невозможно было разогнать, пока, во главе ее находился Хатан-Батор Максаржаб. Прославленного полководца всегда считали при дворе "мятежником". Чтобы избавиться от ненавистного Максаржаба, попытались обвинить его в государственной измене, в связи с "красными". Но Максаржаб был неуязвим. Тогда решено было направить его из Урги на границу с Тувой.
Полководец, прежде чем оставить Ургу, вызвал к себе Сухэ-Батора, обнял его.
- Вы, возможно, единственный человек, на которого я могу положиться целиком, - сказал он. - Берегите автономию, не давайте себя разоружить. А мне выпала смешная доля: защищать границу от сибирских партизан и смирять мятежных тувинцев. Богдохан намеревается продать Монголию китайцам, а потому решил отослать меня подальше.
Сухэ-Батор помедлил с ответом. Затем сказал:
- Я не один, нас много. Мы будем сопротивляться. Но силы слишком неравные. Только Советская Россия может спасти независимость Монголии. Мы будем драться за дружбу с Россией. Мы верим, что помощь рано или поздно придет оттуда. Советское правительство предлагает выслать навстречу Красной Армии посланцев свободного монгольского народа. Этими посланцами будем мы, простые араты. Мы также верим, что джанджин Хатан-Батор Максаржаб - на стороне угнетенных и обездоленных.
- А чего вы хотите? - настороженно спросил Максаржаб.
- Мы хотим настоящей свободы, такой власти, как в России.
Максаржаб улыбнулся, потом произнес:
- Не сносить тебе головы, Сухэ-Батор! Но ты должен знать: мое сердце всегда с вами.
- Пусть джанджин Хатан-Батор-ван Максаржаб всегда помнит, что лучше рухнуть скалой, чем сыпаться песком…
Максаржаб отбыл на границу Монголии с Урянхайским краем. Встретиться с сибирскими партизанами ему довелось очень скоро, 18 июля 1919 года. В Туву двинулась партизанская армия Кравченко и Щетинкина. После стычек с белогвардейскими отрядами она заняла Белоцарск. Когда партизаны подходили к Белоцарску с севера, в это же время с юга сюда двигался монгольский отряд Хатан-Батора Максаржаба. Отряд остановился в пяти верстах от города. Ночью Максаржаб направил в партизанский лагерь делегацию. Утром следующего дня Кравченко и Щетинкин, захватив переводчика, отправились в монгольский лагерь. Они везли с собой подарки. Максаржаб встретил гостей с почетом, угостил жирной бараниной и кумысом. Узнав, что партизаны любят пить чай с сахаром, он распорядился подать сахар. Вскоре цирик принес большую чашу, полную доверху желтого пластинчатого сахара. Завязалась беседа, которая длилась пять часов. Максаржаб расспрашивал о советской власти, о Красной Армии и ее успехах. Партизаны рассказали о себе все. В штабе партизан существовало две точки зрения: некоторые члены штаба склонны были сделать Минусинск основной базой нового партизанского фронта, Щетинкин полагал более целесообразным продолжать путь через Монго-лию в Туркестан, на соединение с находившимися там советскими войсками. Победила вторая точка зрения. Партизаны просили у Максаржаба дать разрешение на пропуск армии через Монголию.
- Придется вам обратиться с грамотой в Ургу, - посоветовал Хатан-Батор.
Грамота была написана и вручена Максаржабу, когда он прибыл в партизанский лагерь с ответным визитом и подарками - кусками пластинчатого сахара и голубыми шелковыми хадаками.
Разведчики донесли, что к Белоцарску приближается авангард белых. Бой за Белоцарск развернулся вечером. К десяти часам ночи все было закончено. Белогвардейцы были разбиты. Белоцарск снова оказался в руках партизан. Они захватили триста пленных, два орудия, четырнадцать пулеметов, до двух тысяч винтовок, много обмундирования и седел.
Максаржаб находился на высокой сопке и наблюдал за боем. Наутро с пятьюдесятью цириками он приехал в партизанский штаб. Его приняли на армейском совете. Хатан-Батор поднял вверх большой палец правой руки и сказал:
- Хорошо воевали, очень хорошо воевали! Настоящие баторы!..
Цирики внесли большой сверток. Это был рулон красного шелка.
- Из него получатся хорошие знамена для ваших полков, - произнес Максаржаб. - Примите этот подарок от монгольского народа, от меня лично и еще от одного молодого монгола - Сухэ-Батора…
Присутствовал Максаржаб и на похоронах партизан, павших в белоцарском бою. После этого он вручил Кравченко ответ на грамоту, посланную в Ургу: партизанской армии разрешалось пройти через территорию Монголии на Ташкент. Но после разгрома белогвардейцев у Белоцарска отпала необходимость пробиваться в Туркестан. Решено было немедленно наступать на Минусинск и организовать там базу повстанческого движения.
Так состоялось знакомство Максаржаба с сибирскими партизанами Кравченко и Щетинкиным.
А переговоры о. ликвидации автономии все еще продолжались. В конце концов терпение Чен И иссякло: он обратился к своему правительству за вооруженной помощью. Дуаню надоела вся эта канитель, и он направил из Внутренней Монголии в Ургу два полка во главе с Го Цай-тянем. Эти два полка фактически заняли монгольскую столицу. Го Цай-тянь представился богдо-гэгэну и заявил, что вскоре с целью оказания "дружественной помощи" в пределы Монголии вступят основные силы пекинского правительства.
В самом деле, в ноябре 1919 года в Ургу прибыл генерал аньфуистской клики Сюй Шу-чжен во главе третьей дивизии северо-западного края. Дивизия имела в своем распоряжении сто грузовых автомашин, была хорошо оснащена и вооружена. Сюй Шу-чжен был плохим дипломатом. Он считал, что палка - лучший аргумент в затянувшемся споре. Он обозвал Чен И дураком, изорвал "Условия в 64 пунктах об улучшении положения Монголии в будущем", а самого автора велел схватить и посадить под арест. Сюй был сильным человеком. Он без всяких придворных церемоний зашел во дворец богдо-гэгэна и, потрясая кулаком перед лицом "солнечно-светлого", сказал:
- Я покажу вам автономию!.. Сегодня же представить петицию о безоговорочном "добровольном" отказе от автономии! Президент назначил меня министром-умиротворителем северо-западного края. А я знаю, как это делается…
Премьер-министр Бадма-Дорджи извивался червем.
- Мы на все согласны, - лепетал он. - Нужно хотя бы для виду собрать обе палаты. Мы заставим их подписать петицию.
- Это не имеет значения, - устало отозвался Сюй. - Можете созывать палаты.
Палаты были созваны. Повторилась старая карг тина. Представители верхней палаты сразу же высказались за ликвидацию автономии. Нижняя, распропагандированная Сухэ-Батором и его сторонниками, еще решительнее, чем прежде, заявила протест.
- Вон китайские войска из Монголии!
- Не дадим задушить автономию!
- Пусть генерал Сюй убирается, пока цел!
Напрасно Бадма-Дорджи размахивал руками, напрасно кричал, что "слабому не одолеть сильного", и что лучше сдаться на волю Сюй Шу-чжена.
Представители нижней палаты слышать ничего не хотели. У здания, где происходило заседание, стал собираться народ. Дело пахло крупным скандалом. Тогда генерал Сюй, чтобы запугать аратов и непокорную нижнюю палату, устроил парад своих войск., Полки маршировали по улицам, проезжали автомашины, орудия. Бадма-Дорджи объявил заседание закрытым и разогнал нижнюю палату. В этот же день он написал петицию о ликвидации автономии и вхождении Монголии в Срединную республику, приложил к документу печати пяти министерств и вручил его Сюй Шу-чжену. Так 17 ноября 1919 года была ликвидирована автономия Внешней Монголии.
22 ноября Сюй обнародовал декрет китайского президента об удовлетворении просьбы богдо-гэгэна и князей о "добровольном" включении Внешней Монголии в состав Срединной республики. Этим же декретом жене богдо присваивалось звание "драгоценной, мудрой княгини чистого разума и ясной мысли". Высшие ламы и князья-предатели получили от генерала личные подарки. Все чиновники министерств были разогнаны, двери опечатаны. У каждой двери стоял китайский часовой.
Покончив с автономией, генерал Сюй вплотную занялся монгольской армией. Прежде всего он издал приказ, в котором требовал, чтобы монгольская армия немедленно сложила оружие. Подразделения в самой столице удалось разоружить без всяких проволочек. Гораздо сложнее обстояло дело с войсками, расположенными в Худжирбулане. Китайских парламентеров не подпускали даже к лагерю, с ними отказывались вести какие бы то ни было переговоры.
В эти дни особенно проявился организаторский талант Сухэ-Батора. Он выступал на солдатских митингах, призывая не складывать оружия перед оккупантами, подолгу беседовал с каждым офицером, убеждая стоять до последнего.
- Нас меньше, чем китайцев, они лучше вооружены, но нас поддержит народ, - говорил он, - а тогда посмотрим, на чьей стороне будет сила. На петицию Бадма-Дорджи мы ответим своей петицией.
Такая петиция была составлена Сухэ-Батором. Под ней подписались почти все офицеры. Они категорически отказывались сложить оружие. Петиция была направлена в штаб монгольских войск. Высшее начальство на словах одобрило петицию, но на деле заняло выжидательную позицию. Китайским представителям все же удалось прорваться в Худжирбулан.
- Мы не хотим кровопролития, - заявили они, - нужно распустить армию мирно. Сперва следовало бы демобилизовать главарей и зачинщиков смуты.
В тот же день Сухэ-Батора вызвали в штаб, отобрали у него оружие и объявили, что он демобилизован из армии. Ему предписывалось немедленно покинуть Худжирбулан. Это было прямое предательство высшего начальства.
- Вы продали Сюю армию, но пожалеете об этом, - заявил Сухэ-Батор, прежде чем уйти.
В Худжирбулане появились китайские войска. Началось разоружение монгольской армии. Генералу Сюй Шу-чжену сдали почти десять тысяч винтовок, пять пушек, десять пулеметов, весь запас снарядов и патронов. Но Сухэ-Батор не сразу покинул Худжирбулан. Лучшие годы отдал он армии, а теперь его лишили всех прав, уволили. Армии больше не существовало. Ее распустили. Демобилизованные окружили Сухэ-Батора:
- Что делать дальше, учитель?
- Нас предало командование, переманило на свою сторону офицеров. В этом наша слабость. Перед лицом опасности мы не успели объединиться в прочную организацию. Мы были заняты войной. Но настоящие бои с гаминами еще впереди. Готовьте себя к этим боям.
Всякого рода посулами Сюю удалось разложить верховное командование монгольской армии. Единого выступления, хотя оно и готовилось Сухэ-Батором, не произошло. Офицеры пошли за начальством. Народа они боялись больше, чем китайцев. Вскоре в Худжирбулане никого не осталось.
Демобилизованный Сухэ-Батор уговорил тестя перебраться в Ургу, Тесть был очень огорчен последними событиями, понимал, как тяжело Сухэ-Батору, но делал вид, что ничего особенного не произошло.
- В Хурэ так в Хурэ! - весело восклицал он. - Будем жить вместе.
Сухэ-Батор с семьей перебрался в Ургу. Он снова был без работы, без всякой надежды получить ее в недалеком будущем. А в столице уже хозяйничали гамины…
ДОРОГА В РЕВОЛЮЦИЮ
Эти два человека встретились впервые. Один - высокий, стройный, с прямым рассекающим взглядом, весь будто сжатая стальная пружина. Второй - круглолицый, плотный, с веселым прищуром умных карих глаз. Они уже давно слышали друг о друге, теперь сошлись, вели малозначащий разговор, изредка понукали лошадей, стремясь как можно скорее выбраться за черту города и остаться наедине.
Кони взбирались по крутому склону Богдо-улы. Лиственницы уже почернели. Стояла глубокая осень. С вершины одной из сопок открывался широкий вид на всю долину Толы: далеко на востоке - сиреневые скалы, на западе - речная пойма, голые деревья, сопки, а внизу - юрты и домики Хурэ, дворцы, храмы. Отсюда даже огромный храм Арьяволо с золоченым шаром не казался таким величественным. Этот храм, напоминающий крепость, построил богдо-гэгэн, чтобы увековечить годы своего правления. Но годы правления "многими возведенного" кончились. В Урге правил генерал Сюй Шу-чжен. Правда, официальная церемония передачи власти над Монголией китайскому генералу намечалась на новый, 1920 год, но уже сейчас китайские солдаты чувствовали себя полными хозяевами в Урге. Они бесцеремонно угоняли аратских овец, коней, врывались в юрты, насиловали женщин, забирали имущество, избивали прохожих за неосторожно брошенное слово, за недружелюбный взгляд!
Сюй Шу-чжен расставил по всем дорогам заставы и караулы. Свободное передвижение из аймака в аймак было запрещено. Каждого, показавшегося подозрительным, обыскивала, пытали, судили, предавали мучительной казни без суда и следствия. Генерал Сюй решил показать монголам "твердую власть". Чен И был выслан в Китай. В Урге вновь открылся китайский кредитный банк, открылись публичные дома и питейные заведения. Чтобы увеличить свою армию, Сюй Шу-чжен согнал в казармы всех китайцев, проживавших до этого в Монголии, мирных земледельцев и ремесленников.
Вот в это смутное тяжелое время и появились в Урге два человека, которые объединили вокруг себя всех недовольных. Они стали признанными руководителями первых нелегальных революционных кружков. Кружки существовали независимо друг от друга, их руководители ни разу не встречались.
Сухэ-Батору после долгих поисков работы в конце концов удалось устроиться наборщиком в типографию.
Первая русско-монгольская типография появилась в Урге еще в начале XX века. Типография была небольшая, оснащенная ручными печатными машинами. Обслуживали их десятка два русских и монгольских рабочих. В годы автономии при министерстве иностранных дел была создана вторая типография. Она печатала официальные материалы, учебники и учебные пособия. При шабинском ведомстве организовали небольшую типолитографию, печатавшую указы и проповеди богдо-гэгэна. Все три типографии были построены русскими специалистами.
Сухэ-Батор, поразмыслив, решил поступить в типографию при министерстве иностранных дел. Эта типография сейчар оказалась в руках генерала Сюй Шу-чжена. Здесь печатались все официальные документы, приказы, агитационная литература, секретные бумаги. В документах находила отражение политика китайских захватчиков, а это значило, что Сухэ-Батор всегда мог быть в курсе всех дел врагов монгольского народа.
В типографии работало всего шесть человек. Три машины приводились в действие вручную. Директором по-прежнему оставался монгол, но распоряжались здесь китайские чиновники.