- Все в порядке?
Я кивнула Вопрос привел меня в чувство. Что я делаю? Мучаю себя, вот и все. Разве отец не купил билет Генри Грису, чтобы он поехал за мной? Отец думает обо мне. Он хочет меня видеть.
На душе немного полегчало. Это все от усталости и от этого чертова парика, словно тисками сдавившего мне голову.
Наконец Генри дотронулся до моей руки. Положив на стол сколько-то денег, он поднялся. Мы тоже поднялись, мужчины снова кольцом окружили меня, и мы направились к лимузину. Было прохладно, но не так холодно, как в Москве. Я села в машину, и мы помчались в аэропорт "Ла-Гардиа".
- Мне надо вам что-то сказать, Генри.
Он посмотрел на меня:
- Слушаю вас.
- Я просила, чтобы кто-то занялся моими волосами, и вы согласились. Но вот мы снова едем в аэропорт. Я говорю всерьез, Генри: я не хочу, чтобы отец увидел меня в первый раз в таком ужасном виде. Мне надо принять душ и что-то сделать с волосами.
По тому, как он взглянул на меня, я поняла, что до него дошел смысл моих слов. Я стойко выдержала его взгляд. Наконец он кивнул.
- Я позвоню из аэропорта в Майами и все устрою.
- Не забудьте.
ГЕНРИ ГРИС
Эти нотки в ее голосе он услышал впервые. Генри Грис ни на секунду не сомневался, что Виктория откажется от встречи с отцом, если ей не сделают хорошую прическу. Что ж, настоящая дочь адмирала!
Из аэропорта он позвонил в редакцию во Флориду.
Голос редактора на другом конце провода задрожал от ярости.
- Вы что, тронулись, Генри? Где мы, черт возьми, найдем парикмахера в это время суток? Забудьте об этом.
- Говорю вам, Виктория требует парикмахера, а она не из уступчивых Надо что-то сделать.
- Какого черта, вы же понимаете, что мы не можем поднимать парикмахера посреди ночи. Это обязательно вызовет у него подозрения. Стоит только узнать ее - и все полетит к чертовой матери.
- Верно, - согласился Генри, - значит, найдите кого-нибудь в редакции, кто поможет ей.
- Я подумаю и дам вам ответ в Майами.
Генри сообщил Виктории, что ее прической займутся во Флориде. Они сели в самолет. Была суббота, чуть больше десяти часов вечера. Джон Чекли остался в Нью-Йорке, чтобы на следующий день вернуться в Лондон. В самолет сели только Генри, Виктория и двое встретивших их мужчин. Самолет был полупустой, а потому Генри не составило труда усадить Викторию у окна и сесть с ней рядом, устроив одного репортера перед ней, а другого позади.
Как только они поднялись в воздух, Виктория спросила:
- Генри, вы действительно договорились о парикмахере?
- Я позвонил. Редактор, с которым я разговаривал, обещал что-нибудь придумать. Не знаю, каковы ваши сведения об этой стране, но салоны красоты у нас по ночам не работают.
- А я ждала этого момента двадцать девять лет не для того, чтобы выглядеть так, чтобы моему отцу стало за меня стыдно!
Опять тот же тон. Так же говорил с ним ее отец в ту первую их встречу, когда сообщил о своем намерении устроить пресс-конференцию.
Откинувшись в кресле, Генри закрыл глаза. Вряд ли ему удастся заснуть, но он попытается. Глаза болели, челюсти сводило от напряжения, все нараставшего с того самого момента, как они покинули Москву. Прошло уже более суток, и он слишком много потратил сил, преодолевая менявшиеся часовые пояса.
Он открыл глаза и взглянул на Викторию. Она сидела, пристально вглядываясь в ночной мрак.
ВИКТОРИЯ
За окном была такая темень, что я ничего не видела. Но так или иначе я понимала, что мы летим над Соединенными Штатами, может быть, даже над Флоридой и совсем скоро я предстану перед папочкой.
Прежний страх ушел. Я слишком устала. Все тело ломило, голова горела под париком. Только бы мне наконец снять его - я разорву его на кусочки и сожгу. И очки тоже.
Я подумала о мамуле. Интересно, что она сейчас делает? Я даже не знаю, ночь сейчас в Москве или день, и вообще, какой сегодня день недели? Как бы я хотела, чтобы она была рядом! Ведь по праву этот миг принадлежит скорее ей, чем мне. Кому, как не ей, с гордостью показать Джексону дитя их любви? Она бы даже смогла сказать ему несколько слов по-английски.
Я почувствовала, как по щекам покатились слезы. Я даже не вытерла их. Зачем? Генри спит. Кто другой их увидит? Бедная мамуля. Сколько же страданий выпало на ее долю только за то, что она полюбила человека, любить которого ей не полагалось.
И вот теперь, когда все позади, ее даже нет со мной. Жизнь так несправедлива!..
Прозвучал негромкий звонок, и на табло зажглись слова, которых я не поняла. Я знала, что это сигнал, предшествующий посадке. Генри открыл глаза и посмотрел на часы.
- Майами, - сказал он.
И снова нас окружила маленькая армия, а неподалеку поджидали три машины. Мы с Генри сели в среднюю. Я едва ли пробыла на открытом воздухе больше минуты, но меня поразило, как тут тепло. В Москве еще стоит зима. Даже в Нью-Йорке и то холодно.
Первая машина отъехала от тротуара, наша последовала за ней. Мы с Генри сидели сзади. Впереди устроились двое репортеров из "Инквайрер".
- Похоже, мы справились, Генри, - сказал один из них.
Генри рассмеялся.
- Мы? Разве вы были в Москве, когда все началось?
Я тронула Генри за рукав.
- Как насчет парикмахера, Генри?
В глазах его снова мелькнуло раздражение, и он наклонился к одному из сидящих впереди мужчин. Я не сомневалась, что кажусь ему глупой бабенкой, но мне было плевать. Главное, чтобы отец испытал чувство гордости, впервые увидев дочь.
Генри откинулся на сиденье.
- Мы сделаем по пути остановку. Там нас ждет одна женщина, она поможет вам.
Я отвернулась к окну, пытаясь разглядеть Флориду, но увидела лишь редкие пальмы да зайцев, прыгающих в свете фар по дороге.
Передняя машина замедлила ход наш шофер тоже притормозил. Впереди на обочине дороги стояла еще одна машина. Помигав фарами, она возглавила кавалькаду.
- В чем дело, Генри?
- Это Ян Галдер, наш главный редактор. Он отвезет нас к себе в Бойнтон-Бич. Там вы сможете принять душ и причесаться.
- Можно мне снять парик?
- Только когда мы приедем.
ГЕНРИ ГРИС
Джейн Галдер уже стояла на лужайке перед домом, когда подъехали машины. Лишь только Виктория вышла из машины, Джейн подошла к ней, дружески обняла за плечи и повела в дом.
Ян провел мужчин в огромную гостиную их двухэтажной виллы. Перед камином уже был накрыт столик с сандвичами и кофе. Генри слишком устал, есть ему не хотелось. Только кофе. Пока Виктория была наверху, состоялся военный совет. Фотограф сообщил, что им не следует приезжать на место раньше 6.40 утра.
- Нужно, чтобы за спиной у нее вставало солнце, когда она будет подходить к дому. А еще лучше, если его лучи проникнут через окна в дом. Восход в 6.27, кладите еще хотя бы десять минут, и тогда можно двигаться к дому.
Генри посмотрел на часы. Было только 2.46.
- Что нам прикажешь делать еще четыре часа? До Веро-Вич и Джон-Айленда совсем недалеко.
Кто-то заметил:
- Надо задержать ее здесь по крайней мере до трех. Не думает же она, что отец сидит всю ночь напролет, поджидая ее?
- Не знаю, что она думает, - сказал Генри, - но знаю, что этой встречи она ждала всю жизнь. Не представляю, как ее здесь удержать.
- Перестань, Генри. Тебе не впервые делать такие материалы. Что-нибудь придумаешь.
- Наверное, - кивнул Генри.
Виктория спустилась вниз в пять минут четвертого. Они приняла душа и сделала макияж. Уложенные Джейн Галдер чистые высушенные волосы мягкими волнами ниспадали на плечи. Она вопросительно взглянула на Генри.
Он подошел к ней:
- Вы выглядите прелестно. Ваш отец будет горд.
- Надеюсь. Я больше не надену парик, Генри.
- Ну конечно, - улыбнулся он.
Ян Галдер подвинул ей чашечку кофе и тарелку с сандвичами. Виктория попыталась отказаться.
- Нам пора ехать, - сказала она по-русски.
Генри возразил, что время еще есть, а ей необходимо перекусить.
- У нас впереди еще несколько часов езды.
Было 3.30 утра, когда они вышли из дома Галдера. Похолодало, и, забравшись в белый "линкольн", Виктория запахнула пальто. Генри уселся рядом.
Первая машина отъехала от тротуара и двинулась к пролегающей неподалеку автотрассе. Было темно и пустынно.
- Мне кажется, что мы едем медленнее, чем прежде? - спросила Виктория.
- Вряд ли, - ответил Генри. - Вам, должно быть, кажется потому, что вы очень волнуетесь.
ВИКТОРИЯ
Сама не знаю почему, я не отрываясь смотрела в окно. Все равно ничего не было видно - лишь мелькали иногда в кромешной тьме выхваченные светом фар пальмы. Но я по-прежнему вглядывалась в ночь, словно ожидала в любой момент увидеть табло с надписью: "Здесь живет твой отец".
Жалко, что я не переоделась в платье. Ну ладно, хоть волосы привела в порядок, уже что-то.
Внезапно впереди показались огни, и передняя машина остановилась возле какого-то дома.
- Что там? - спросила я Генри.
- Ночной ресторан.
- Но ведь мы только что поели? - удивилась я.
Открывая дверцу машины, Генри поглядел на часы.
- Сейчас выясню.
Он направился к передней машине. И тут же вернулся.
- Одному из парней захотелось яичницы с беконом.
- Сейчас? - Я почувствовала, как все у меня внутри напряглось. Я не верила своим ушам. Я провела в пути черт те сколько часов, наконец-то нахожусь почти рядом с отцом, а теперь они хотят, чтобы я сидела и спокойно смотрела, как один из них поглощает яичницу с беконом!
Генри прошептал мне на ухо:
- Насколько я знаю, у него что-то вроде диабета. Ему обязательно надо есть через определенные промежутки времени, не то все кончится весьма печально. Вы должны понять.
И мы направились к ресторану. Кроме нас, там никого не было. Генри усадил меня спиной к входной двери, а больной фотограф заказал яичницу с беконом и кофе. Для меня Генри попросил принести кофе.
Казалось, прошла целая вечность, пока готовили яичницу, а потом, клянусь, я еще не видела человека, который ел так медленно, отщипывая один за другим крохотные кусочки. Я не спускала глаз с настенных часов, глядя, как стрелки приближаются к пяти. А он все ел.
Мы ушли из ресторана только в двадцать минут шестого. Я с трудом подавила желание подойти к фотографу и залепить ему пощечину. Дожидаясь, пока он кончит есть, я выпила две чашки кофе и выкурила бог знает сколько сигарет.
Наконец мы снова тронулись в путь - три машины на ночной пустынной автостраде, и тут-то заявил о себе выпитый кофе. Мне необходимо было заглянуть в туалет. Я старалась думать о чем-нибудь другом, только бы не делать еще одной остановки. Вдруг кому-то вновь захочется яичницы с беконом, и я так никогда и не встречусь с отцом.
И все же мне пришлось признаться Генри. Он наклонился к шоферу.
- Немного впереди будет площадка для отдыха.
Шофер посигналил машине, идущей впереди. Подъехав к площадке, он снова посигналил и, включив указатель поворота, въехал на стоянку. Все вышли из машин. Я отправилась в женский туалет и, войдя в кабинку, повернула затвор.
Когда пора было выходить, я попыталась открыть затвор. Он не открывался. Я крутила его и так и эдак, но все было напрасно. Сама же дверь оказалась так плотно пригнана к полу, что проползти под ней при всем желании было невозможно.
Я была близка к истерике, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Двадцать девять лет ожиданий - и нате вам: заперта в туалете. Я принялась было колотить в дверь, но никто меня не слышал.
И тут я увидела, что затвор вовсе не надо поворачивать - он двигался вверх и вниз, опускаясь в специальный паз. Я приподняла его, и дверь легко открылась. Рассмеявшись, я вышла из кабинки.
Наш караван снова тронулся в путь. Через несколько миль Генри указал мне на приближающийся дорожный знак.
- Это Веро-Бич. Остров, на котором отец ждет вас, совсем от него близко.
Я почувствовала, как все у меня внутри перевернулось, и меня охватила дрожь. Я разрыдалась. Рыдания вызывали сильную боль в груди, но сдержать их я не могла.
Генри обнял меня:
- Что с вами? Скажите.
- Я боюсь, я боюсь...
- Успокойтесь, - сказал он, потрепав меня по спине. - Это же самый счастливый день в вашей жизни. Вам нечего бояться.
- Я знаю, - сказала я, все еще рыдая.
Генри протянул мне носовой платок.
- Если ваш отец увидит красные глаза, он решит, что его дочь просто кролик.
Глубоко вздохнув, я сжала зубы, пытаясь унять слезы.
- Ну вот, кажется, лучше. Все прошло.
Я вытерла слезы.
И увидела океан и высокие стройные пальмы, раскачивающиеся на ветру. Далеко-далеко на горизонте виднелась едва наметившаяся полоска света, словно серебристо-розовый отблеск на поверхности океана.
- Светает, - сказал Генри, и я почувствовала, что машина замедляет ход.
- Мы приехали? - спросила я.
- Почти, - ответил Генри.
- Тогда почему мы едем так медленно?
Генри снова посмотрел на часы.
- Шофера передней машины уже один раз оштрафовали в Веро-Бич за превышение скорости. У них здесь очень строгие правила, поэтому надо соблюдать осторожность, не то потеряешь права.
Полоска света на горизонте, там, где вода встречается с небом, все расширялась, и вот уже оранжево-розовое зарево окрасило небосвод. До меня донеслось щебетание проснувшихся птиц.
Мы подъехали к небольшому домику из белого камня, из которого вышел мужчина в белой фуражке.
- Кто это? - спросила я у Генри.
- Охранник Джон-Айленда.
Охранник обменялся несколькими словами с шофером передней машины и показал, куда ехать. Мы снова тронулись в путь.
ГЕНРИ ГРИС
От виллы, где нас ждали Джексон Тэйт, его жена и по меньшей мере один фотограф из "Инквайрер", нас отделяла всего лишь коротенькая подъездная аллея, а нам нужно было как-то протянуть десять минут, остававшихся до восхода солнца.
Генри проверил номера видневшихся в парке вилл Джексон Тэйт ждал их в первой. Вилла, приготовленная для Виктории, была рядом. Генри велел шоферу подъехать ко второй. Повернувшись к ней, он сказал:
- Сначала мы подъедем к вилле, где будете жить вы. Она рядом с виллой вашего отца, вы попудритесь, чтобы он не заметил следов слез, а уже оттуда мы отправимся к нему.
Виктория кивнула. Казалось, она утратила дар речи.
Машина подкатила к вилле № 39 по Силвер-Мосс-драйв. Навстречу им выбежала тоненькая брюнетка. Генри помог Виктории выйти из машины.
- Это Дайана Олбрайт - Ди-Ди, она будет вашей компаньонкой и секретарем. Ди-Ди, почему бы тебе не проводить Викторию в дом и не помочь ей привести себя в порядок? А я тем временем посмотрю, готов ли к встрече ее отец.
Генри постучал по своим часам, показывая их Ди-Ди:
- Я приду за Викторией ровно через десять минут, понятно?
Генри пересек лужайку у дома № 40. В дверях он столкнулся с одним из репортеров, другой сидел в нише, оборудованной телефоном прямой связи с редакцией "Инквайрер". В дальнем конце комнаты на диване сидела, теребя носовой платок, Хейзл Тэйт. Посредине гостиной стоял Джексон Тэйт, широко расставив ноги, словно на капитанском мостике в шторм. На нем была яркая спортивная рубашка - из тех, которым он явно отдавал предпочтение.
- Ну, Генри? - крикнул он, и голос его прозвенел как натянутая струна. - Где же она?
Подойдя к адмиралу, Генри пожал ему руку.
- Наводит последний марафет, чтобы понравиться вам.
Джек покачал головой.
- Чертовски трудный день, Генри. Чертовски трудный.
- Нервничаете, адмирал?
- А вы как думаете? - фыркнул Джек Он хлопнул себя по животу. - Понимаете, я ведь уже совсем не тот человек, о котором ей рассказывала мать. Надеюсь только, что она не ждет слишком многого.
Генри похлопал его по плечу.
- Она ожидает увидеть отца, которого уже любит, только и всего.
- Надеюсь, - сказал Джек.
Лучи восходящего солнца золотили окна.
- Пойду приведу ее, - сказал Генри.
ВИКТОРИЯ
Генри спросил, готова ли я.
- Он ждет вас.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. В горле стоял комок.
- Не хотите снять пальто?
Я покачала головой. По какой-то непонятной причине оно было мне сейчас совершенно необходимо, это пальто из Москвы. Оно стало моим защитным покрывалом, словно рядом была мамуля, охраняя меня.
Генри взял меня за руку, и мы двинулись по дорожке к стоявшему рядом дому. Я глядела на позолоченный лучами восходящего солнца океан. Золото тотчас расплылось, растеклось по поверхности нечетким пятном - это я боролась с вновь подступающими слезами. Мне не хотелось, чтобы отец увидел их.
Дорожка делала поворот к открытой настежь двери. Кажется, за нами следом шли фотографы, потом я заметила, как кто-то с камерой в руках вбежал в дом, опередив нас, но я ни на кого не обращала внимания, я видела только эту дверь, надвигавшуюся на меня - все ближе и ближе. За ней был мой отец, мой папочка, которого я ждала всю жизнь. Уже почти на пороге я почувствовала, что у меня подкашиваются ноги, и стала медленно валиться на землю.
Генри крепко обнял меня, удержав от падения.
- Я не могу, - прошептала я. - Не могу.
- Вы должны, - сказал Генри. - Ради этого момента вы летели тридцать три часа и пересекли два континента. Осталось сделать всего несколько шагов.
С усилием оттолкнувшись от земли, я с помощью Генри заставила себя сделать шаг.
- Отлично, - сказал он. - Идите, идите.
С каждым его словом я делала по шагу. Наконец мы дошли до двери. Передо мной открылась комната, и я увидела мужчину в яркой нелепой рубашке, протягивавшего, ко мне руки. Он плакал.
Я шагнула ему навстречу и почувствовала себя в его объятиях. Я тоже заплакала. Мы просто стояли, обняв друг друга, и, не говоря ни слова, рыдали. Наверное, для нас обоих этот момент оказался слишком важным.
Молчание нарушил Генри.
- Послушайте, адмирал, а ведь с вас десять целковых!
- Вы правы, черт вас возьми, - сквозь рыдания выговорил отец. Потом и поцеловал меня, и тут я снова залилась слезами.
- Папа, папа, папа... - твердила я.
- Ш-ш-ш, ш-ш-ш, девочка, теперь все в порядке, я с тобой. - Он похлопал меня по спине, словно маленького ребенка. Потом прижал губы к моему уху и тихонько, чтобы никто не слышал, стал напевать мелодию вальса из "Цыганского барона" - песню любви, которая много-много лет назад соединила их с мамулей.