Полковник мне говорит: "Послушайте, господин Мейссонье, на мне лежит ответственность; мне надо давать отчет. Я не могу сказать, вот, мы заплатили такую сумму за то, что нам убили мух". "Ну, - говорю я, - ну господин полковник, когда вы покупаете картину за 70 тысяч франков, вы же не говорите, что вот я плачу вам за тюбик красной и тюбик голубой краски но двадцать франков…" Он мне говорит: "Мейссонье, вы издеваетесь! Художник - это не то же самое". Тут же я не теряюсь и отвечаю ему: "Художник! Ну так я тоже умею подписываться. Я подписываюсь: Мейссонье, революционный художник!" Я заметил, что, когда соперник сидит напротив, а тебе удалось его рассмешить, на восемьдесят процентов ты выиграл. Так я прямо и бросаю: "Подписываюсь: Мейссонье, художник Революции".
Он немного усмехается и говорит мне: "Послушайте, Мейссонье, вы делаете глупость. Меня же этот счет ставит в страшно неприятное положение. Не знаю, как он пройдет". "Хорошо, полковник, я могу снять пять процентов, даже меньше". И я сократил счет. Из 600 тысяч полинезийских франков я снял, может быть, 7 или 6 тысяч франков. Я сказал: "Правда, больше я ничего не могу. Посмотрите, в каком я положении. Был экзекутором, а стал дезинсектором!" Тут уж он был вынужден заплатить. И когда он мне заплатил, я взял документы и удрал. Как только я вернулся в Папете, я тут же пошел с этими чеками в банк.
600 тысяч полинезийских франков в 1965 году, это были деньги! Зарплата составляла сотую долю! Руководитель или чиновник не зарабатывал и десятой доли. В 1965 году на Таити инспектор полиции зарабатывал 20 тысяч полинезийских франков в месяц, чернорабочий - 6 тысяч. Одним махом, за восемь дней, я заработал столько, сколько чернорабочий зарабатывает за восемь лет. Я рассчитался с долгами. Именно такие дела позволили мне сразу погасить мои займы на бар под сорок пять процентов и за покупку земельного участка, который я потом перепродал Флоссу, другу Ширака. Земельный участок в семнадцать тысяч квадратных метров, который я купил в 1962. Я купил его в кредит по 30 франков за метр и продал его за наличные деньги по 3 тысячи франков за метр в 1987. Таким образом, в 1965 году между моими мелкими делами и дезинсекцией Муруроа я рассчитался со всеми долгами за бар и за землю, а также оплатил билет во Францию себе и дочке, туда и обратно. В 1965 году, чтобы оплатить путешествие самолетом, надо было бы потратить зарплату рабочего за год или полтора года.
"Домработницы Таити"
После дезинсекции у меня появилась идея о домработницах. На Таити найти домработницу было невероятно сложно. В моем втором баре, баре "Тэна", в центре города Папете, напротив морского вокзала и порта - бар стоял на лучшем месте - на моей террасе стояло восемь столов и кресла. Трансвеститы и девочки, жившие неподалеку, имели обыкновение сидеть на террасе. Им задаром подавали мятную воду. Это привлекало клиентов. Но как только за стол садился моряк или турист, подавался виски или пиво. Так вот, я сказал тем трем или четырем девочкам, которые приходили в бар: "Мы организуем новое дело: "Домработницы Таити!"" Я заказал несколько футболок, на которых была вышита женщина, моющая витрину губкой, название "Домработницы Таити" и номер телефона. Звонки-то так и посыпались! Я отправлял служанку, двух… Они выезжали на дом на час в неделю. В Папете было невозможно найти домработницу на час в неделю. Чиновники, работающие с такого-то по такой-то час, не могли просто так найти служанку, которая бы приходила в дом на час или на два. Я установил плату в 150 полинезийских франков в 1968 году, то есть 27 франков в час. У меня было четыре-пять девочек, которых я привозил к тому или иному часу. "Да, мсье, мадам, привезу ее вам к двум часам, к трем часам…" Все хорошо, но потом спрос стал таков, что девушек не хватало. И тогда, поскольку в баре у меня было много трансвеститов, я им сказал: "Кто хочет поработать?" - "Я хочу поработать!"
Ну а через некоторое время люди начали мне говорить: "Я бы предпочел Магу" - так называют трансвеститов на Таити. Потому что они лучше работали, лучше умели гладить и так далее. Тут же в моем предприятии оказалось семь-восемь трансвеститов. Нас вызывали но телефону, двоих туда, одного сюда… Мы ехали через весь город, шесть-семь трансвеститов на платформе грузовичка Пежо-403. Ну и, надо сказать, в Папете это не прошло незамеченным. Военные смеялись. Кричали: "О! Гляди!" - и все такое. Ну вот, это было очень успешно работавшее предприятие. Мне пришлось его бросить, потому что Симона мне сказала: "Хватит. Ой-ой, ты выставляешь себя в смешном виде. Люди ведь не знают, что ты организовал предприятие. Они говорят, вот, гляди, хозяин бара катает трансвеститов по всему городу, вот так "клетка для птичек"!" Поэтому я продал это предприятие одному приятелю и был немного раздосадован, потому что оно мне приносило неплохие деньги, а главное, у меня была такая возможность пошутить с этой бандой сумасшедших!
Прогулки на катафалке
Потом вместе с моим приятелем Шапероном я купил лошадь, а потом еще двух на Райятеа. Я всегда любил лошадей. У меня было стойло рядом с ипподромом, для дочери. Я дал дочери возможность кататься на лошади, прогулки в горах и все такое. А потом Райятеа обанкротилось. Они распродавали лошадей. Я купил четыре, пять, шесть лошадей, седла… И вот у меня вместо двух лошадей образовалось тринадцать, и все это предприятие было слишком велико для меня. Потому что у меня был бар, а вот теперь еще и лошади… Осторожно, лошади! Они требуют ухода! Ими надо заниматься. Лошадь, это вам не корова. Это хрупкое животное, может ушибиться, повредить сухожилие… За ними нужно ухаживать. Так вот, поскольку в Папете были все эти военные, я подумал, можно устроить конные прогулки. И я начал поднимать дело с конными прогулками. Но все было не так, как я думал. В итоге я зарабатывал не так много, потому что было слишком много всего, чем надо было заниматься в связи с этим: нужен кто-то, чтобы заниматься лошадьми, нужны страховки… Нужно проволочное заграждение, все ставили для лошадей проволочные заграждения. Нужно их ставить в стойла; там мухи; нужно… уф!., это все заботы, это целые часы работы, которые я сам на себя навесил, как дурак. Для стойл я взял электрические столбы. Я заметил, что лошади не грызут электрические столбы. Потому ли, что на них смола? Не знаю, какая-то химия. Ну, я купил тридцать старых электрических столбов. Я пилил столбы, прямо так, в длину, механической пилой. Я сделал стойла из электрических столбов. Так лошади не двигаются. А в обычном дереве, хрум, хрум… они все грызут, все дерево изжевано, они все сжирают. Но тут они не притрагивались. Потом я начал заниматься дрессировкой. Меня дрессировке лошадей научил Доминик Каллюра, журналист, служивший на Таити. Мне нравится дрессировать лошадей.
Обратите внимание, лошадь, выученная под седло, и лошадь, выученная под упряжку, - не одно и то же. Если лошадь выучена под упряжку, из нее нельзя так вот просто сделать верховую лошадь. Она привыкла только к дороге. Если же вы запряжете в упряжку верховую лошадь, то если вы срезаете дорогу или съезжаете с откоса, она спрыгнет с откоса вместе с коляской. Так вот, я устроил прогулочную коляску и все такое.
Я купил большую коляску, привезенную из Америки, и всю ее отделал заново. А потом еще одну, маленькую, двухместную. На маленькой коляске я ездил за покупками. Я безупречно выдрессировал лошадь. Она повиновалась моему слову. Останавливалась на красный свет, ехала дальше. Но вот пугали ее зонтики, зонты от солнца. Нагоняли ужасный страх. Тут уж, уф! приходилось быстро выходить, она паниковала. А что до остального, при всей трескотне - мотоциклы, клаксоны, фары… лошадь не двигалась. А вот зонтик наводил на нее ужасный страх. И вот так я ездил по городу. В газете La Depeche de Tahiti помещено фото и надпись: "Фернан едет за покупками…"
Тогда мне и пришла идея купить катафалки! Я подумал, ну-ка, устрою фирму по прогулкам на катафалке. Американские туристы любят такие чокнутые идеи. Так что я купил два катафалка. Один из катафалков у меня стоял рядом с баром. Но китаянка, жившая напротив - а они очень суеверны, эти китайцы, - она испугалась. Она вызвала полицию. Через восемь, десять дней приезжает полиция и мне говорит: "Фернан, у тебя там повозка, коляска стоит там". Я говорю полицейскому: "Посмотри, вон там стоит грузовик, он стоит уже три месяца".
- Да, но у тебя там не нормальная машина, а?
- Конечно! Это катафалк.
- Это плохо, надо его убрать. Китаянка боится и все такое…"
И потом в Le Journal de Tahiti: "Увидеть Таити и умереть", с фотографией на первой странице! Вот были дела!.. Это дело с лошадьми я вел на протяжении трех лет. Это меня развлекало. Я не заработал денег, но развлекся. Я всегда любил лошадей.
Живодерня
Да, я занимался кучей невероятных вещей. К 1972 году стало известно, что на острове Гуам в Тихом океане был случай бешенства. Ответственные лица несколько впали в панику. Они распорядились убить всех кошек и собак на острове. И тут же на Таити администрация забеспокоилась, поскольку было много бродячих собак и поскольку три четверти собак на Таити не содержались на привязи, что часто являлось причиной дорожных происшествий.
Не было ни единого таитянина, который бы не сталкивался с "собачьей" проблемой. Я сам, когда был в Солексе, попал в дорожное происшествие с собакой. А в другой раз у меня весь радиатор был вмят внутрь из-за собаки, которую я не смог объехать. На Таити при населении в двести двадцать тысяч жителей было не меньше пятидесяти тысяч собак. И тогда мне пришла в голову мысль: почему бы не основать живодерню? Я попросил встречи с мэром Папете, который посоветовал мне попросить встречи с администрацией островов. Что я и сделал. Мне сказали, что они только и ждут, что частное предприятие за это возьмется. Я сказал, что съезжу во Францию, а именно в Марсель, посмотреть, как они разрешили эту проблему с собаками.
В Марселе я встретился с заведующим живодерней. Ею управляет город. У них самый простой ангар, фургон с одним полицейским и одним парнем, снабженным чем-то вроде бича со скользящей петлей. Они ездят по всему городу в поисках бродячих собак, ловят их и содержат восемь дней. Если никто за ними не придет, они убивают их газом в чем-то вроде металлической камеры. Так вот, я возвращаюсь на Таити. Я иду к администратору. Он меня спрашивает, действительно ли я до сих пор хочу создать это предприятие. Я отвечаю: да. Встреча назначена. Я уже изучил вопрос и думал, что можно будет отлавливать пять тысяч собак в год, при помощи трех рабочих-таитян. Так что я предложил администратору, что плата будет по 2 тысячи полинезийских франков за собаку. Это было неплохо. И в принципе он был согласен.
Были проведены собрания, и на каждое собрание приходили новые лица, чтобы высказать свою точку зрения. Там были мэры, которые начинали говорить: "А кто нам докажет, что это действительно собаки из нашей коммуны?", потому что платить должны были коммуны. Потом был клуб собаководов Таити, который надеялся получить из этого прибыль. Было и Общество зашиты животных, возглавляемое мадам Мессмер, членами которого были шесть или семь старых ханжей. Они вызвали ветеринара из Франции, в то время как живодерня еще не была создана. Короче, каждый защищал свои интересы, старался сделать как лучше, чертежник администрации и все прочие. Закончили тем, что решили построить здание, достойное роскошной клиники, все в кафеле. Просто сумасшествие.
Одно из последних собраний просто обратилось в фарс. На этом собрании было больше двадцати человек.
Для уничтожения собак, за которыми не пришли в течение восьми дней, я предложил, как это делалось в Марселе, убивать их газом. Какой поднялся крик, три-четыре старые ханжи хором: "О, боже мой! Боже мой! Какой ужас! Как в Аусшвитце!" Я посмотрел на администратора, думаю, он сдерживал смех. А тут еще и другая выкладывает вот что: "Знаете, люди жестоки. Я недавно узнала, что один легионер выбросил своего кота с третьего этажа, так сказать, за то, что тог съел его котлету". И все старухи хором: "О, боже мой, он преступник!" Потом заявляет этот кретин из клуба собаководства: "Я видел по телевизору, что слонов усыпляли стрелой из карабина. Можно было бы делать так же с собаками, они испытают меньший стресс".
Тут я взял слово. Я сказал, что мы не в Африке, и если собака, уколотая стрелой, уйдет лечь между балками фундамента, кто ее оттуда будет доставать? Кто пойдет к таитянину, держащему в руках тесак, разъярившемуся из-за того, что тронули его собаку? Не говоря уже о возможных неполадках: а если рабочий, бегущий между изгородей, промажет и стрела приземлится на ягодицы таитянки! В личном разговоре с одним из мэров я уже говорил, что эта история с живодерней уже обежала остров и что китайцы просили продавать этих собак им. И смеху ради я добавил, что можно избежать расходов, отдавая невостребованных собак на съедение вновь прибывшим. И вот этот мэр излагает все это прямо на собрании, да еще самым что ни на есть серьезным тоном. И тут уж эти старухи начали снова, как только могли, хором: "О, боже мой! Боже мой! Чудовищно, что люди могут есть этих несчастных животных. Нужно быть варваром". А когда мэр пересказал эту идею о том, что одних собак можно скармливать другим, это было уже чересчур: "Вы это слышите, мадам Мессмер? Ужасно слышать такие вещи!"
Тут я сказал себе, Фернан, с этими старыми дурами твое дело проиграно. Это становилось фарсом. Видя, что все оборачивается анекдотом, администратор уже не решался взять слово. Старухи видели живодерню роскошной клиникой с кабинетом ветеринара и предлагали делать собакам уколы. Я попросил слова и сказал, что это возможно, если речь идет о четырех или пяти собаках, но если их сорок или пятьдесят в день, это становится сложным и даже опасным.
Потому что все знают, что произошло с ветеринаром X… в Папете. Однажды ему пришлось иметь дело со злой собакой, помощник, возможно, плохо ее держал, и господин X… был жестоко укушен за тестикулы. Тут таитянские мэры разразились хохотом. В итоге все эти собрания ни к чему не послужили. Ветеринар, которого вызвали из Франции, провел на Таити год отпуска, оплаченный французскими налогоплательщиками. Сегодня, спустя тридцать лет, за которые часть собак была съедена китайцами, а другая убита машинами, которых стало втрое больше, думаю, их количество пришло в норму.
Выгодная продажа
А потом на Таити была еще история с моим земельным участком. В 1962 году я купил участок в семнадцать тысяч квадратных метров. Я купил его в кредит, 30 полинезийских франков за метр. Выплачивать кредит нужно было по 5 тысяч полинезийских франков в месяц. Это была та сумма, которую я зарабатывал вначале. Симона плела корзины, и нам удавалось выжить. В 1978 году один парень хотел купить его у меня за 8 миллионов полинезийских франков, но мэр той коммуны, где я его купил, предложил, что коммуна выкупит его за более значительную сумму, предложив мне выплатить ему комиссионные в пятьдесят процентов. Я отказался. Тут же я оказался в состоянии конфликта с мэрией. К тому же мэрия заказала строительство дороги, отхватившей сто квадратных метров от моего участка. Я нанял адвоката и атаковал мэрию.
Пришел землемер. Также явился мэр с муниципальной полицией, и мы стали обсуждать границы. Дискуссия разгоралась, и мэр сказал мне: "Хватит говорить мне ты, зови меня Господин мэр". И добавляет: "Я не вступаю в споры с отрубавшим головы". Тут я разозлился. Я взял палку, отошел на два метра, чтобы точно быть у себя, и ответил ему: "Разница между нами в том, что когда мой дедушка слушал Моцарта, твой был каннибалом!" Дело чуть не обернулось плохо. К счастью, эксперт и полицейский сказали, чтобы мы успокоились. Когда я вспоминаю об этом, это было скорее комично!
В конце концов, мой участок у меня купил Флосс, президент правительства территории. Это произвело жуткий скандал. К счастью, он заплатил мне наличными. Узнав, что я хочу его продавать, он вызывает меня в Париж.
В то время он был заместителем государственного секретаря в министерстве Ширака. Поскольку я люблю небольшие провокации, то одеваюсь в джинсы и кроссовки с разноцветной рубашкой. Когда я намеревался войти в министерство, охранник окликнул меня: "Стоп! Куда вы идете?" Я отвечаю: "У меня встреча с министром Флоссом; скажите ему, что здесь Мейссонье".
Парень смотрит на меня с забавным видом и звонит по телефону. Через две минуты за мной приходит секретарша. Охранник остался с открытым ртом. Люблю такие контрастные ситуации. Это прикольно. Ну вот, я вхожу в кабинет Флосса и он мне говорит: "Вот, мне интересен ваш участок".
На Таити он жил ниже меня. Прекрасный участок. Но мой был выше. Мой участок был не настолько хорош, но выше его. Я над ним нависал. И Джеки Теуира, бывший президент Ассамблеи и мэр коммуны Аруэ, тоже был ниже меня. Они сейчас поругались. И вот я говорю Флоссу, - потому что таитяне горды, - говорю ему: "Знаете, Джеки Теуира не нравится, что над ним кто-то есть". Подразумевается: а я над вами! И продолжаю: "Получается, что когда его жена раздета, для меня-то это внизу, а!" Тогда он мне говорит: "Так вы продаете или нет?"
Я не знал, что в то время, в 1987, уже был факс. Он звонит, вызывает своего директора канцелярии, своего архитектора. Три часа дня в Париже, три часа утра на Таити. И тут я вижу, как по факсу приходит план и фото за несколько минут, несколько секунд… а я в это время пытался подсчитать выгодную цену. Я ему говорю: "Не знаю, а сколько вы мне дадите за квадратный метр?" Он предлагает 2 тысячи полинезийских франков. А я ему говорю: "Нет, господин Флосс".
Я подсчитывал. Быстро-быстро у меня в голове прокручивались такие мысли: я не буду ему говорить 2 тысячи, если он может мне предложить 2500 полинезийских франков. У меня было больше семнадцати тысяч квадратных метров, я подсчитывал, сколько я смогу из этого извлечь. А если я ему продам только два плато, три тысячи метров, сколько это будет? Сколько я могу запросить только за плато? Я считал в уме… "Так что, вы продаете или нет?"
"Ну, вы понимаете, этот участок… я дорожу им, как памятью. Я вспоминаю мою дочку, совсем маленькую, как она была довольна…"
Полная комедия. И, ведя такой разговор, я продолжал подсчитывать. Я же не мог взять карандаш и сказать: подождите, я подумаю.
"Хорошо, хорошо, - говорю, - господин Флосс, давайте, я продаю все по… как это ни тяжело… по… давайте по 3 тысячи полинезийских франков за квадратный метр". И он согласился.
В конце концов я получил 51 миллион полинезийских франков. Этот участок я купил в 1962 году в кредит по 30 полинезийских франков за метр, то есть за 510 тысяч полинезийских франков. Я продал его Гастону Флоссу в десять раз дороже в 1987. Это получается 2 805 280 французских франков.