Их государство сложилось много южнее Амура и вело борьбу за завоевание Китая. Раньше маньчжуры не раз совершали походы и в Приамурье. На этот раз они вторглись туда для противодействия русским, но не рассчитали силы, натолкнувшись, по собственному признанию, на людей "храбрых, как тигры, и искусных в стрельбе". Хабаров в 1652 г. наголову разгромил большой маньчжурский отряд, "подступивший" к нему с "огненным боем"; только убитыми враги потеряли 676 человек, тогда как казаки- 10; однако было ясно, что на Амуре русских ждут более жестокие испытания.
Маньчжурское вторжение усиливалось и усугубляло урон, нанесенный хозяйству местного населения действиями хабаровской вольницы. Чтобы лишить русских продовольственной базы, маньчжуры применили обычный для их стратегии метод: насильственно переселили в долину Сунгари дауров и дючеров и совершенно разрушили местную земледельческую культуру.
В 1653 г. Хабарова отстранили от руководства "войском" и увезли в Москву. Царь, дравда, наградил его, но не разрешил вернуться на Амур. Хабаровскими казаками там стали распоряжаться представители царской администрации. Общим итогом всех этих бурных событий стало присоединение к России Приамурья и начало массового переселения туда русских людей.
Вначале это были в основном служилые и "охочие" казаки, направляющиеся на помощь Хабарову. Так, еще в 1651 г. с продовольствием и боеприпасами на Амур был послан отряд Терентия Ермолина, который, в свою очередь, отправил вниз по реке на поиски Хабарова 27 служилых во главе с Иваном Наги-бой и Иваном Уваровым. Они долго разыскивали Хабарова, оставляя для него на "приметных местах" записки и расспрашивая "языков", но тем не менее разминулись с ним и в результате невольно совершили первое в истории сквозное плавание по всему течению Амура, буквально прорвавшись к его устью с непрерывными боями. Там служилые наскоро приспособили к морскому плаванию один из стругов и поплыли на север вдоль побережья. Однако судно неожиданно было затерто льдами и через 10 дней дрейфа затонуло. Мореходы горестно потом описали, как "на берег пометались душою да телом" и разом "стали без всего" - без боеприпасов, без продовольствия и снаряжения. После пяти дней пешего пути казаки построили небольшое "суднишко" и вновь рискнули выйти в море, а с наступлением зимы сделали нарты и пошли к Якутску "сухим путем". Примечательно, что за все время своей одиссеи отряд Нагибы и Уварова не потерял ни одного человека и даже сумел взять ясак с встретившихся на пути к Якутску тунгусов.
Вслед за воинскими людьми уже в 50-е гг. на Амур потянулись промышленники и крестьяне. В 1665 г. там даже возникло подобие вольной казацкой общины с центром в Албазине. Ее основала группа восставших жителей Илимского уезда, бежавших на Амур во главе с Никифором Черниговским. Их самоуправление, правда, просуществовало недолго: в 1672 г. они были "помилованы" правительством, а в 1674 г. целиком подчинены воеводской администрации. Албазин стал центром нового уезда.
К 80-м гг. Приамурье, несмотря на свое "порубежное" положение, оказалось наиболее заселенным районом Забайкалья. Обследовав часть его, маньчжурские лазутчики сообщали в Пекин: "В Албазине и Нерчинске имеется по 500–600 русских… Многие годы им удавалось продержаться тут благодаря тому, что они построили от устья реки Аргунь до Албазина более десятка селений. Между Албазином и устьем реки Буэрмафу имеется также более десяти населенных пунктов. Русские здесь построили избы, пашут и сеют для поддержания своего существования, а также занимаются охотой на соболей".
Дальнейшее освоение плодородных амурских земель оказалось невозможным из-за усиления действий маньчжурских феодалов. После захвата Китая они решили расширить свои владения к северу за счет Приамурья и всего Забайкалья, выдвинув претензии чуть ли не на всю Восточную Сибирь. Жертвами маньчжурских вторжений, наряду с русскими, становилось все больше коренных жителей края. Например, эвенки с реки Уды жаловались в Якутск, что маньчжуры ("богдой-ского царя люди") к ним "приезжают и их всякими теснотами теснят и ясак с них емлют", а потому просили "их, тунгусов… от богдойских людей оборонить". Многие же из угнанных с Амура в маньчжурские пределы дауров изъявляли желание вернуться под Албазин в российское подданство. Они выражали недовольство не только маньчжурской тактикой "выжженной земли", заставившей их покинуть родину, но и своим положением на новом месте. Даурысообщали, что на чужбине "им де от китайских людей налоги и обиды великие и утес-ненье, а жить де им под Китайскою областью не в мочь" и также просили, чтобы русские служилые "их от погонщиков от китайских людей оборонили".
Малочисленные русские отряды при поддержке некоторых групп коренного населения не раз наносили поражение маньчжурам и союзным им монгольским феодалам. Особо следует отметить исключительную по героизму и воинской доблести пятимесячную оборону Албазина, осажденного в 1686 г. маньчжурской армией в 5 тыс. человек при 40 пушках и множестве "всяких приступных мудростей". В крепости основную часть осадного времени им противостояло около 800 защитников под командованием Афанасия Бейтона; из них к концу осады свыше 500 человек умерли от цинги, а держать оружие в руках могли не более 150 человек. Но маньчжурам не удалось, несмотря на огромный численный перевес (а их войско увеличилось вдвое), ни взять Албазин штурмом, ни выморить его защитников болезнями и голодом. Понеся огромные потери, маньчжурское войско сняло осаду.
Однако исход войны решался не под стенами Албазина, и царскому правительству приходилось считаться с явным неравенством сил. Положение еще более осложнилось, когда под воздействием маньчжурской агитации некоторые бурятские роды стали проявлять "шатость". По условиям Нерчинского мирного договора 1689 г. русские, отстояв Забайкалье, в Приамурье были вынуждены покинуть часть уже освоенной территории. Владения московского государя надолго ограничились лишь верхними притоками Амура. Эти земли вошли в состав Нерчинского уезда.
На исходе XVII столетия началось присоединение к России новых обширных земель и в северных районах Дальнего Востока. На временами посещавшуюся русскими еще с 60-х гг. Камчатку зимой 1697 г. "для прииску новых неясачных людей" отправились из Анадырского острога на оленях 60 служилых и промышленников, а также 60 ясачных юкагиров. Во главе экспедиции стоял казачий пятидесятник Владимир Атласов.
Перевалив через "великие горы" (Корякский хребет), Атласов после двух с половиной недель пути встретил первых "неясашных иноземцев" (более 300 "пеших коряков") и без особых сложностей - "ласкою и приветом" - "призвал их под государеву самодержавную высокую руку". "Учинились послушны" без боя и представители корякского племени олюто-ров, встретившиеся русским через две недели. Ободренный успехом отряд разделился на две группы. Одна из них под командованием самого Атласова пошла вдоль западного побережья полуострова, а другая - вдоль восточного. Однако после первых же столкновений с местными жителями часть участвовавших в походе юкагиров изменила: они внезапно напали на группу Атласова, убив 6 человек и "переранив" (включая самого главу экспедиции) 16. С трудом отбившись от "изменников", Атласов и его спутники "сели в осаде". Выручили их лишь пришедшие по зову на помощь служилые из второй группы. Вновь соединившись, русские и оставшиеся им верными юкагиры двинулись вверх по реке Тигилю. Они перевалили Срединный хребет и вышли в районе Ключевской сопки на реку Камчатку, где в союзе с одной группой ительменов "погромили" другую, жившую в низовьях реки, и енова двинулись вдоль Охотского побережья.
Поход в общей сложности продолжался три года. За это время Атласов прошел тысячи километров по самым заселенным районам Камчатки (не дойдя лишь около 100 км до южной оконечности полуострова), "повоевал" одни родовые и племенные объединения и взял ясак "ласкою и приветом" с других. В основанном в центральной части полуострова Верхне-Кам-чатском остроге он оставил 16 человек (через три года они погибли на обратном пути), а сам в сопровождении 15 русских и 4 юкагиров вернулся с богатым ясаком в Анадырский острог, а оттуда в Якутск, где сообщил подробные сведения о пройденных землях и некоторые известия о Японии и "Большой земле" (видимо, Америке).
В Москве, куда вскоре прибыл Атласов, большой интерес вызвали как его рассказы, так и привезенный с Камчатки японец Денбей, занесенный бурей к южному побережью полуострова в 1695 г. и находившийся в плену у камчадалов. Петр I велел Денбею обучать русских японскому языку.
"ЗАВОЕВАНИЕ" ИЛИ "ПРИСОЕДИНЕНИЕ" СИБИРИ!
Мы видели, что процесс вхождения сибирских народов в состав Российского государства завершился в основном в течение одного столетия. Он носил сложный характер и определялся множеством факторов, среди которых сила оружия была не единственным и далеко не всегда главным. Немало племен и родов приняли российское подданство добровольно. Одни из них просто боялись "на себя посылки государевых ратных людей". Другие надеялись с русской помощью сломить соседей-соперников. Третьи рассчитывали на защиту от разорительных вражеских набегов (что было особенно характерно для сибирской лесостепи). Наконец, некоторые родо-племенные группы попали в число подданных "великого государя" просто в силу того, что оказывались окруженными со всех сторон русскими поселениями.
Случалось также, что одни лишь выгоды прямой торговли с русскими толкали сибирские народы к переходу "под высокую государеву руку". Показательно записанное в 1680 г. мнение одного из иностранных наблюдателей. Он изумился тому, как небольшая "горсть людей овладела таким громадным пространством", и полагал, что_это произошло не потому, что сибирские племена "были покорены военной силой", а "исключительно в надежде на выгоду в будущем от торговых отношений с московитами".
Советские историки отказались от господствовавшего раньше термина "завоевание", так как он не раскрывал всех сторон и всей сложности процесса вхождения сибирских народов в состав Российского государства. В настоящее время наши ученые предпочитают говорить о "присоединении" Сибири, поскольку этот термин, по словам В. И. Шункова, включает в себя "явления различного порядка - от прямого завоевания до добровольного вхождения".
Большую часть сибирской тайги и тундры малочисленные русские отряды прошли, не встретив серьезного сопротивления, и, таким образом, присоединили к России огромные территории в основном мирным путем. Это обстоятельство явилось одной из основных причин чрезвычайно быстрого продвижения землепроходцев от Урала до Тихого океана. Оно объяснялось прежде всего крайне слабой заселенностью Сибири. Дни, недели и месяцы служилые и промышленные люди могли не встретить на своем пути ни одного человека, а встретившиеся далеко не всегда стремились к активному противодействию и далеко не всегда были способны оказать его. Более того, коренные" обитатели края нередко добровольно поставляли русским отрядам "вожей" (проводников) на новые земли. Бывало и так, что отдельные группы "иноземцев" присоединялись к отрядам служилых людей, использовавших в своих целях межплеменные распри.
Все это, однако, не являлось единственной причиной беспримерно быстрых темпов продвижения. Как бы, в частности, ни распылено и малочисленно было коренное население Сибири, русских переселенцев тогда было еще меньше. В. В. Покшишев-ский справедливо заметил, что "временами русская колонизация словно "захлебывалась" от несоответствия размеров открываемых территории численности служилых и промышленных людей". Быстрое достижение русскими самых отдаленных уголков Северной Азии объясняется также и самой целью походов, направленных прежде всего на поиск "соболиных мест". Высокоэффективные способы пушного промысла приводили к быстрому истреблению драгоценного зверька, что все время толкало на поиски новых "землиц".
Быстроте продвижения на восток содействовала, наконец, и разветвленная речная сеть Сибири: от Урала до Тихого океана можно было перебираться по волокам из одного речного бассейна в другой. Сибирские реки и волоки в представлении иных (в основном зарубежных) историков делали несложным как перемещение по гигантским просторам Северной Азии, так и ее присоединение к Российскому государству.
Так полагать могут лишь люди, имеющие весьма смутное понятие о природе и общей обстановке в Сибири XVII в. Возразить им лучше всего словами зарубежных же ученых. Английский исследователь Дж. Бейкер писал: "Продвижение русских через Сибирь в течение XVII в. шло с ошеломляющей быстротой. Успех русских отчасти объясняется наличием таких удобных путей сообщения, какими являются речные системы Северной Азии, хотя преувеличивать значение этого фактора не следует, и если даже принять в расчет все природные преимущества для продвижения, то все же на долю этого безвестного воинства достанется такой подвиг, который навсегда останется памятником его мужеству и предприимчивости и равного которому не свершил никакой другой европейский народ". Японский историк Синтаро Накамуро также отмечал, что "нельзя не удивляться героическим действиям этих людей, проходивших в те далекие времена совершенно неизведанные земли и тайгу, преодолевавших студеные реки и моря…."
Рассмотрим все же подробнее, каковы были условия продвижения русских "встречь солнца".
ЛЕГКО ЛИ БЫЛО "ПОКОРЯТЬ СИБИРЬ"?
Уже переход через Урал был сопряжен с огромными трудностями. Приходилось преодолевать безлюдные лесные пространства, каменистые перевалы, "тесные" и бурные реки, одни из которых постоянно грозили разбить суда, а другие из-за своей маловодности вынуждали проталкивать их вперед, сооружая ниже по течению временные плотины (обычно из парусов), как это, по преданию, делал еще Ермак. На сухопутной же Верхотурской дороге предстояло преодолевать "грязи и болота непроходимые", лесные завалы, трудный перевал через "Камень", на котором "снеги… падут рано". А зимой путников там и позже подстерегала вполне реальная опасность быть растерзанными волками или заживо погребенными под снегом во время пурги.
В самой Сибири большую сложность передвижению создавали волоки - те самые, наличие которых, по мнению некоторых, и делало сибирские пути удобными. Вот условия перехода по одному из волоков - Маковскому. Для его преодоления требовалось всего 2–3 дня, но это был путь "через грязи великие", "через болота и речки", "а в иных местах, - сообщал очевидец, - есть на волоку и горы, а леса везде темные". Для переброски грузов там, кроме людей, могли использовать лишь вьючных лошадей или собак, "а телегами через тот волок ходу за грязьми и болоты никогда не бывает".
Не легче был переход на Енисей и по северному, Турухан-скому волоку. Здесь на разных участках пути не могли проходить суда одной величины. Из крупных морских и речных судов грузы переносили в простые лодки, на них двигались по озерам и протокам к самому волоку, по нему грузы переносили уже "на себе" или "волокли" на тележках, затем снова передвигались в лодках через систему озер, торопясь пройти их до летнего спада воды, а если не успевали, то вынуждены были поднимать уровень воды в протоках с помощью парусных и земляных "запруд".
К востоку от Енисея волоков, как правило, уже не было. Вернее, они представляли собой горные перевалы. Переправить через них лодки и струги чаще всего не удавалось, всю кладь приходилось переносить "на себе", а суда строить заново. Такие сухопутные "вставки" в речные маршруты были довольно значительными, а к трудностям их преодоления добавлялась еще и сложность плаваний по самим р^кам, часто очень порожистым. С "великим трудом и большою нужою" было сопряжено, например, передвижение по Верхней Тунгуске (Ангаре). "Судовой ход" там был "тяжек и нужен, река Тунгуска быстрая, и пороги великие". Из-за них суда приходилось разгружать и переносить весь груз "на себе", либо сплавлять на небольших лодках, а пустые суда тянуть "канатами, человек по 70 и больше" по "небольшим проезжим местам, где камней нет". На Илиме плавание опять затрудняли многочисленные пороги, через которые "взводили суда" таким же образом, а грузы "обносили на себе".
Труден был переход и через Ленский волок, особенно по речкам Муке, Купе и Куте. Как сообщали очевидцы, летом по этому пути можно было идти лишь на небольших плотах, "а в малых… судах и в стружках отнюдь… не мочно, потому что… реки каменые и малые, ходят по них судами только в одну вешнюю пору, как половодье бывает…" Но и плоты приходилось делать небольшими, на 20 пудов груза. Тем не менее они то и дело садились на мель, что прибавляло измученным людям работы: "…И везде, бродя, с камени те плотишка сымают сте-гами (шестами. - Я. Я.), а те де речки, идучи, перед собою прудят парусы".
Сильно осложняло плавание по сибирским рекам раннее их замерзание и позднее освобождение ото льда. Землепроходцы поэтому часто вынуждены были зимовать в пустынных, непригодных для жилья местах. Передвижение же по сухопутным северным маршрутам, проложенным отрядами служилых и промышленных людей на "захребетные заморские реки", было связано с трудностями другого рода. Там приходилось ехать не на санях или телегах, а лишь верхом, причем по совершенно безлюдным, диким и гористым местам. Верховые и вьючные лошади в пути нередко погибали, "а иных… сами с голоду съедаем", сообщали служилые люди, прибавляя, что в дороге "голод великий терпят, едят сосновую кору и траву, и корень, и всякую едь скверную".
Однако самые тяжкие испытания выпадали на долю тех, кто избирал морские пути. Особенностью омывающих Сибирь океанов является прежде всего негостеприимность берегов, а сильные ветры, частые туманы и тяжелый ледовый режим создают для плаваний на редкость трудные условия. Крайне опасным был, например, "мангазейский ход" - плавание по бурному "Мангазейскому морю" (Обской губе). "Путь нужен и прискорбен и страшен от ветров" - так отзывались о нем. Редкий год обходился здесь без "разбою" (кораблекрушений), когда не успевшие укрыться от непогоды в устьях рек суда выбрасывало на берег, а находившиеся в них грузы топило или "разметывало" на расстояние в несколько верст. Многие из выброшенных "душою да телом" мореплавателей погибали в пустынной тундре от голода и стужи. Случалось, что в течение нескольких лет из-за подобных катастроф ни один коч не мог добраться до Мангазеи.
Свирепые бури часто разбивали суда и при плавании вдоль восточносибирского побережья (вспомним поход Алексеева - Дежнева). Подолгу задерживали полярных мореходов и "прижимные ветры", вынуждая идти "бечевою и греблею, мучая живот свой". Однако главную опасность в этих плаваниях представляли льды. До нас дошли рассказы мореходов о том, как "льды ходят и кочи ломают", как "затирает теми льды заторы большие". Иной раз лишь "с великой нужою" удавалось провести коч "промеж льды": через них мореходы "выбивались и просекались", плыли, выбирая свободные или покрытые тонким льдом места, двигались "по заледью возле земли… по протокам". Лед "испротирал" защищавшие корпус судна' "нашивки" и "прутье", суда замерзали в открытом море, подолгу оставаясь "в заносе" вдали от берегов "без дров, и без харчу", и без воды. В таких случаях, бросив кочи, "волочились" пешком на берег, "перепихиваясь с льдины на льдину", при этом далеко не всегда удавалось захватить с собой из кочей "запасы". "Морем идучи, оцынжали, волочь не в мочь", - так, случалось, объясняли полярные мореходы гибель своего груза. Кроме того, и во время благополучных плаваний они часто страдали от недостатка свежей воды и продовольствия, от цинги, случавшейся, по их мнению, "от морского духу и дальнего нужного пути".