К тому времени я уже знал, что такое драгоценности и драгоценные металлы. И подарил ей платиновый браслет, украшенный изумрудами (по оценке специалистов, этот браслет стоил по тем временам порядка десяти тысяч долларов). Этот браслет был из коллекции моей рижской бабушки Лаймы. Соня поблагодарила и заверила, что простила меня, совсем не держит зла и, естественно, не имеет ко мне никаких претензий.
Можете себе представить мое состояние, когда в восемьдесят третьем году
- Петеру исполнилось уже четырнадцать лет - меня вновь вызвали в суд, где судья зачитала мне постановление суда ГДР, гласившее, что на день вынесения этого постановления я должен Соне алименты на какую-то совершенно немыслимую сумму.
Скрупулезные немцы подсчитали все: и когда я должен был закончить вуз, и какую зарплату я должен был, по их мнению, получать в первый год, во второй, третий и так далее, и все проценты тщательно суммировались. Представляете мое состояние? Хоть стой, хоть падай! Мне такую сумму вчинили, а я в то время сидел без работы и перебивался с хлеба на воду только за счет небольших гонораров от публикаций в газетах и журналах, о чем и доложил советскому судье. Судья сочувственно покачала головой и пообещала сама составить ответ и впоследствии держать меня в курсе.
Делать этого судье не пришлось: вскоре меня посадили во второй раз, но и на этот раз германская Фемида нашла меня и за колючей проволокой: с моей скудной зарплаты в зоне регулярно удерживали тридцать три процента и отсылали в ГДР. Ползоны потешалось надо мною…
Однако вернемся к моей первой поездке за границу…
Родители Хильтрауд встретили меня очень радушно и дружелюбно. Отец Хильтрауд был директором школы, мать работала врачом в местом санатории. Стояла прекрасная солнечная погода, и мы отдыхали на полную катушку. В ГДР меня поразили не только магазины, полные разнообразных товаров. Удивили отношения с моей девушкой.
Мы с Хильтрауд жили в одной комнате, что было как бы само собой разумеющимся и нисколько не шокировало ее родителей. Более того, когда Хильтрауд посещали "нелетные" дни, она спокойно отводила меня к своей подруге, заверяя, что я не должен стесняться и без проблем могу общаться с Хеленой, пока сама она не "выздоровеет".
Еще одна любопытная история связана с симпатичной девушкой по имени Роз-Мари: на мой взгляд, ей было лет восемнадцать, не меньше. Крутые бедра, округлые колени, внушительный бюст, красивые глаза и очень изящные руки. Все это и так притягивало мое внимание, а тут еще и Роз-Мари начала строить мне глазки и в первый же подходящий момент попросила покатать ее на лодке.
Ничего не подозревая, я согласился, и когда мы достаточно далеко отплыли от берега, она сама села за весла. У берега озера были заросли камыша: она разогнала лодку, и мы глубоко въехали в эти заросли.
Разговаривать нам было трудно: к тому времени мой словарный запас немецкого языка хоть и увеличился, но не настолько, чтобы поддерживать беседу с юной барышней. Тем не менее мы каким-то образом "беседовали", а потом она села рядом и стала откровенно клеиться ко мне. Какой бы мужчина удержался в подобной ситуации? Лично я - не смог! Но, приступив к более тщательному обследованию ее прелестей, я, к своему изумлению, понял, что Роз-Мари девственница. Это так меня поразило, что я на секунду замешкался, но Роз-Мари резко дернулась мне навстречу, так что изменить что-либо было уже поздно.
"Господи! - подумал я. - Мне только этого не хватало! Сейчас начнутся слезы, упреки, а то и еще что посерьезнее…"
Ко всему прочему выясняется, что ей всего четырнадцать лет!!! Господи! Я похолодел. Все кончено: дадут столько, сколько Роз-Мари лет от роду, никак не меньше. А девушка смотрит на меня, счастливо улыбается, о чем-то радостно тараторит.
"Ага, - думаю, - злорадствует, издевается, месть для меня готовит!"
Постепенно мы добрались до пристани, и она, что-то сказав моей Хильтрауд, устремилась к дому…
Настороженно я подошел к Хильтрауд, нежащейся на надувном матрасе под солнцем, и опустился рядом на горячий песок.
- Хорошо покатался? - улыбнулась она.
- Нормально… А что Роз-Мари сказала? - стараясь выглядеть безразличным, спросил я.
- Она сказала, что мне очень повезло с парнем. - Хильтрауд подмигнула и принялась натирать мне спину каким-то средством для загара…
Я с детства люблю, когда мою спину массажируют. Бывало, когда я возвращался с тренировки, смертельно уставший, с трудом раздеваясь, валился на кровать лицом вниз, подходил мой братишка Саша и умолял:
- Витюша, можно я на тебе поиграю?
- Я устал…
- Ну можно? Я тихонечко… Можно?
Он упрашивал, пока я не сдавался. Санька тут же садился рядом со мной и начинал елозить по моей спине своими машинками, что-то строить из кубиков. Как ни странно, но мне это доставляло удовольствие и я засыпал…
Но в тот момент ласки Хильтрауд не вызвали никаких эмоций: мои мысли были поглощены случившимся. В какой-то момент я даже решил: если дело дойдет до суда, предложу "руку и сердце".
Тут вернулась Роз-Мари. Она переоделась в кофточку с очень откровенным декольте и коротенькую юбчонку, открывавшей ее стройные ножки. Вид девушки был столь сексуальным, что у меня снова возникло желание. Роз-Мари радостно улыбалась, словно выиграла в лотерею главный приз. Глядя на меня, она что-то быстро сказала, продолжая улыбаться.
"Ага, - думаю, - сообщает, что вызвала полицию и за мной вот-вот придут…"
- Что она хочет? - спросил я свою "переводчицу".
- Она пришла сказать, что ее родители приглашают тебя на ужин, в семь часов.
- На ужин? Меня? Родители? - Мои подозрения еще больше укрепились: наверное, приготовили мне ультиматум. - А как же ты? Кто переводить-то будет?
- Как кто? - удивилась Хильтрауд. - Конечно же, я!
Не знаю, как я дожил до вечера, но когда мы отправились к дому Роз-Мари, я молча плелся рядом с Хильтрауд с таким видом, словно меня вели на эшафот. Даже Хильтрауд обеспокоенно поинтересовалась, не перегрелся ли я на солнце…
Родители вместе с Роз-Мари встречали нас перед домом. Мне хотелось провалиться сквозь землю, и я виновато отводил глаза в сторону. Когда я обреченно подошел поближе, отец Роз-Мари неожиданно заключил меня в своих объятия.
"Ну, вот, - промелькнуло в моей голове, - уже все решили и он обнимает меня как будущего зятя! И зачем только я поехал с ней кататься на этой треклятой лодке?"
Потом и ее мать пожала мне руку, назвав свое имя.
- Очень приятно, Виктор! - деревянно представился я.
В этот момент с какой-то радостной горячностью заговорил отец Роз-Мари, изредка дружески похлопывая меня по плечу.
Когда Хильтрауд перевела его речь, я был в таком шоке, что не знал, радоваться мне или плакать. Оказалось, отец Роз-Мари благодарил меня за то, что я дал их дочери "путев-ку в жизнь". Я буквально оторопел: о какой путевке говорит этот мужчина? Вначале я подумал, что либо Хильтрауд неправильно перевела, либо я что-то не понимаю. Но когда она вновь повторила сказанное, я был настолько смущен, что окончательно растерялся и не знал, как себя вести.
Наконец обильный ужин с пивом и вином закончился, вся семья Роз-Мари проводила нас до самого дома Хильтрауд, где мы сердечно пожелали друг другу спокойной ночи. Когда они удалились, Хильтрауд, весь вечер ощущавшая мое состояние, все мне и объяснила. Оказывается, в Германии и к девственности, и к браку отношение несколько отличное, нежели в нашей стране. К примеру, существует негласный закон, по которому жених, обнаруживший, что его невеста еще девственна, может так разозлиться, что потребует немедленного развода. Почему? Все очень просто: "до сих пор она никому не была нужна, а он, олух царя небесного, оказался единственным, кто на нее польстился".
Ничего себе обычаи, неправда ли? Вот умора!
Совсем потрясающая история произошла за несколько часов до моего отъезда. Я уезжал на следующий день, и Хильтрауд организовала прощальный ужин в ресторанчике, расположенном на другом берегу озера. Этот ресторанчик стоял на сваях прямо в воде, не помню, как он назывался, но я прозвал его "Поплавок". Кроме нас с Хильтрауд, на прощальной вечеринке были ее подруга, приходившая нам на помощь в "критические" дни, с ней был парень из Чехословакии, а также младший брат Хильтрауд со своей подругой.
Была пятница, и ни одного свободного столика не осталось. Играла молодежная бит-группа, было весело и шумно. Наш столик стоял почти в центре зала.
Нойштадт-Глеве - городок небольшой, около двадцати тысяч жителей, и, конечно же, за два месяца обо мне узнали почти все его обитатели. Относились ко мне в целом дружелюбно, хотя и не без опаски. Видимо, еще помнили, кто победил их в последней войне.
Вечер был в самом разгаре, когда какой-то хлыщ, проходя мимо, задел мой стул. Подумав, что мешаю проходу, я чуть придвинулся к столу и машинально оглянулся на того, кому мог помешать.
- Русе швайнэ! - злобно.
Думаю, нет необходимости переводить эту фразу, известную по многим фильмам о войне, но для тех, кто впервые слышит, перевожу: "Русская свинья!"
Услышать такое человеку, с детства пересмотревшему огромное количество фильмов про фашизм, воспитанного на патриотизме, было невыносимо. Этот гад еще и остановился. Остановился и мерзко так ухмылялся, глядя мне в глаза. И тут я понял, почему он такой смелый: подошли еще двое его приятелей довольно внушительного вида. Наверное, готовились они заранее. А мне в тот момент было до фени: хоть десять противников!
Я вскочил, вмазал кулаком в мерзко ухмыляющуюся харю парня и сразу же ударил ногой второго, который уже замахивался на меня. Зачинщик, сметая столики, повалился на спину, второго откинуло в сторону.
Третий парень, увидев своих приятелей поверженными, кинулся между колоннами к эстраде с бит-группой. Разгоряченный схваткой и злостью, я бросился за ним. Тот так улепетывал, что не заметил многочисленных шнуров от музыкальных инструментов: то тут, то там вспыхивали искры от оборванных проводов. Я догнал его и сделал подсечку: его развернуло, и он влетел головой прямо в большой барабан. Тут до меня донесся испуганный голос Хильтрауд:
- Витя-я-я!
В доли секунды я сообразил, что так просто она бы не закричала, и инстинктивно пригнулся. И не зря: надо мною просвистела электрогитара и вместо моей головы угодила в кирпичную колонну, разбившись вдребезги. Пока я разбирался с "метателем" гитары, влетевший головой в барабан вскочил и обхватил меня сзади, пытаясь повалить на пол. В этой свалке я пропустил пару ударов по корпусу, и по уху, и кроме того, они разорвали мою рубашку.
В этот момент кто-то крикнул:
- Полиция!
Противники моментально оставили меня в покое и разбежались в разные стороны так быстро, словно их унесло ураганом. Действительно, полиция явилась в полном составе: в городке было всего два полицейских. Позднее, тот, что постарше, сказал о нашей драке:
- Двадцать два года работаю в этом городе полицейским и ничего подобного не видывал!
Узнав, что в инциденте замешан парень из СССР, они тут же связались с военной комендатурой советского гарнизона в Ростоке и с криминальной полицией города Шверин. Из Шверина прибыли трое полицейских во главе с комиссаром, из нашего гарнизона - капитан: его должности не помню, его помощник и водитель. К их приезду троих моих противников задержали.
Проходя мимо меня, капитан тихо спросил:
- Что натворил?
- Обозвали "русской свиньей", и я не сдержался, дал по морде! - откровенно признался я.
- Молодец! - Он остался доволен ответом и даже подмигнул мне.
Пятеро немецких полицейских, трое наших из советского гарнизона и все участники инцидента собрались в просторном кабинете директора ресторана. Переводить попросили Хильтрауд.
Наш капитан произнес:
- Должен заявить, что ваши соотечественники не очень гостеприимно вели себя в отношении гражданина Советского Союза - Виктора Доценко!
Когда капитан официальным тоном произнес эти слова, а Хильтрауд дословно перевела, полицейские, поглядывающие до этого насмешливо и чуть снисходительно, заерзали на своих стульях: им явно не улыбалось превращение обычной драки в международный конфликт. Комиссар первым учуял опасность и взял инициативу в свои руки.
- Мне стыдно за моих соотечественников, и я приношу за их поведение официальные извинения! - Он бросил грозный взгляд на моих противников.
Капитан вопросительно взглянул на меня, я пожал плечами, не зная, что ответить.
- Мы принимаем ваши извинения, - милостиво кивнул капитан. - А теперь, с вашего позволения, могу я задать вопрос зачинщикам этого безобразного инцидента?
- Да, да, прошу вас! - как-то очень уж суетливо согласился комиссар.
- Вы что-нибудь имеете против гражданина СССР - Виктора Доценко? - спросил капитан одного из драчунов.
- Найн, найн, найн! - Тот испуганно замотал головой, когда Хильтрауд перевела вопрос.
Капитан опросил и других. Ответ повторился дословно: "Найн, найн, найн!"
После чего комиссар приказал полицейским вывести их, а капитан попросил выйти и меня. О происходящем в наше отсутствие мне потом рассказала Хильтрауд. Виновными однозначно были признаны мои противники. Возникал даже вопрос об их привлечении к суду, но капитан снисходительно заявил, что Советский Союз и Германия - союзники и он не хочет портить биографию молодым людям. И если комиссар не против, то можно не доводить дело до суда. А наказанием для виновных будут денежный штраф и оплата причиненного ущерба.
Общая сумма выплат, вместе с тысячным штрафом и выплатами мне, составила около шести тысяч восточногерман-ских марок. Мне выплатили пятьсот марок за моральный ущерб и оплатили даже разорванную рубашку. Напавшие на меня парни еще дешево отделались: у сгоревшей аппаратуры, порванного барабана и разбитой электрогитары еще не вышел гарантийный срок, и потому им предстояло возместить только треть стоимости…
Спустя несколько месяцев после возвращения в Москву Хильтрауд писала мне, что жители их города все еще вспоминают мои "подвиги".
Хорошо то, что хорошо кончается…
Тот год запомнился и одним весьма неприятным происшествием. Как-то майским (ох уж этот май, всю жизнь приносящий мне несчастья!) вечером я пошел в кинотеатр "Литва". Сеанс был не последним: где-то часов в семь вечера. После фильма я решил прогуляться перед подготовкой к завтрашним занятиям. Но не успел я толком отойти от кинотеатра, как путь мне преградил парень лет тридцати. Его пьяные глаза глядели на меня в упор, и взгляд никак нельзя было назвать добрым.
Ничего не понимая, я спросил:
- Тебе чего?
- Замри, чудило, я щас тебя убью! - неожиданно прошипел он мне в лицо.
Если бы он не предупредил, я наверняка получил бы нож в живот. Сработал внутренний "автомат", и я поставил блок правой рукой. Кисть тут же что-то обожгло. Разбираться было некогда, и я резко ударил коленом снизу по его локтю. Что-то хрустнуло, а парень заорал на всю улицу: я сломал ему руку. Вдруг я увидел, как к нам устремилась целая ватага парней.
У меня закружилась голова, по руке текло что-то горячее. Я понял, что теряю силы, и бросился по Ломоносовскому проспекту в сторону университета. Из руки хлестала кровь, и меня начало подташнивать: вероятно, от потери крови. Наверное, я установил личный рекорд в беге на двести метров: во всяком случае, преследователей я оставил далеко позади. Однако они продолжали бежать за мной, а силы все покидали меня: казалось, еще несколько десятков метров, и я свалюсь.
Неожиданно меня осветила фарами приближавшаяся машина. Я выбежал на проезжую часть и замахал руками. Представьте мою радость, когда передо мною остановилась "Скорая помощь". Я даже перекрестился.
- Что случилось? - спросил мужчина в халате.
Почему-то подумалось, если скажу правду, те первым делом вызовут милицию, а уж потом окажут помощь.
- Стеклом порезался! - сказал я и поднял руку, из которой ручьем бежала кровь.
- Садись! - пригласил в машину тот.
"Скорая помощь" отвезла меня в больницу, где дежурным хирургом в эту ночь был армянин. Высокий, полный, пальцы как сардельки, что нам подавали в столовой.
- Гаваришь, стэклом порэзал? - с очень сильным акцентом спросил он, внимательно изучая кровоточащий безымянный палец.
- Ну, - буркнул я, с трудом терпя боль.
- Вирошь ти всо… Пошевэли палцэм!
Я попытался, но ничего не получилось.
- Понятно: порэзаносухожилиэ… Будэм опэрация дэлать!
Около двух часов длилась операция, и хирург-армянин заверил, что сшил оба сухожилия. Правую кисть уложили в лангету, и меня отправили в палату, где я заснул мертвецким сном. А утром, только я продрал глаза, у моей кровати уже сидел сотрудник милиции, поверх формы которого был накинут халат.
- Капитан Синицын! - представился он.
- Доценко, - ответил я. - Чем могу быть вам полезен, товарищ капитан?
- Это я могу тебе быть полезен! - Он чуть повысил голос.
- А почему вы мне тычете? - вспылил я. - И вообще мне хреново… - Я отвернулся в сторону.
- Извините, товарищ Доценко, я с ночного дежурства и немного на взводе… - смущенно пояснил капитан.
- Ладно, - смягчился я. - Задавайте вопросы…
- Все очень просто: кто? когда? где?
Я, стараясь не упустить ни одной подробности, рассказал о вчерашнем инциденте. Капитан все тщательно записал, потом попросил:
- Можете описать?
- Кого? Кто с ножом на меня бросился?
- И его, и его приятелей…
В моей памяти, кроме нападавшего, четко зафиксировался облик парня, откликнувшегося первым на вопль приятеля. Запомнился он тем, что у него была обезьянистая фигура: короткие кривые ноги, широкие плечи и очень длинные руки.
- Браво, Виктор Николаевич! Знакомая личность! Ну, поправляйтесь, на днях навещу!
- Не обижайтесь, товарищ капитан, что сорвался: больно очень! - Почему-то мне захотелось, чтобы капитан ушел от меня в лучшем настроении, чем пришел.
- Все в порядке, Виктор! - Капитан как будто понял мое состояние и потому добавил: - Я тоже не подарок!
Всю компанию задержали через три-четыре дня. Капитан их расколол очень быстро: они наперегонки спешили все рассказать. Оказалось: сидела теплая компания, парни играли в карты. Один все проигрывал и проигрывал. Когда проигрался окончательно, победитель предложил, что в случае очередного проигрыша тот "замочит" первого встречного. Этим первым встречным и стал я. Как подумаю, что этому уроду первым мог попасться старик или ребенок - мороз по коже! Хорошо, что порезанным пальцем отделался.
Через пару дней после операции меня повели на перевязку. Процедурная медсестра осторожно разбинтовала руку, высвободила ее из лангетки. Подошел мой врач.
- И чито у тэбэ имээм? - спросил он и неожиданно резко отогнул мои пальцы, чтобы посмотреть на швы.
Представляете? У меня было перерезаны сухожилия: нож попал точно в основание безымянного пальца и полностью перерезал сухожилия, которые сразу же втянулись в ладонь. И хирургу, чтобы найти два конца сухожилий, пришлось разрезать ладонь, потом искать их концы, сшивать их. И конечно же, ладонь должна пребывать в полусогнутом состоянии, пока не срастутся и потом не разработаются сухожилия…
А он дернул. Я вскрикнул от резкой боли, а из ладони брызнула кровь.
- Всо нормално… ти чито, не мужчына, да? - успокаивал этот коновал меня, а мне хотелось лягнуть его ногой.