Совсем иначе вели себя кубанцы. Они были сплочены, собирали кинутые донцами винтовки. У каждого всадника были две, иногда три винтовки за плечами. Но они были к нам определенно враждебно настроены. Драться с красными не желали. При дальнейших походах нам отсоветовали идти теми же дорогами, которыми идут кубанцы. Открытых столкновений как будто не было, но где-то на реке Кубани казаки перегнали все лодки на другой берег и намеренно обрекли 4-й батальон Корниловского полка на гибель. Недалеко от Екатеринодара на совещании кубанцев и донцов было принято решение не следовать приказам командующего генерала Деникина, не ехать в Крым, не отходить на Тамань, а идти в Грузию. Потом же казаки плакались, что будто бы русские части покинули их в Новороссийске.
Конечно, не все донцы и кубанцы поддались красной пропаганде, были и такие, которые держались за Добровольцев. Но большинство митинговало. Кубанцы поверили, что красные признают их независимое государство, как только они порвут с нами, Добровольцами. Кубанцев было примерно столько же, сколько донцов, то есть от четырех до пяти тысяч шашек.
Были терские казаки, немного лучше сохранившиеся, под командой нашего знакомого, генерала Агоева. Но их было немного, от двух до двух с половиной тысяч шашек. Были калмыки, вполне нам верные, но их было всего шашек пятьсот-шестьсот. Всего с нашей стороны было собрано от пятнадцати до восемнадцати тысяч шашек. Грозная сила, если бы казаки были прежние. Мы же знали, что весь удар придется вынести только нашему корпусу.
Как всегда у бюрократов, на бумаге все обстояло отлично. Командование наивно надеялось, что казаки будут драться. Лучше бы они нам дали полк Дроздовцев или Корниловцев с двумя батареями, и мы Буденного бы раскатали.
У Буденного были массы конницы. Говорили про сто тысяч, но это преувеличено. Конечно, можно ошибиться, но вот то, что видел своими глазами: у красных было, по-моему, от двадцати пяти до тридцати тысяч шашек. Огромное количество. Но все это были новые формирования без хороших офицеров, да и сам Буденный был только вахмистром. У нас же каждый всадник участвовал уже в большом количестве боев и были прекрасные начальники. Наша артиллерия хоть уступала красной в количестве батарей, но по качеству оказалась много выше. У нас было пять батарей: две гвардейских, две наши и 8-я конная, 7-я присоединилась поздней.
МЕЧЕТЕНСКАЯ
В станице Мечетенской нас построили в громадное каре. С одной стороны регулярная кавалерия, с другой донцы, с третьей кубанцы, с четвертой терцы. Прилетел на самолете генерал Деникин и обратился к нам с речью. Но был ветер и плохо слышно. Кроме того, он говорил долго, и вскоре это стало утомительно и скучно. Тут нужен был бы Врангель, в черкеске, на чудном коне, осадивший коня и кинувший, как под Спицевкой, несколько слов. Это могло бы зажечь казаков. А не сутулая пешая фигура Деникина и длинная малопонятная речь.
Нас, регулярных, пропагандировать было не нужно, мы были в прекрасном состоянии, а вот казаки были небоеспособны, и речью их боеспособными не сделаешь. На бумаге было нас от пятнадцати до восемнадцати тысяч, а на деле дрались только пять тысяч. Лучше бы вместо речи дали бы нам Корниловский полк, и все было бы в порядке. А казаков можно было увести в тыл, от них никакой пользы, а мог быть и подвох. Не знаю, кто командовал операцией под Егорлыцкой, наверное, сам Деникин, лучше бы был Врангель. Но Деникин не любил Врангеля. А казаки его любили. К сожалению, играли роль симпатии и антипатии, которые вредили делу.
После речи наш регулярный корпус пошел к станице Егорлыцкой, но в станицу не вошел, а встал возле, построившись в резервную колонну. Не ввели нас в станицу, вероятно, из-за двух причин: во-первых, чтобы скорей быть готовыми к бою, а во-вторых, из-за недоверия к кубанцам: напасть на расквартированных легче, чем на стоящих в строю. Так в резервной колонне мы простояли всю ночь. К счастью, было не очень холодно и не было дождя. Донцы остались в Мечетенской, а где находились кубанцы, не знаю. Думаю, в Егорлыцкой - видел небольшие кубанские части, отходящие из станицы.
В дозоре находился полковник Кузьмин со своим Первым офицерским полком. Под вечер он прислал донесение:
- Буденный двигается. Его колонна от горизонта до горизонта. Авангардная бригада (два полка) заняла хутор в семи верстах от Егорлыцкой.
Послали бригаду калмыков численностью примерно в шестьсот шашек против красной бригады в хуторе. Калмыки пошли. Стрельба должна бы начаться через 20 минут, но царила тишина, ни выстрела. Мы недоумевали: что делают калмыки?
КАЛМЫКИ
Ночь прошла спокойно. Калмыки появились с первыми лучами солнца. Впереди ехали несколько всадников, орали дикий напев, били в бубны и размахивали несколькими захваченными красными флагами. За ними следовал молча на белой лошади шаман. За шаманом всадник вел в поводу лошадь, на которой был прикручен, очевидно, комиссар. Лицо в крови и качался в седле, но веревки не давали ему упасть. Вслед за ним группа всадников толкала перед собой дюжину бледных, перепуганных пленных, раздетых, в одном белье. Толкали их конями и остриями шашек. Наконец шли сотни. Все оглушительно вопили и размахивали обнаженными шашками, с которых струилась кровь. Некоторые насадили на бамбуковые пики отрубленные головы. Каждый всадник вел в подводу одну, две, а иногда даже три захваченные лошади. На седлах было навьючено всякое добро: сапоги, обмундирование, оружие.
Это было необычайное зрелище, скорее устрашающее.
Полковник Лукьянов толкнул меня локтем.
- Сережа, так ведь это татары!
Мы невольно подались назад. Было чувство скорей сочувствия к этим несчастным пленным.
Калмыки подползли потихоньку, сняли часовых и перерезали всю красную бригаду без единого выстрела. Красной бригады больше не существовало.
За сотнями не шли ни захваченные пулеметные тачанки, ни обозы. Думаю, что калмыки их не хотели показывать, боясь, что отнимут.
Калмыки - чистейшие монголы и по-монгольски называются ойраты. Единственные, которые сохранили еще кочевой образ жизни. Они входят в состав Донского и Астраханского казачьих войск. У астраханцев синие шаровары с желтым лампасом. Вооружены они бамбуковой пикой (английская, наша - металлическая), винтовкой казенного образца и донской казенной шашкой. Сидят на малорослых, но выносливых лошадях, седло казачье. Одеты в грязные нагольные (когда-то белые) полушубки и остроконечные серые барашковые шапки.
Калмыки редко воевали против русских, но часто держали в повиновении других кочевников: казахов и ногайцев. Они ненавидели большевиков за то, что те украли у них главного идола Будды, говорят, из чистого золота.
ЕГОРЛЫЦКАЯ
Вскоре начался бой. Начался он жидкой стрельбой в самой станице. Очевидно, в нее вошел красный разъезд. Кубанцы уходили из станицы. Никто их не преследовал, драться они не желали.
Резервную колонну нашего регулярного корпуса повернули, и мы пошли и заняли высоту холма к юго-западу от Егорлыцкой. Станица осталась влево. От нашего холма длинный пологий спуск вел к ручью Ей (границе Донской и Кубанской областей) и на той стороне вновь поднимался к высоте-холму к юго-востоку от нас. Кругом ни одного деревца.
Из-за этой-то высоты и появились красные. Было часов 10 утра 17 февраля 1920 года. Красные части появились неразвернутыми, но в резервных колоннах, видимых как темные четырехугольники. Думаю, что это были полки.
Наши батареи стояли уже на позиции, и первые появившиеся квадраты красных были нами тотчас же разбиты. Дистанция была в три версты и действие шрапнели очень ощутимо. На смену рассеянным появились из-за бугра новые квадраты, которые подверглись приблизительно той же участи. Наконец, появились красные конные батареи, и мы занялись исключительно ими. Это правило боя: сперва нейтрализовать артиллерию противника, а затем помогать нашей кавалерии.
Мне кажется, что нам удалась первая часть нашей задачи - привести к молчанию (или почти) красную артиллерию. Нужно было действовать быстро, чтобы сбить красную батарею раньше, чем она собьет нашу. Теперь весь склон холма был покрыт темными квадратами - полками и батареями. Было даже слишком много целей. Мы стреляли не покладая рук. Многие красные батареи были разбиты, не успели даже сняться с передков; видимо, у них было мало опыта в ведении полевой войны.
Мне кажется, что нам удалось задавить красную артиллерию, потому что оживленный огонь красных батарей в начале боя стал слабеть и обратился в редкий под конец. Когда мы убедились, что с красной артиллерией почти покончено, внизу у ручья конный бой кипел вовсю. Было трудно разобрать, где наши, а где красные. Нельзя было стрелять туда - можно нанести потери своим. Но мы направили огонь на красные резервы, которые находились на середине склона и все еще в резервных колоннах, не развернувшись. Красные должны были нести сильные потери от нашего огня. Думается даже, что эти резервы так и не вступили в бой из-за больших потерь.
Было полное впечатление, что красное командование растерялось. У него не было опыта маневрирования большими массами кавалерии. Оно не пыталось охватить наши фланги, несмотря на громадный численный перевес, даже не пыталось расширить фронт. Они все перли, как бараны, в одном направлении и перли в резервных колоннах, что сильно увеличило их потери.
Буденный привык к легким успехам. Обыкновенно при появлении масс его конницы все бежало и ему оставалось только преследование. Он не приготовился к сопротивлению, это было неожиданностью, и он растерялся и был неспособен изменить план боя. Да вероятно, никакого плана у него и не было. Вахмистр же. Должен сказать, что наш план был тоже нарушен отсутствием в бою казаков. С участием казаков произошел бы полный разгром Буденного. Удар кубанцев в правый фланг красных, когда мы громили их резервы, дал бы решительный перелом. А поиск донцов к Сальску, где находились все обозы красных, посеял бы панику. Но казаки не двинулись и этим спасли Буденного от разгрома.
Эх, были бы тут Дроздовцы или Корниловцы, все случилось бы иначе. Один наш корпус не мог уничтожить в семь раз превосходившего нас врага. Он и так вел себя доблестно.
Если красное командование спасовало, то их солдаты дрались хорошо. Были встречные атаки, что происходит очень редко. Обыкновенно в последнюю секунду один из противников поворачивает.
Под вечер Терская конная казачья дивизия под командой генерала Агоева охватила левый фланг красных и принудила их отступить. Это был лишь охват. Ни красные не стреляли по терцам, ни терцы по красным. Все же для нас это была помощь.
Думаю, что Буденный, идя на Егорлыцкую, был осведомлен об успехе красной пропаганды среди казаков и рассчитывал на легкий успех. А тут вдруг он наткнулся на наш корпус и получил энергичный отпор, вот и растерялся. Красные отступили, поле сражения осталось за нами. Но это был всего только наш успех, а не разгром красной конницы, на который мы могли бы рассчитывать. Красные понесли сильные потери, но могли перегруппироваться и вновь угрожать нам охватом нашего тыла.
Конечно, и мы понесли потери, но корпус остался вполне боеспособным, и на следующий день мы вновь пошли навстречу красным, но Буденный не появился. Должно быть, большие потери вывели его конную армию временно из строя.
Участь территории Кубани была решена. Наша армия начала отходить на Новороссийск, чтобы переехать в Крым, где борьба должна была продолжаться. Цель была сохранить Добровольческую армию. Было бы безумием защищать ею Кубань, которую сами казаки защищать не хотели. Говоря откровенно, под Егорлыцкой казаки нас предали. Мы еще вели арьергардные бои, чтобы задержать наступление красных и дать нашим тылам время эвакуироваться.
Думаю, что бой у Егорлыцкой был последним большим кавалерийским боем в истории человечества. Я горд, что мне пришлось в нем участвовать.
Оговариваюсь. Были еще два больших боя с участием кавалерии: тот, в котором была уничтожена красная конная группа Жлобы, в Таврии, и за Днепром у Никополя. Но в этих двух боях участвовала также и пехота, а под Егорлыцкой была только кавалерия и конная артиллерия.
Были еще конные бои меньшего размера на Кубани во время десанта в августе 1920 года, у Ольгинской, и два боя в октябре в Таврии, к юго-западу от Серогоз и под Рождественской. Но во всех этих боях участвовало с каждой стороны по дивизии кавалерии.
Любопытная деталь вычитана мной в истории кавалерии. Несмотря на бесчисленное количество конных атак, прямое столкновение двух частей происходит чрезвычайно редко: обыкновенно в последнюю секунду одна из частей поворачивает. Вот под Егорлыцкой произошло такое столкновение, части перемешались, и было трудно разобрать, где свои и где чужие.
Классическая встреча и столкновение двух корпусов произошло в 1805 году под Аустерлицем. Там встретились французские кирасиры с русскими кавалергардами и Конной гвардией. Никто не отступил, и после атаки осталось всего несколько десятков всадников из обоих корпусов. Под Егорлыцкой с нашей стороны атаковали те же полки.
Бой под Егорлыцкой был особенный бой, не такой, как другие. Индивидуальное чувство исчезло почти совершенно и уступило чувству коллективному. Бой был необычайно упорный. Вся эта часть степи была покрыта темными квадратами - полками и батареями. Не было места развернуть всю массу конницы. Движения производились не эскадронами, а полками и даже дивизиями. Вот так, вероятно, выглядели бои в старину.
Все батареи, наши и красные, стояли на открытых позициях, то есть были видны со стороны врага. Наша батарея находилась на левом фланге. Одна из красных батарей взяла нашу под свой огонь. Направленная в нас очередь снарядов дала перелет саженей в пятьдесят и взорвалась как раз в рядах проходившего за нами 12-го сводного полка. Один всадник улетел высоко в воздух, вертясь как волчок. Люди и лошади упали. Но полк не дрогнул и продолжал идти шагом, оставляя раненых и убитых на попечение санитаров, следовавших за полком. Командир полка полковник Псел повернулся в седле и ровным голосом скомандовал:
- Рав-няй-сь!
И полк прошел шагом, как шел, не дрогнув.
Мы же, батарейцы, втянули головы, ожидая, что следующая очередь будет по нам. Но очереди не было. Оказывается, конно-горная опять пришла нам на выручку. Она заметила стреляющую батарею и заставила ее замолчать.
Еще раз пришлось видеть всадника, улетающего вверх волчком метров на десять, в Таврии под Серогозами. Это, очевидно, происходит, когда снаряд взрывается в теле лошади.
Началось жуткое отступление по непроходимой кубанской грязи на Новороссийск. Под Егорлыцкой в наших двух батареях потерь не было вовсе. Думаю, что и у других батарей их не было.
Наш корпус мог выдержать удар во много раз превосходящей нас числом конницы Буденного из-за умения наших начальников, опыта бойцов и превосходства артиллерии. У красных было лишь количество, и это оказалось недостаточным.
ПО КУБАНИ
Отход
После боя у Егорлыцкой выяснилось, что защищать Кубанскую область мы не будем и Добровольческая армия отходит в Новороссийск, чтобы переехать в Крым, где борьба будет продолжаться.
К оставлению Кубани нас побудило настроение казаков. Донцы были деморализованы и потеряли боеспособность. Кубанцы же были нам явно враждебны, драться с красными не хотели и приказов главнокомандующего генерала Деникина не выполняли. И донцы и кубанцы заявили, что ехать в Крым они не желают. Собственно, они сами не знали, чего они хотят. Митинговали, под влиянием неудач поддались большевистской пропаганде и посулам.
Казакам было приказано генералом Деникиным отходить на Тамань, откуда их вместе с лошадями и имуществом легко бы перевезли в Керчь. Казаки на Тамань не пошли, а пошли частью в Грузию, а частью в Новороссийск, где дезорганизовали транспорт и заполнили набережные. Там они вдруг захотели ехать в Крым. Грузия же казаков выдала большевикам. Генералу Врангелю удалось вырвать силой у Грузии несколько тысяч казаков, но громадное большинство попало в плен к красным. Офицеров расстреляли, а казаков послали против поляков. Понятно, ни о какой самостоятельности и помину не было.
Во время походов на дорогах наблюдалась следующая картина: по обочине тянулись без строя, когда гуськом, когда малыми группами, донцы без винтовок и пик. Пики и винтовки лежали тут же, брошенные вдоль дороги. Донцы бросали оружие, чтобы их не посылали в бой.
На одном мосту случился затор. Лошадь донского полковника провалилась ногой и загородила мост. Донцы объезжали лошадь и шли дальше, а полковник не решался им приказать вытащить лошадь. Командир нашей батареи, капитан Никитин, узнав, в чем дело, был возмущен. Он выхватил шашку и заставил нескольких казаков слезть и вытащить лошадь. Полковник благодарил его со слезами на глазах. Другой же раз, под Ново-Корсунской, многочисленный Кубанский полк, в строю, отказался вступить в бой с переправлявшимися через речку красными и ушел. За спиной каждого казака было по две, а у некоторых по три винтовки - из тех, что бросили донцы.
Понятно, что не все казаки митинговали. Но здравомыслящих было меньшинство. В Крыму были и донцы, и кубанцы и хорошо дрались. У нас в орудии были казаки-линейцы, кубанцы, которых пропаганда не коснулась. Линейцев я всегда предпочитал черноморцам, они спокойнее и дельнее.
РАССТРЕЛ
Нашей батареи тоже коснулась красная пропаганда. Стали дезертировать по ночам люди и уводили лошадей. Люди нас не особенно беспокоили: уходили ведь ненадежные, по большей части недавние пленные. Заменить их было нетрудно. А вот уведенная лошадь и седло нас очень неприятно трогали. Мы ждали случая, чтобы восстановить дисциплину. Такой случай представился.
Как-то явился солдат, служивший давно в батарее, и донес, что недавний военнопленный ведет красную пропаганду.
-Вот прекрасный случай, чтобы восстановить дисциплину, - сказал полковник Шапиловский. - Капитан Косович, вы ведь юрист?
-Так точно, господин полковник.
-Назначаю вас председателем военного суда. Члены - поручик Мальцев и подпоручик Мамонтов. Поручик Мальцев тотчас же арестует обвиняемого.
Так я попал в состав военного суда, чего всегда боялся. Хоть выяснилось при допросе, что была карточная игра и ссора, но обвиняемый пропаганды не отрицал. Имени его не помню. Суд был скорый. Двое членов приговорили к расстрелу. Я молчал в растерянности. Видя это, Косович сказал мне следующее:
- Конечно, понимаю вас, трудно подписаться под смертным приговором. Дело ведь идет о человеческой жизни, и мы можем его расстрелять только в том случае, если все трое согласны. Но с другой стороны, вы должны подумать, что, приговаривая его к смерти, вы спасаете батарею. Подумайте хорошенько.
Я подписал, и несчастного расстреляли. Отмечаю две странные вещи. Солдаты, назначенные расстреливать, исполнили это с восторгом. Я не присутствовал, но мне говорил Мальцев. И затем - я никаких угрызений совести не чувствовал. Дезертирство прекратилось.