- Я давно хотела с тобой поговорить.... - Видно, это тот момент, о котором рассказывал нам Олег Тягунов: ей хочется вдруг много говорить, критиковать, выпалить вдруг все то, о чем думает, о чем предпочитает молчать...
В Москве, рассказывает она, все по-другому: люди говорят, мыслят (или, по крайней мере, учатся мыслить), она часто бывала на литературных встречах с писателями, кинорежиссерами, артистами. Здесь - не то. В классе - человек пять "думающих", а остальные... К "дружбе" относятся с ехидством и завистью, страшно боясь, чтобы что-нибудь о "предосудительном поведении" не дошло до классрука. Очень страшатся "высших сфер", давящих на комсомольскую организацию, уничтожающих любые начала инициативы, активности. Все молчат и боятся "свое суждение иметь". Она как-то резко выступила - и в результате: "Воображает! Рисуется!.."
- Когда вы заговорили о женской эмансипации, я поняла, как все это далеко от нас. В нашей школе даже не задумывались над этим вопросом.
- Но, - говорю я, - ведь то и странно и страшно, что именно в вашей среде не возникает протест против пошлых взглядов на женщину...
- В том-то и дело...
В общем, сэры, вы узнаете меня: я глуп и очень огнеопасен. И мне уже хочется писать стихи...
Не знаю, будет ли пьеса, а стихи будут!
17 февраля. Вчера в газетах опубликовано постановление ЦК ВКП/б/ об опере "Великая дружба" Мурадели. На меня это произвело гнетущее впечатление. Выходит, мы бесплодны, поразительно бесплодны. Шостакович и Прокофьев ругаемы. ЦК смаху рубит: берите классику, учитесь у классиков, музыку - народу, потому - назад!
Мне кажется, это постановление мало что даст. ЦК ли разрешит связанные с музыкой проблемы? Поможет ли преодолеть кризис в музыке? Или, может быть, никакого кризиса нет? А был период "утробного" развития, в течение которого музыка настолько обогатилась и изощрилась в смысле содержания и формы ("формализм"!), что получила возможность развиваться в самой себе, согласно собственным законам (как логическое развитие математики). И, наконец, обогащенная и могучая, она вернется к людям...
Сегодня были у нимф. Галя азартно кричала о бессмыслии теоретических рассуждений об "эмансипации", нужно что-то делать... Очень хорошо это волнение, крики о том, что "нужно что-то делать" - и вслед за этим: "Пусть каждый из вас наставляет на путь истины свою знакомую..." Я думаю, еще 2-3 такие "творческие встречи" - и мы разойдемся...
Однако я полностью поддержал Галю, а потом прочитал свой фельетон "Божественная комедия", в которой изображены и Шекспиры, и Роберт Кин, и все три нимфы... Я произвел полнейший ажиотаж. Никто не ожидал от меня такого трюка. Сначала все недоуменно переглядывались, потом удрученно молчали, потом принялись безудержно хохотать...
21 февраля. Сегодня был вечер в школе. Сегодня я ощутил, что Галя-это что-то замечательное, великолепное. На вечере была Кузнецова, она и ее подруга (по словам Кузнецовой, прогрессивно настроенная девушка) - хорошие, умные и т.д., но они говорят: "Самое порочное в нашем поколении? Гм... Невежливое отношение к старшим. Что?.. По-вашему не так?.. Ну, знаете ли..." Короче, хорошо учись, слушайся папу и маму, люби Пушкина...
Сегодня после пятого урока меня вызывают два типа, они хотят ставить у себя в пединституте "Дядю Сэма" и просят разрешения и помощи. Сегодня в 2 часа я должен быть в пединституте. Прихожу. Все расселись, я читал текст...
28 февраля. Вчера мы втроем совершили следующий подвиг.
Дело в том, что несколько дней назад мы отправились в горком ВЛКСМ, пришли к инструкторам и заявили: "Современное положение женщины такое-то и такое-то. Какова точка зрения партии по этому вопросу? Вот вам 5-6 фактов..." Инструкторши пробормотали нечто невразумительное и посоветовали обратиться к одному, как мы поняли, из секретарей, весьма важному в горкоме лицу - товарищу Кусову.
Кусов, которого мы атаковали вчера, маленький, энергичный, говорящий тихим, спокойным голосом человек, отвечал нам по пунктам. Смысл его речей таков: женщина может быть избрана в Верховный Совет, она может занимать различные посты и должности, но при всем при том она должна варить компот, штопать носки и создавать домашний уют. Руководящая роль в семье принадлежит мужчине. Экономическая же зависимость в семье должна быть уничтожена факторами морально-этического порядка.
Просветленные, мы ушли.
2 марта. До нас доехало, что ни написать сатирическую пьесу, ни поставить ее мы не успеем - за то время, которое осталось до экзаменов. Да и экзамены на аттестат зрелости - тоже не хухры-мухры... Но материала у нас в руках скопилось порядком, жаль его выкинуть на помойку... И мы решили, что напишем доклад. Чем сейчас и занимаемся мы с Шуркой Воронелем. Составляем план доклада о молодежной обывательщине, к вечеру, который состоится 13 или 14 марта. После доклада, построенного в острейших выражениях, будет Маяковский, потом выскочит Погост, девятиклассник, с розочкой в петлице, и споет "Всюду для нас блеск женских глаз", и если доклад дойдет до сидящих и внимающих, его сами сгонят, а нет - наши устроят инсценировочку...
Доклад решили назвать по-маяковски: "Вонзай самокритику!"
7 марта. Когда я достаю неожиданно интересную книгу (давно не было!), о которой ничего не знаю, о содержании которой только догадываюсь, у меня буквально "дрожат руки", еда и все прочее летит к чертям - сесть и читать. Обычно при чтении разочаровываешься, но я говорю о первом этапе.
Вот такой книгой, непрочитанной, о смысле которой я лишь догадываюсь, является Галя. Она интересует меня все больше. Что за человек? Какова ее "суть"? Как жила, как живет, какова она в "мышлении и бытии"?
8 марта.
Эта лампа, этот вечер,
Этот длинный зимний вечер...
Злобно воет в печке ветер -
Не понятны ветра речи...
Тени четкие на стенах,
В тусклой лампе - дрожь огня...
Тишина во всей вселенной -
Многодумье у меня.
Как прекрасна, как огромна
Спит земля! А средь равнин
В небе, черном и холодном, -
Романтичный лунный блин...
Не для тихости сомненья,
Не для шопотных страстей
Дышит наше поколенье -
Самых юных из людей.
...За столом, с листом бумаги,
Ветра слушаю прибой -
Сердце бьется в злой отваге -
Рвется в бой!
14 марта. Воскресенье. Неделя промчалась. Не "существовали", а жили. Жили! Не ходили в школу, стояли в очереди за мукой, писали доклад "Вонзай самокритику!", таскались по горкомам, защищая право на его прочтение, три раза спорили с директором, который - по трусости - был против, жали друг другу руки от радости, что все-таки в конце-концов разрешил, дружно волновались и забывали об уроках. Два раза Галя с Аней были у меня, переписывали доклад и тезисы к нему. Ни разу не ложился раньше часа ночи. В общем, все было исключительно, непередаваемо великолепно.
Итак, доклад, очень остро, эпатирующе написанный, переписан и разрешен всеми положенными инстанциями - горком, райком, директор...
Вчера. 13 марта. 9 часов. Вечер начинается. В нашем школьном зале свободных мест нет, он весь заполнен - от первого до последнего ряда. Но я не доволен: мало!
На сцене - стол, за ним трое: Воронель, Ефимов и я.
Вступительное слово - пародию на торжественные доклады о "высоком моральном облике советской молодежи" - произносит Гришка. Он нервничает и в неудачных местах громко и сердито топает ногой. Но вот он кончил. Поднимается Венка Ефимов и выходит на середину авансцены...
Если тебе "корова" имя -
У тебя должно быть молоко и вымя!
А если нет ни молока, ни вымени -
Черта ль в твоем коровьем имени!
Зал слушает, в полном недоумении, эти не слишком известные стихи Маяковского. Венка читает их артистически, вскинув правую руку и выделяя каждое слово...
Если тебе "комсомолец" имя -
Имя крепи делами своими!
А если гниль подносите вы мне -
Черта ль в самом звенящем имени!
Зал оглушенно молчит, но на некоторых лицах видны улыбки.
За Ефимовым поднимаюсь я.
- Конечно, - говорю я, - вы заранее зеваете перед докладом Но на этот раз мы не собираемся морить вас положительными примерами...
Слава, слава,
слава героям!
Хватит, довольно им воздали дани -
Теперь поговорим
о дряни!
И так далее. От Маяковского - к нашему времени. В частности о "филатовщине": у Фадеева в "Молодой гвардии" есть такой персонаж - Валя Филатова, подруга Ули Громовой, она говорит, что может быть, как Уля, она любит уют, тепло, занавесочки на окна гераньки, любит тихую, спокойную жизнь и ни во что за ее пределам не хочет вмешиваться... Валя Филатова, "филатовщина" - образе современного мещанства...
Потом шли примеры из школьной жизни, речь шла о пассивности общественных вопросах, о пошлых вкусах, обывательщине, взаимоотношениях между... Говорили, что читал я потрясающе плохо, монотонно, еле слышно, и однако сам стиль доклада вывез. Тишина был полнейшая. Слушали. Там, где нужно, смеялись. А мне казалось, страшно ору и читаю замечательно. Правда, глотка у меня пересохла, но я "был спокоен, как пульс покойника".
Кончил.
- Записки! - объявил Ефимов.
Одна за другой начали шлепаться на стол свернутые в трубочку бумажки. Воронель решает отвечать первым. Берет пачку записок об оперетте.
- Вот здесь какое-то узколобое толстозадие заявляет... Может уходить и не слушать, если оно не способно понять...
Подбегает Галя, сует записку: "Сашка, так отвечать нельзя!" Но что мне-то делать с этой запиской, вложенной мне в руку, и с Сашкой?.. Наконец, он кончает. Я встаю и отвечаю сразу, без подготовки на 5-6 записок: "Почему, отрицая оперетту, вы написали"Дядю Сэма"?..", "Что такое любовь?", "О чем вы мечтаете?", "В чем культура советского юноши?"... Встает какой-то парень в очках.
Говорит пошлости о том, что в оперетте публика отдыхает. "Мы должны построить на основе Кальмана свое..." Ему хлопают, хотя как это следует понимать - "на основе Кальмана"... Одна из записок: "Не ошибусь, если выражу мнение всех присутствующих: ваш доклад - пощечина общественному вкусу. Побольше таких докладов, товарищи!" А одна записка: "Не вам осмеивать композитаров!"Так и написано - через "а". Прочитав чью-то записку, отвечаю в таком стиле: "В оперетту ходят смотреть на то, что скрывается под слишком короткими юбочками!" На сцену мчится директор. В зале гул. Шурка еще более резок и груб... Директор кричит ему: "Опозорил школу!" И - уже с трибуны: "Герт правильно сказал - оперетта должна быть создана нами!..."
Еще десяток записок. Директор требует: хватит!
Кончаем. Венка Ефимов объявляет перерыв на три минуты: "Записывайтесь в прения по докладу!"
Началось.
Вышел Шомин. Косой пробор и сверк в глазах. Ай да Шомин!.. Он говорит о сугубо положительном, опираясь на литпримеры, плюет на реальную жизнь и утверждает, что ничего такого, о чем сказано в докладе, на самом деле не существует. Ему хлопают. Шомин кончает призывом искать мудрость жизни в 20-ти "Правилах поведения для учащихся".
- Порет пошлость! - ругаюсь я.
- И такую сухую! - поддерживает присевший к столу Кортиков.
К трибуне подходит Галя Макашова. Бурно дышит. Мне: "Буду говорить о Шомине!.."
Потом - Аня Павловская. Потом - Кузнецова, Мочалин - против нас. В том смысле, что вокруг нет ничего плохого, и вообще... Выступает пославшая записку о "пощечине" - студентка пединститута Сарычева. Любит Маяковского...
Директор прекращает прения. Очень неприятно, что мы дошли до грубых выражений. Утешает одно: все сказанное - правда. Потом думаем, сбившись в кружок - человек 10 из Ленинской, из нашей, откуда-то еще: что же дальше?..
До 2-х часов ночи бродим по улицам с еще одним дельным парнем из Калининской, Цейтлиным, он любит Маяковского, ругает меня читку и хвалит доклад. Я же, в общем, доволен. "Дали по мозгам"
А сегодня иду - слышу: две девицы, одна рассказывает другой: "Мальчишки говорят о "Филатовщине". Это в "Молодой гвардии есть такая мещанка Валя Филатова..." Больше ничего, проходя мимо я не расслышал. Но главное - говорят!
18 марта. Вернулся из тюрьмы Виктор Александрович, муж тети Муси, дряхлый и страшный. У него было пять лет - кажется, за растрату, до того он работал бухгалтером. Его актировали по здоровью. Но дело не только в этом: он алкоголик, с ним тетя Муся мается всю жизнь. А прогнать не может: стар, куда ему деваться?.. Но главно как ни странно, она его - любит...
21 марта. Галя смеется вызывающе: "Что, вам не смешно?.. Ну пускай. А вот мне смешно - и я смеюсь!..." И вместе с тем - спрашивает глазами: "Не глупо ли, что я над этим смеюсь?"
Она увлекалась геологией на Урале, имела большую коллекцию горных пород. Ходит на лыжах, катается на коньках, занимается легкой атлетикой. Хотя читала, как не хочется это говорить, не весьма много дельного. Но умна и меня боится. Морда у меня, видно, всегда идиотски глубокомысленно-серьезная. Скучен я. "Слушай, давай без провожаний", - сказала она мне, когда мы однажды вышли от Гришки. У Воронеля она сразу почувствовала истинную атмосферу: "Сморят, как на породистую английскую лошадь".
Год назад у нее умер отец. Живет с матерью, в общежитии мединститута, мать - библиотекарь. Видимо, дочка Вандербильдта обладает большим количеством долларов, чем Галя.
25 марта. Мы решили в дополнение к докладу издать журнал. Пускай в нем продолжится дискуссия. Приходили Галя и Аня, принесли кое-какие материалы для журнала, завтра он должен быть напечатан, Это журнал против "филатовщины".
Вечером с Шуркой Воронелем и Гришкой отправились в Калининскую. По уверениям нимф, там находятся какие-то сверхгении, которым ничего не стоит расшибить все наши теории. Недавно нам вернули один экземпляр доклада с "калининскими" поправками, отзывами, рецензией. Все страшно глупо. Тем не менее, мы вечером были в Калининской. Первая встреча - с давним одноклассником Синягиным (когда-то мы с Гришкой учились вместе с ним):
- Вы против оперетты?... А советская как же?..
Пришлось в сотый раз повторить, что мы против "венской", что нужно новое, современное искусство - во всех областях, в том числе и в оперетте...
Потом нас потащили в пионерскую комнату, где собралось несколько ребят, во главе с великим Вилом (ВИЛ - Влад. Ильич Ленин), о котором столько говорили нимфы. Это лобастый, широколицый, узкоглазый дэнди с галстуком, говорит чрезвычайно спокойным, уверенным тоном, стремясь быть авторитетом. В кругу девчонок - джентльмен, в кругу мальчишек - весельчак, то расскажет соленый анекдот, то выкрикнет похабное словцо. В пионерской снова спорили: "Как же без оперетты, без отдыха, без смеха? Вы слишком увлекаетесь политикой..." Или: "Надо развиваться во всю ширь, читать и "Анти-Дюринг", и "Монте-Кристо"..." Но спросите кого-нибудь, читал ли он "Анти-Дюринг"? Нет. А "Монте-Кристо"? Да...
26 марта. В 9 вечера собралось человек 15 - 16 у Гришки - из Калининской, из нашей, из Ленинской. Был и Вил (он гораздо больше понравился мне в этот раз), и Илья Нахимов, о котором ходит слава первого ученика и в которого влюблены все девчонки. Он с апломбом порол разную чепуху, намекал, что ему - не то что всем нам - жизнь тяжело дается, и т.д. Потом я спрашивал и Галю, и Аню: почему он считается гением? Галя: "Какой он гений? Обыватель!" Аня: "Нет, он все-таки гений!" Все, что оралось в Калининской на вечере, было выорано здесь, но я предпочел просто сидеть на столе, болтать ногами и предаваться созерцанию. За все отдувались Шурка, нимфы и Макаров с Витковским - наша "смена", девятиклассники, тоже написавшие "тезисы" в таком духе: "Дружба - это гармония интересов, от пола не зависит, а пальто следует подавать взаимно".
Самое главное: вчера допечатали на машинке журнал. Успех иметь будет, конечно, только я не доволен: и плохо, и мало, всего 18 страниц.
Позавчера долго сидела Галя. Говорили о Низами, о политике, о "Русском вопросе" Симонова, о Хачатуряне. Потом пришли Гришка, Шурка, сидели, переписывали журнал.
Вчера была городская школьная олимпиада, мы выступали на ней с "Дядей Сэмом", неплохо. Фотографировали одну сцену для "Волги".
30 марта. День рождения отца.
31 марта. Мы с Шуркой сочинили серию писем от имени неких девиц и "вьюношей", возмущенных нашим докладом, опубликовали в журнале эти письма и ответы на них. Мистификация удалась блестяще. Забержинский читал письма и восхищался: "Какая умная девушка!.." Галя принесла мне, т.е. вернула Фурье, Энгельса, еще что-то п философии - при нем, и он был потрясен... Аня тоже читает "Анти Дюринг", уже добралась до середины. Но замечательней всего, чт Гришка начал "Анти"!.. Правда, пока дошел всего до 50-й страницы но я не теряю надежды...
3 апреля. Тридцатого марта Погост показал номер нашего журнала директору школы. На другой день тот вызывает меня к себе в кабинет;
- Что это за журнал?.. Я тебя накажу!.. Завтра же все экземпляр - на мой стол!..
Я вышел, на ходу читая "рецензию" Ивана Митрофановича, нашего литератора, на номер журнала. И потом весь урок геометрии вспоминал все ругательства, которые когда-нибудь слышал, и за их недостатком изобретал новые. Он пишет, что мы сами говорим о пошлости, чтобы специально говорить пошлости, и что оперетта, разрешаемая правительством, не есть неполезная вещь, и что подобные журналы могут издаваться только с разрешения Обллита, и т.д. Гениальная, неуязвимая тупость, которую безнадежно пытаться пробить. Ни одного аргумента, ни одной мысли!
Мы впятером решили проводить тактику обструкции по отношению к директору и распространять насколько можно журнал.
Однако на следующий день Витковский и Макаров, девятиклассники, наша "молодая смена", вдруг становятся ренегатами и заявляют:
- Мы против журнала... Слишком резко... Никого не убедите, только разозлите...
"Олл-райт", - говорим мы втроем и доказываем, что резкость журнала на 70 процентов ниже, что одного доклада мало, чтобы раскачать "филатовщину", никто не станет слушать медоточивые речи: резкость гарантирует внимание, содержание - понимание,..
Вечером переписываем один экземпляр журнала /несколько хотим утаить от директора/, и Гришка относит директору журнал. Как ни странно, тот настроен мягко, говорит: "Исправьте и можете пускать"... Что с ним случилось?.. Но наши градусы повышаются, все впятером вопим, радуемся и составляем, сойдясь у меня, планы на воскресенье: собрать 30 человек из разных школ у Гришки, прочесть журнал и т.д. В общем - устроить Вальпургивую ночь! Олл-райт!
Сегодня приходила Галя. Вчера у нее в классе несколько часов спорили о журнале. Сегодня должно было состояться обсуждение в классе у Ани, но, кажется, все ушли - в знак протеста. Значит - в цель. Значит - прямой наводкой. Их школа решила выпустить свой журнал нам в ответ. Это будет интересно!
Сегодня спорили с Шоминым. Он понял письмо-пародию на свои слова о 20 правилах для учащихся, "золотом сердце учителя" и прочие славословия нашим "Филатовым". Но спорить с ним надоело. Только теперь понимаю, на какой твердой, здоровой почве - наши взгляды!