Я помог Людмиле снять зимнее пальто, дамскую меховую шапку, шарф, валенки предложил не снимать: пол был холодный, а время на поиски тапочек тратить не хотелось. Я провел ее в свою комнату, усадил на диван и включил музыку.
- Чай будешь?
- Нет, мы им на работе обдулись.
- Тогда вино: я привез бутылочку из Москвы… с конфетами… Будешь?
- Хорошо…
"Все идет как по маслу!" - обрадовался я, предвкушая приятный вечер с симпатичной новой знакомой.
На кухне отыскал початую бутылку марочного вина, привезенного мною, чтобы отметить успешное окончание сессии, прихватил и шоколадных конфет, купленных мамой в честь моего приезда. Мы выпили по фужеру вина: я только чуть пригубил за компанию, объяснив, что у меня скоро соревнования. Потом я смело обнял Людмилу за плечи и медленно потянулся к ее губам. Девушка не возражала, и вскоре наши губы встретились. Людмила целовалась очень хорошо: ее гибкий язык тщательно обследовал мой рот.
Мне стало так хорошо и спокойно, словно я знал ее давно. Не спеша я просунул руку под шерстяную кофточку, пролез под бюстгальтер и начал нежно ласкать ее грудь, медленно обнажая ее для поцелуя. Не встречая возражений и не ощутив даже и намека на сопротивление, я принял это за одобрение: страстно впился губами в ее грудь, а руку положил на колено и стал медленно пробираться по бедру под юбку. Людмила воспринимала мои ласки как должное, хотя не очень-то возбуждалась.
"Неужели холодная попалась?" - подумал я, и вдруг Людмила прошептала мне на ухо:
- Виталик, принеси, пожалуйста, водички!
- Сей момент! - весело ответил я и пошел на кухню, радуясь, что все так удачно складывается.
Я наливал в стакан воду, когда послышался звон разбитого окна…
Надеюсь, не забыли, что наша квартира расположена на первом этаже. Услышав звон стекла, я подумал, что кто-то бросил камень в окно, и устремился в свою комнату. Люды там не было. Я побежал в комнату родителей: предчувствия меня не обманули. Не знаю, какая муха ее укусила, но Людмила ворвалась в комнату родителей, выбила окно и выпрыгнула в него.
- Ты что с ней сделал, Витя? - с ужасом спросила мама.
- Господи, ничего я с ней не делал, мама! Поверь! Целовались, потом попросила воды и, пока я ходил, выпрыгнула в окно!
- Да кто она такая?
- Продавцом в универмаге работает, Людой зовут…
- Да, помню: она с месяц как работает в сувенирном отделе… Вроде симпатичная… Что ей взбрело в голову?
- Да чокнутая какая-то! - выругался отец. - Плюнь, сынок, на нее и ложись-ка спать! - мудро рассудил он.
- Спать? А знаете, что вся ее верхняя одежда здесь на вешалке! - нервно воскликнул я, на миг представив, как эта девчонка мчится в милицию, где наплетет три короба, и меня арестуют.
Прощай тогда университет, прощай Москва!
Нужно что-то срочно предпринять! Я понимал, что меня спасут только правда и скорость. Быстро накинув пальто на плечи, я натянул на голову шапку, подхватил ее вещи и устремился на улицу. Не знаю, сколько бы я бегал в поисках Людмилы, но мне навстречу попался сотрудник милиции. Ну, вот уже за мной! Внутри все похолодело, и я стал вспоминать, кого я знал в омской милиции.
- Что-то случилось? - спокойно спросил милиционер, не отводя от меня настороженного взгляда.
- Понимаете, товарищ лейтенант… - начал я, стараясь не скрывать своего беспокойства, и рассказал ему все честно, без утайки и подробно: как говорится, во всех деталях.
- Как ее зовут, говоришь?
- Людмила…
- Где познакомились?
- Она работает в универмаге…
- В сувенирном отделе?
- Да, - растерялся я от его осведомленности, и меня опять охватило волнение.
- Давай ее вещи… - усмехнулся лейтенант. - Так говоришь, спокойно целовалась, обжималась, а как только по ноге полез - "Принеси водички…"? - Лейтенант заразительно рассмеялся. - Не повезло тебе, парень: она ж того, - он выразительно покрутил у виска, - сдвинутая по фазе… - покачал головой, снова рассмеялся и пошел прочь…
Я стоял, глядя ему вслед, и не знал, плакать мне или смеяться. Однако волнение улеглось, и я с облегчением подумал о том, что все закончилось удачно…
Думаю, что мои любовные похождения потянули бы на отдельную книжку рассказов.
Был, например, такой случай. Кажется, на третьем курсе. На каком-то университетском балу, весеннем или осеннем, познакомился я с симпатичной старшекурсницей с юридического факультета. Жанна тоже жила в главном здании и была родом из Харькова. У нее была очень сексуальная фигурка, и она прекрасно чувствовала ритм. Мы танцевали, а потом я предложил уединиться.
В "общаге" я делил комнату с Валерой Макаровым, а соседка Жанны по комнате уехала на несколько дней к родственникам в Подмосковье, и девушка пригласила меня к себе. Как только мы вошли, я обнял ее и принялся страстно целовать ее губы, лицо, шею…
Она тяжело дышала, и ее руки сначала крепко обнимали меня, потом стали раздевать. Вскоре борьба с одеждой успешно завершилась, и мы, совершенно обнаженные, как Адам и Ева, стояли друг против друга. Это продлилось несколько мгновений, за которые каждый мог отказаться от продолжения. Но мы повалились на диван. О том, что Жанна девственна, я узнал, когда вошел в нее, а она испустила крик боли. Я тут же остановился, но ее руки буквально впились в мои ягодицы, и я со всей страстью продолжил движение.
Когда все закончилось и я увидел на простыне кровь, я несколько напрягся - сейчас начнутся слезы, а может, и истерика.
- Слава тебе, Господи! - неожиданно радостно воскликнула девушка. - Спасибо тебе, Виталик! - добавила она и принялась целовать мои руки.
Я вспомнил омскую Людмилу и подумал: неужели я снова наткнулся на девицу, явно "сдвинутую по фазе"? Во всяком случае, отклонение налицо: ее девственности лишили, а она за это руки целует и Бога благодарит! "Везет" же мне!
На самом деле все оказалось обыденней и печальней. Как объяснила мне Жанна, ей уже двадцать два года, а она до сего дня была девушкой, потому что все парни, с которыми она встречалась, узнав, что им представляется шанс стать первым мужчиной в ее жизни, исчезали так быстро, что только пыль столбом клубилась.
- Я была в полном отчаянии! Хочется нормальных взаимоотношений с парнями, близости, ощущения мужской ласки, а от меня шарахаются, как от прокаженной! Я дошла до того, чтобы кому-нибудь заплатить, чтобы стать женщиной… Я так тебе благодарна! Но почему ты не испугался? - неожиданно спросила она.
- Почему? - Я пожал плечами. - А почему я должен испугаться? Ты мне приглянулась, да и я вроде не был тебе противен…
- Да, у тебя сильные руки и… такие нежные… - Она скосила глаза вниз и рассмеялась. - Забавно…
- Что? - не понял я.
- Твой приятель после работы ослабел, словно отдал все свои силы…
- Это… - начал я, но в этот момент Жанна прикоснулась пальчиками к моей плоти, - …ненадолго… - закончил я шепотом.
- Какой милый… - Она вдруг чуть сжала его, будто бросая вызов, и он был принят: мгновенно расправился и призывно вздрогнул.
Не в силах терпеть больше, Жанна привстала надо мной и опустилась, впуская меня в себя.
- Боже! Боже! - Она приподнималась и опускалась, вскрикивая и все ускоряя движения. - Я… знала… что… это… прекрасно! Знала… Знала…
- Слова вылетали в такт движениям, пока ее желание не достигло наивысшей точки наслаждения. - А-а-а! - закричала девушка и упала на меня в изнеможении…
Потом мы несколько минут лежали молча, думая о своем…
- Спасибо тебе, Виталик! - снова поблагодарила она.
- О чем ты…
- А теперь, пожалуйста, иди… Мне нужно побыть одной… Я позвоню… может быть…
Мне показалось, что ей вдруг стало стыдно и она жалеет… Нет, не о том, что отдалась первому встречному, а о том, что призналась ему в самом сокровенном. Я почувствовал, что мы вряд ли увидимся еще…
Так оно и случилось: больше мы никогда не только не созванивались, но даже и случайно не встретились.
Надеюсь, что она нашла свое счастье…
Чтобы закончить воспоминания об эротических историях, приключившихся со мной, расскажу еще об одном забавном случае.
Как-то в Болгарии меня пригласили на студенческий вечер. Был интересный концерт, и я положил глаз на пышную певицу, которая бархатным голосом исполняла популярные песни. Да и она бросала откровенные взгляды на меня прямо со сцены. После концерта начались танцы, я ее пригласил. Девушку звали Снежана. Потанцевав немного, мы сбежали с вечера, чтобы остаться тет-а-тет.
Я снимал комнату в софийском квартале "Лозенец" и жил один. Придя ко мне, мы с порога упали в объятия друг друга. Снежана была очень страстной девушкой и завелась мгновенно. Наша одежда уже в беспорядке валялась на полу, но она вдруг решительно остановила меня.
- Не хочешь? - удивился я.
- Хочу!
- Тогда в чем дело?
- Ты должен надеть что-то… - Она смутилась.
- Что? - не понял я.
- Ну… на него… - Снежана скосила глаза вниз.
- Господи, презерватив, что ли? - догадался я.
- Ну конечно!
- Но у меня нет!
В то время никто и не слышал про СПИД, да и другие "гусарские" болезни были редким явлением. Потому я отвергал подобные приспособления, сравнивая их с поцелуем в противогазе. Сейчас, конечно же, мое отношение изменилось…
- А у меня есть! - сказала Снежана.
Она подняла с пола сумочку, вынула пакетик, надорвала, вытащила и принялась его надувать.
- Зачем это? - удивился я.
- А вдруг он бракованный? - не выпуская предмет из губ, процедила она.
Тут меня разобрал такой смех, что я едва не впал в истерику. Снежана спокойно занималась своим делом. Я хохотал, не в силах остановиться. Наконец, убедившись, что презерватив целый, она выпустила воздух, скрутила его и сказала:
- Все в порядке: можно начинать!
- Нет… Ха-ха-ха!.. Нель… ха-ха-ха!.. зя! - давясь от смеха, выдавил я.
- Почему? - Глядя на меня, она тоже стала улыбаться.
- Пото…му… ха-ха-ха!.. Потому, что я уже… Ха-ха-ха!.. Кончил! Понимаешь, кончил! Ха-ха-ха!
Мой приятель, не выдержав всех ее манипуляций, обессиленный, опал, и никакими домкратами его уже невозможно было поднять. Во всяком случае, никакие старания Снежаны не помогли: так она и ушла, недоумевая, что сделала такого неправильного…
Мое поколение росло в обществе, где, как известно, "секса не было".
Это сейчас молодым все доступно, исчезли любые запреты, секс открыто пропагандируется в средствах массовой информации, свободно продаются порнофильмы и бесчисленные пособия по сексу. А мы все знания приобретали на собственном опыте, не всегда радостном, которым щедро делились друг с другом, зачастую выдумывая и приукрашивая чувственные сценки, которых на деле-то и не было.
Первый интерес к противоположному полу проявился у меня в два года с небольшим…
Как-то Люся, моя двоюродная сестра, приехала к нам на Сахалин. "Удобства" там находились во дворе. А маленькие дети, естественно, ходили на горшок. Однажды, играя вблизи деревянного туалета, я увидел, как моя двоюродная сестренка, которая была старше меня лет на семнадцать, резво спешит к нему.
Меня разобрало любопытство: почему такая спешка? Я побежал за ней следом, но она заперла за собой дверь. Не могу объяснить, почему я, если уж так был обеспокоен, не поднял шум или не спросил сестру, что случилось, а наоборот, молча принялся искать щелку, чтобы посмотреть самому.
Туалет был построен на совесть: из горбыля внакладку, и найти щель было довольно трудно. Однако кто ищет, тот всегда найдет. Подходящая щель отыскалась в задней стене. Дрожа от волнения, я приник к ней… сначала не понял, что передо мною. Что-то внушительное и белое. Это оказалась попа сестренки, а чуть ниже нечто такое, чего не было у меня… А из "нечто" капала кровь! А бедная сестренка громко постанывала.
Так я и знал: ей плохо, она умирает! Я и закричал во весь голос, стуча кулачками в дверь туалета:
- Не умирай, прошу тебя! Не умирай!
Сестра открыла дверь, вид у нее был испуганный.
- Кто умирает? - спросила она.
- Ты! Ты умираешь! - со слезами выкрикнул я, уткнувшись в ее живот и обнимая ее бедра.
- Господи, Витюша, с чего ты взял?
- Я видел, как у тебя идет кровь отсюда! - Я ткнул пальчиком в ее промежность.
- Где ты видел? Когда? - растерялась она.
- Здесь, сейчас! - размазывая слезы по щекам, ответил я, указывая на туалет.
Все наконец поняв, она громко рассмеялась.
- Это надо же… - сквозь смех вырывались у нее слова, - уже подсматривает за девками… Это нехорошо, Витюша, нехорошо. - Она погрозила пальцем. - И не бойся, я не умру… А кровь, которую ты видел… понимаешь, она лишняя, ненужная мне…
Помню, она довольно долго меня убеждала, что ей ничто не угрожает, а потом пообещала рассказать матери, что я подглядываю за девчонками в туалете.
Не знаю, что больше на меня подействовало - страх наказания или стыд…
Признаюсь, от подглядывания за девчонками я окончательно не отказался. Волнение, испытанное мною тогда, настолько мне запомнилось, что при первой же возможности тянуло его повторить. И я не лишал себя этого вполне безобидного удовольствия…
Но разве можно сравнивать наши невинные шалости с тем, что происходит сейчас? Никаких запретов не осталось, и уже никого не удивляет зрелище беременной тринадцатилетней девчонки. А рост заболеваний венерическими болезнями несовершеннолетних регулярно обсуждается на страницах серьезных газет.
Одобряю ли я подобную свободу нравов? Свобода одного не должна вредить другому и ущемлять его свободу. Сексуальная свобода необходима, но при условии, что молодые люди к ней подготовлены не фильмами сомнительного содержания или дурацкими пособиями, а собственными родителями. Причем дочь в вопросах морали должен подготовить к жизни отец, а сына - мать! А в чисто технических вопросах, в том числе и личной гигиены, ответы должны дать мать дочери, а отец сыну! И разговоры об этом должны вестись серьезно, открыто, безо всяких стеснений и со всей откровенностью! Только в этом случае ребенок войдет во взрослую жизнь подготовленным и сможет сделать верный выбор…
Трудно сказать, какие гены сыграли наибольшую роль в моей сексуальной жизни, гены отца или матери, - вполне возможно, что и те и другие. Во всяком случае, получилась гремучая смесь, которая наделила меня гиперсексуальностью на всю жизнь. Эта сторона жизни важна для меня до сих пор.
В отрочестве я не испытывал недостатка внимания со стороны девочек, но это внимание было поверхностным, как бы созерцательным: стоило мне попытаться пойти чуть дальше, и девчонки испуганно шарахались в сторону. Я же постоянно нуждался в сексуальных контактах и очень сильно переживал их отсутствие. Скорее всего, мое половое созревание произошло гораздо раньше, чем у моих сверстниц, и поэтому я тянулся к общению с более старшими дамами.
Моя гиперсексуальность подарила мне в жизни много радости, но были и печали. Попадались девицы, не понимавшие меня, и не принимавшие мой напор. Могу признать, что меня не только любили и хотели, но и отвергали, иногда резко и обидно. Но мне кажется, что любой человек старается поскорей забыть о своих любовных неудачах.
Вот и я о них не вспоминаю…
Сексуальные потребности и возможности глубоко индивидуальны. Если в течение какого-то времени у меня не было сексуальной близости, я становился раздражительным, у меня зудела кожа и я мог возбудиться просто при виде женщины.
Все упростилось, когда я стал учиться в университете. В то время очень популярными были анекдоты про "армянское радио", которое отвечало на любые вопросы. И про университет ходил такой анекдот.
Армянское радио спрашивают: "Сколько потребуется выделить денег, чтобы переоборудовать Московский университет в дом терпимости?
Армянское радио отвечает не задумываясь: "Пять рублей!" - "Пять рублей?" - "Да, пять, чтобы сменить вывеску…"
Это, конечно, шутка, но во всякой шутке есть доля истины. Нравы в университете были свободными, можно сказать, раскрепощенными. Отчасти потому, что в нем училось много иностранцев, и потому, что студенты университета имели возможность съездить за границу.
Мне кажется уместным немного рассказать о высотном здании университета на Воробьевых, или в мои дни Ленин-ских, горах.
Известно, что этот комплекс был построен по личному распоряжению Сталина. На строительстве в основном использовались заключенные. Уже никогда не подсчитать число бедных заключенных, похороненных в бетонных конструкциях этого здания. Двадцать восемь этажей над землей, а сколько под ней? Поговаривают, что под землей в три раза больше, но это только слухи.
Когда было возведено этажей пятнадцать, один из заключенных, работавший до приговора суда инженером, произвел расчеты своего веса, площади фанерного листа, силу воздушных потоков, после чего ухватился за лист фанеры и сиганул с высоты. Он приземлился целехоньким на Ломоносовском проспекте там, где теперь кинотеатр "Прогресс", и в тот день его не поймали. Его задержали через несколько дней в Малаховке, но его полет к свободе будут помнить всегда…
В общежитии была блоковая система: по две комнаты с общей дверью, за которой был небольшой предбанник с вешалкой, туалет и душевая. Каждая комната была рассчитана на двух-трех студентов. Дипломники жили по одному. Нам с Валерой Макаровым удалось поселиться вдвоем. А чтобы уединяться, мы разгородили комнату пополам огромным буфетом. Один диван-кровать стоял у окна, за буфетом, другой - возле входа, там же стоял столик. Если приходилось готовиться к занятиям одновременно, то один садился за столик, а второму доставался буфет, из которого выдвигались доска-стол.
Мы вместе тренировались, вместе питались по утрам и вечерам, часто вдвоем ходили в столовую на обед. Макаров был похож на Алена Делона: девицы буквально вешались на него. Когда мы сблизились, Валера, приглашая очередную пассию, всегда настаивал на том, чтобы она обязательно приходила с подругой, которая предназначалась мне.
Макаров был столь избалован женским полом, что готов был поделиться своими партнершами. Любимым его выражением было:
- Вит, если вы закончили трахаться, пора меняться "лошадками"!
В общем, с Валерой скучать не приходилось…
В главное здание университета я переехал только через два года. И первым моим соседом оказался профессор из Японии - Укеру Магасаки, приехавший в Москву на стажировку по русской филологии. Его имя и фамилию я дал первому тренеру моего Савелия Говоркова по восточным единоборствам в романе "Срок для Бешеного".
За полгода до моего перевода в главное здание у меня появилась первая сберегательная книжка, на которую, наученный горьким опытом, я откладывал сэкономленные рубли. И не только от стипендии.
Укеру Магасаки был, по нашим понятиям, очень богатым человеком. В день моего рождения он повез меня в валютный магазин "Березка", где в подарок купил мне финское зимнее пальто на меховой подкладке, огромный мохеровый шарф, две нейлоновых (самый последний писк моды тех лет) сорочки, белую и голубую, и черные кожаные перчатки на белом меху. Все это обошлось ему около двухсот долларов.