Например, в 1883 году Дегтерев купил на улице Покровской усадьбу с двухэтажным домом и устроил богадельню для сорока немощных христиан. Он внес в банк в качестве неприкосновенного капитала 100 тысяч рублей. На проценты с этих денег и содержалась богадельня. Затем через три года Дегтерев построил на углу улиц Покровской, Андреевской и Боричев Ток четырехэтажное здание и учредил в нем Вдовий дом. Здесь в отдельных комнатах бесплатно жили более ста малоимущих вдов с детьми. И тоже в банк было внесено 100 тысяч рублей на их содержание. Он также пожертвовал 45 тысяч рублей на больницу для чернорабочих, а затем – 15 тысяч для устройства при ней амбулатории. По 15 тысяч выделил филантроп и на стипендии студентам Коммерческого училища и Политехнического института. Гомерическая скупость и наряду с этим щедрые пожертвования чудака повергали некоторых киевлян в шок. Впрочем, при жизни он в народе так и не стяжал широкой славы благотворителя.
18 марта 1893 года городская Дума с благодарностью приняла 50 тысяч рублей и предложение Дегтерева о строительстве на эти деньги церкви на территории Александровской больницы. Михаил Парфентьевич писал городскому голове Степану Сольскому: "…Многие больные, за отсутствием при больнице постоянного священнослужителя, не могут исполнить христианский долг и умирают без напутствия к загробной жизни. Побуждаемый чувством христианского долга, я предлагаю выстроить при Александровской больнице домовую церковь во имя святителя Михаила, первого митрополита киевского, для постройки которой прошу Думу избрать место в усадьбе больницы. Постройку церкви и церковной утвари я произведу за свои средства".
Через два года состоялось освящение Свято-Михайловской церкви, а Михаил Парфентьевич в октябре 1895 года митрополитом Киевским и Галицким был утвержден в должности церковного старосты.
22 декабря 1898 года первые полосы киевских газет сообщили, что 21 декабря в семь часов утра после продолжительной и тяжелой болезни скончался коммерции советник и потомственный почетный гражданин Михаил Парфентьевич Дегтерев, удостоенный за свою выдающуюся гражданскую и благотворительную деятельность орденов Станислава 2-й и 3-й степени и Анны 2-й степени. Из этих же сообщений можно было узнать, что Михаил Парфентьевич был почетным членом и старшиной Совета старшин Киевского русского купеческого общества, членом комитета и учредителем общества распространения коммерческого образования в Клеве, с 1875 года состоял членом учетного комитета по торгово-промышленным кредитам при Киевской конторе Госбанка, членом попечительских советов многих учебных и благотворительных заведений Клева, ас 1881 года – членом Киевского биржевого комитета.
Михаила Парфентьевича похоронили в усыпальнице у левой стены Свято-Михайловской церкви, выстроенной на его деньги. (У правой стены точно в такой же усыпальнице завещала себя похоронить его жена, Елизавета Ивановна, что и было сделано душеприказчиками и родными.) В путеводителе "Клев и его окрестности", изданном в 1912 году, Свято-Михайловская церковь и находящаяся в ней усыпальница М. П. Дегтерева были включены в число главных достопримечательностей Клева, куда "обязательно надо зайти и помолиться".
Удивлению киевлян, смешанному с чувством сердечной признательности, не было границ, когда было публично обнародовано завещание М. П. Дегтерева – в нем покойный все свое имущество и накопления завещал на различные благотворительные цели. Он желал устроить богадельню для престарелых и увечных, приют для детей старшего возраста, приют для малышей, отдельно приют для младенцев, корпуса для больниц… И все это было выполнено.
Дегтереву принадлежали лучшие гостиницы и доходные дома, которые ежегодно давали большую прибыль. Он завещал все эти строения городу, но с обязательной оговоркой: будущие доходы от имущества не должны использовать на иные цели, кроме благотворительности и помощи бедным и больным.
В своей книге С. Ярон написал: "…этот самый Дегтерев, умирая, завещал городу Клеву все свое недвижимое имущество на два с половиной миллиона рублей, наличных денег и ценных бумаг – свыше двух миллионов; все это им назначено было для постройки и содержания богадельни и приюта на 660 душ (500 богадельцев и 160 детей), а так как оставшиеся капиталы превзошли всякие ожидания, то и постройки душеприказчиками были значительно расширены, что дает возможность городскому управлению призревать не 660 душ, а почти втрое больше. И только после смерти М. П. Дегтерева те самые киевляне, которые считали его скупым и ростовщиком, поняли, что он всю жизнь отказывал себе во всем и, собирая разными способами деньги, поставил себе единственной задачей – облагодетельствовать бедное население Клева".
Вот строки из завещания усопшего: "Желаю и прошу, чтобы после моей смерти были устроены богадельня и детский приют для детей старшего возраста от 6 до 13 лет. Богадельня имеет назначение призрение 500 престарелых и увечных лиц обоего пола, православного исповедания, не имеющих ни собственных средств, ни родственников, могущих оказывать им помощь. Приют желаю устроить на 60 детей обоего пола, без различия звания, круглых сирот, полусирот и таких, родители коих не имеют средств для воспитания и обучения… Сверх указанного желаю, чтобы был устроен приют для 100 детей возраста до 6 лет как бесприютных младенцев, так и вообще бедных".
У четы Дегтеревых детей не было. Киевский городской голова Степан Сольский, зная их заботу о сиротах, предлагал Елизавете Ивановне и Михаилу Парфентьевичу взять на воспитание ребенка из приюта. Но супруги, по свидетельству Сольского, "отказывались категорически, ибо душа их была против того, чтобы брать чужого как родного". Что ж, это можно назвать еще одной странностью Дегтерева.
В завещании были также оговорены суммы, которые надо потратить на стипендии для бедных учащихся подольских гимназий, на строительство дополнительного корпуса больницы для чернорабочих, на расширение Покровской богадельни… Были подарены городу два больших дома на Крещатике, а после смерти Елизаветы Ивановны к этим двум домам добавился еще один… Были осуществлены пожертвования в несколько тысяч рублей каждому из десяти монастырей и каждой из 30 церквей, а также переданы храмам ценные иконы. Газета "Киевлянин" с восторгом писала: "…Как же славен наш славный город именем славного нашего и почетного горожанина Михаила Парфентьевича Дегтерева! Да упокоит Господь его светлую душу".
26 октября 1902 года богадельня была торжественно освящена, а на следующий день приняла первых обитателей (Елизавета Ивановна не дожила до этого счастливого события – скончалась 4 июня). Было построено три жилых здания: на 250 женщин, 150 мужчин и 100 хронических больных. Была возведена также церковь Святого Михаила и трехэтажное здание для детского приюта.
Такой большой богадельни у Клева еще не было: 13 корпусов, библиотека-читальня, столовая, кухня, прачечная, баня, мастерские, два ледника… Взрослые обитатели богадельни не обременялись никакой работой и занятия выбирали по желанию. Помимо питания, они получали белье и одежду. В детском приюте питание было пятиразовое. После детского сада малыши посещали двухклассное училище, где получали начальное образование и навыки трудовой деятельности. Тем, кому исполнялось 13 лет, вручалось приданое: две пары белья и одежды, обувь для лета и зимы, а также сумма денег на съем жилья и первоначальное обустройство в самостоятельной жизни. За первые десять лет их существования общие расходы на содержание богадельни составили 1 млн 169 тысяч рублей.
С годами богадельня расширялась, был построен двухэтажный приют для ста детей дошкольного возраста, проведено пароводяное отопление и канализация, разбит фруктовый сад, парк с широкими аллеями и цветниками, устроены площадки для игр и гимнастических упражнений, установлены электрические фонари.
В 1903 году "Киевская газета" писала о Дегтереве: "Его врожденная скупость и вместе с тем щедрые пожертвования всегда были для киевлян большой и неразрешимой загадкой. Те самые киевляне, которые считали Дегтерева ужасно жадным к деньгам, поняли после смерти Михаила Парфентьевича, что благородный Дегтерев и его дражайшая супруга Елизавета Ивановна всю жизнь отказывали себе во всех житейских радостях, дабы собрать средства и осуществить поставленную перед собой великую задачу – облагодетельствовать бедное население Клева. Имя Дегтерева никогда не забудется Клевом, для которого Михаил Парфентьевич так много сделал необходимого, доброго, благородного!"
Принимая во внимание большие заслуги Михаила Парфентьевича Дегтерева перед Клевом, городская дума в 1904 году приняла решение назвать одну из улиц его именем.
С приходом в 1917 году к власти большевиков имена тех, кто трудом наживал свои богатства и затем бескорыстно отдавал их на благо людей неимущих, были забыты и даже предавались анафеме. Дегтеревская улица в 1944 году была переименована в улицу Пархоменко, в честь героя Гражданской войны. (В 1993 г. улице было возвращено прежнее название.) Богадельня имени М. П. Дегтерева вообще перестала существовать – Советская власть не считала опеку старости, помощь инвалидам и больным своей обязанностью. Вековая славянская и христианская традиция общественного призрения в 1920-х годах была прервана. Слепая вера во всемогущее государство, которое всех накормит, утешит и обогреет, позволяла не замечать, как много вокруг людей больных, увечных, одиноких и просто потерявших крышу над головой и работу, тех, кто без помощи других уже не поднимется на ноги. Поэтому в бывшей богадельне "мироеда, пившего кровь трудящихся", в 1923 году большевики открыли детский городок имени В. И. Ленина. Он считался "всесторонней экспериментальной базой в создании детской трудовой интернациональной коммуны", и его воспитанники "осваивались с трудовой советской жизнью". В 1931 году городок был передан одному из полков Красной Армии. А затем здесь разместилось Киевское танково-техническое училище, потом – Киевский институт Сухопутных войск Министерства обороны Украины.
Свято-Михайловскую церковь, построенную на деньги М. П. Дегтерева, в 1931 году наряду с другими христианскими храмами взорвали. Газета "Правда Украины" писала в те дни: "Очистился воздух Клева! Комсомольцы, преданные ленинским идеям и воодушевленные своим комсомольским энтузиазмом, снесли Михайловскую церковь, которая мешала улучшению работы Октябрьской больницы".
ДЕМИДОВ ПРОКОПИЙ АКИНФИЕВИЧ
(род. в 1710 г. – ум. в 1788 г.)
Внук Никиты Демидова, основателя династии российских заводчиков и землевладельцев Демидовых. Действительный статский советник. В течение 25 лет владел Невьянской группой демидовских заводов на Урале. Известен широкой благотворительной деятельностью. Организовал в Москве Демидовское коммерческое училище и Ботанический сад в Нескучном саду. В 1779 году пожертвовал Московскому университету 10 тысяч рублей "в пользу обучающегося на казенном содержании юношества". В 1789 году передал Университету гербарий (в том числе с определением Линнея), к сожалению погибший в 1812 году во время пожара. Прославился как один из самых оригинальных людей своего времени, богатого неординарными личностями.
Один из чудаков екатерининского времени, Прокопий Акинфиевич Демидов принадлежал к третьему поколению знаменитых российских заводчиков и землевладельцев. В XVIII столетии основанные Демидовыми 50 заводов выплавляли 40 % чугуна в России.
Как это часто бывает с потомками создателей промышленных империй, Прокопий не интересовался делом отца и деда. Он, правда, основал два или три завода, но особого участия в их работе не принимал. Зато благополучно продал 6 заводов, доставшихся ему от отца. Тем не менее, свои денежные дела он содержал в отменном порядке, поэтому обладал одним из самых крупных состояний в России.
Был Прокопий Акинфиевич человеком добрым. Известно, что к заводским рабочим он относился гораздо лучше своего младшего брата Никиты. Своим детям, управлявшим заводами, он писал из Москвы, чтобы те не принуждали крестьян к работе насилием, чтобы не "доводили их до разорения". В то же время его чудачества были подчас довольно жестоки, чего он, по-видимому, не понимал. Иллюстрацией к этому служит такой случай.
Однажды знакомая старуха попросила у Прокопия Акинфиевича взаймы тысячу рублей. Тот согласился их дать при условии, что она сама отсчитает эту сумму медными деньгами и заберет их с собой. В то время медяки были очень тяжеловесными. Чтобы увезти такое их количество, потребовалось бы не менее трех ломовых лошадей. Однако старуха все же взялась отсчитывать нужную ей сумму. На это ей пришлось потратить весь день. К тому же благодетель постоянно мешал ей: он ходил по комнате и несколько раз как бы нечаянно задевал столбики уже отсчитанных монет, заставляя просительницу начинать все сначала. Наконец, вдоволь натешившись над отчаявшейся просительницей, он вкрадчиво сказал: "Не дать ли тебе, матушка, золотом, а то чай медь-то неудобно нести?" Та с радостью согласилась.
Легче пришлось разорившемуся купцу Мердеру, который тоже попросил помощи у Демидова. Тот дал деньги, но с условием, чтобы Мердер прокатил его на спине. Бедный купец долго возил тучного Прокопия Акинфиевича, но и сумму, которую просил, получил сполна.
Такие случаи, безусловно, характеризуют Демидова как человека доброго, хотя объектам его благодеяний из-за стремления богача поразвлечься иной раз приходилось несладко. При этом денежную помощь заводчик старался оказывать только людям простым. К знати и дворянам он чувствовал антипатию и шутил над ними достаточно жестоко. Недаром императрица Екатерина II не любила его и называла "дерзким болтуном".
Однажды первая статс-дама императрицы Елизаветы графиня Румянцева обратилась к Демидову с просьбой ссудить ей 5 тысяч рублей. Тот ответил, что особам такого звания в долг он не дает, потому что на дворян "нет управы, если не заплатят деньги к сроку", но согласился помочь, если графиня даст расписку очень необычного содержания. Демидов хотел, чтобы в ней было зафиксировано следующее: "Я, нижеподписавшаяся, обязуюсь заплатить Демидову через месяц 5 тысяч рублей, полученные мною от него. Если же этого не исполню, то позволяю ему объявить всем, кому он заблагорассудит, что я – распутная женщина".
Отчаянно нуждавшаяся графиня написала расписку, но в срок деньги вернуть не смогла. Демидов же после истечения срока в дворянском собрании зачитал расписку. Дело дошло до императрицы. Рассерженная Екатерина II велела заплатить долг.
Еще большее ее неудовольствие вызвал случай с братом известного фаворита императрицы, графом Федором Григорьевичем Орловым. Для продолжения русско-турецкой войны государство нуждалось в деньгах. Гордость не позволяла Екатерине прямо обратиться к Демидову, поэтому она возложила на графа миссию – просить богача дать на военные нужды государства 4 млн рублей. Демидов ответил: "Императрице не дам, уж такой у меня нрав, боюсь дать тому, кто меня посечь может! А тебе дам!" Однако и здесь чудаковатый заводчик не обошелся без очередной выходки. В случае неуплаты долга вовремя Орлов должен был согласиться получить от Демидова публично три оплеухи. Во избежание скандала Екатерина приготовила деньги задолго до истечения срока. Однако Демидов согласился принять их только в назначенное время.
И уж совсем громкий скандал вызвал случай, когда какой-то вельможа, бывший проездом в Москве и в честь которого Демидов решил устроить грандиозный обед, в последнюю минуту отказался прийти, сославшись на то, что его срочно вызвали к генерал-губернатору. Оскорбленный Демидов приказал втащить в столовую свинью, посадил ее на почетное место и начал потчевать ее разными блюдами. Животное, естественно, рвалось и хрюкало, а Порфирий Акинфиевич приговаривал: "Кушайте, ваше сиятельство, на здоровье, не побрезгуйте моим хлебом и солью; век не забуду вашего одолжения!"
Отрицательное отношение Демидова к дворянству сказалось и на судьбе его дочерей. Их он выдавал замуж только за купцов и промышленников. Когда же одна из них посмела заявить, что хочет выйти за дворянина, Порфирий Акинфиевич поместил на дверях своего дома объявление, что "у него есть дочь дворянка и не желает ли кто-нибудь из дворян на ней жениться?". Мимо проходил некто чиновник Станиславский, который решил воспользоваться данной ситуацией. Он тут же пожаловал к Демидову. В тот же день несчастная девушка была обвенчана с человеком, которого видела в первый раз в жизни.
Иногда шутки Демидова причиняли людям и физические страдания. Однажды он объявил "конкурс". Он обещал дать крупную сумму тому, кто пролежит без движения на спине в течение года. Желающие, конечно, нашлись. Но выполнить условие оказалось чрезвычайно сложным делом. Несчастные не имели права даже шевельнуться. Кормили, поили и ухаживали за ними специально приставленные слуги. Они также следили за тем, чтобы главное условие "конкурса" неукоснительно выполнялось. Иногда они оставляли испытуемых одних, а сами потихоньку подсматривали за ними. Если кто-либо шевелился, их секли и с позором изгоняли.
В другой раз желающим было предложено не моргать в течение часа. В этом случае с не выдержавшими испытание Демидов обошелся мягче. Их не секли, а просто выгоняли. При этом Демидов кричал: "Каналья! Берешься не за свое дело! Ну где тебе, дураку, не мигать! Какое от тебя может быть удовольствие богатому человеку!"
Однако большинство чудачеств Прокопия Акинфиевича носили абсолютно безобидный характер. Например, он любил выезжать в колымаге ярко-оранжевого цвета, запряженной цугом. Цуг состоял из двух маленьких лошадей возле самой повозки, двух огромных – в середине, с форейтором-карликом, и двух небольших лошадок впереди, но с форейтором огромного роста, длинные ноги которого задевали мостовую. При этом у лакеев одна половина ливреи была сшита из золотого галуна, другая – из грубой сермяжной ткани; одна нога – в шелковом чулке и лакированном башмаке, другая – в онучах и лапте. Таков был парадный выезд миллионера. В менее торжественных случаях он выезжал не менее оригинально. В экипаж впрягали всего две лошади, "левая коренная с верблюда, а правая с собаку", а сопровождали хозяина "на запятках трехаршинный гайдук и карлица". Таким образом, Прокопий Акинфиевич высмеивал стремление вельмож того времени производить впечатление на окружающих богатыми выездами.
Любил Демидов подшутить и над модными увлечениями высшего дворянства. Когда в моду вошли очки, он приказал надеть их не только на свою прислугу, но даже на собак и лошадей.