Мехлис. Тень вождя - Юрий Рубцов 25 стр.


И даже находясь в 1942 году в длительной, полугодовой командировке на Крымском фронте, Лев Захарович не выпускал эти процессы из поля зрения. Своему заместителю по ГлавПУ он дал указание ввести в штаты стрелковых батальонов отдельных стрелковых бригад должности освобожденных секретарей партбюро. Причина: "На войне совместительство политрука роты с должностью секретаря партбюро не выходит".

Насаждая политработников буквально повсеместно, Мехлис допускал явный перехлест. Во многих случаях введение все новых и новых должностей политработников, особенно в штабных и управленческих структурах, не диктовалось особой необходимостью и лишь отрывало дефицитные кадры от передовой.

Перестройка на военный лад требовалась и в организационнопартийной работе. 28 июня своей директивой членам военных советов и начальникам УПП округов, фронтов и армий начальник ГУПП определил основные задачи в этой сфере: создать при управлениях (отделах) политпропаганды фронтов (армий) партийные комиссии; вопросы приема в партию решать на заседаниях бюро и утверждать в парткомах соединений, минуя собрания первичных парторганизаций; принимать к рассмотрению рекомендации членов партии, знающих рекомендуемого менее года; обеспечить быстрое рассмотрение заявлений о приеме.

Обращает на себя внимание, что в своей директиве он шел вразрез с требованиями устава ВКП(б), предусматривавшего для рекомендующих совместную работу или службу вместе с рекомендуемым в течение не менее года. Очевидно, Льву Захаровичу удалось тогда заручиться устным согласием генерального секретаря ЦК, ибо "новаторство" армейского комиссара 1-го ранга было узаконено только через три недели. Лишь 19 августа ЦК дал указания облегчить процедуру приема "особо отличившихся в боях". Если они представляли рекомендации от тех членов партии, которые знали их менее года, то в таком случае, согласно директиве начальника ГлавПУ, дополнительно требовалась боевая характеристика за подписью политрука или комиссара части. Аналогичные указания были даны и по следам постановления ЦК ВКП(б) от 9 декабря 1941 года, разрешившего принимать отличившихся в боях военнослужащих после 3-месячного кандидатского стажа.

Мехлис и позднее настойчиво искал, как увеличить рост парторганизаций, успешнее формировать актив. Так, в апреле 1942 года из Крыма он шлет телеграмму своему заместителю с предложением поставить перед ЦК вопрос о том, чтобы в боевой обстановке выборы парторгов и бюро проводить открытым голосованием. Следовать уставу, то есть избирать тайным голосованием, на фронте трудно, пояснял Лев Захарович.

Совершенствуя систему оргпартработы, он, естественно, не мог упустить из виду вопрос личной примерности коммунистов и членов ВЛКСМ. Тем более что сводки воинских преступлений первых месяцев войны показывали: в числе паникеров, дезертиров и даже перебежчиков немалый процент составляли члены партии и комсомольцы. Несколько таких фактов начальник ГУПП посчитал необходимым привести 15 июля в своей директиве военным советам и начальникам УПП фронтов, округов и армий. Так, секретарю первичной парторганизации 13-й корпусной авиаэскадрильи младшему лейтенанту Сапуну было приказано захватить в плен экипаж подбитого немецкого самолета, но "паникер и трус Сапун при первых же выстрелах врага позорно бежал". Во время боя сбежал в тыл командир взвода 50-го стрелкового корпуса коммунист младший лейтенант Петроченко. Причем взвод, оставшись без командира, отразил все атаки врага, не потеряв ни одного человека.

"Трус и паникер с партийным или комсомольским билетом - самый худший враг, изменник родине и делу нашей большевистской партии", - подчеркивая это, Мехлис обязывал начальников управлений и отделов политпропаганды принять все меры по повышению авангардной роли коммунистов и комсомольцев в борьбе с врагом. А паникеров, трусов, дезертиров и пораженцев "немедленно изгонять из партии и комсомола и предавать суду военного трибунала".

Важным направлением деятельности Мехлиса с самого начала войны стало также противодействие геббельсовской идеологической машине. Определенный опыт контрпропагандистской борьбы, как мы помним, он получил еще в ходе локальных войн и конфликтов накануне Великой Отечественной и убедился, насколько ее успех связан с боевитостью, наступательностью, обращением к самым сокровенным чувствам и мыслям солдат и офицеров врага.

Теперь предстояло схватиться с новым и более изощренным противником. Скованное договором с Германией "О дружбе и границе", секретными протоколами к пакту Риббентропа - Молотова, советское руководство, даже уверенное в том, что Берлин - враг № 1, до самого начала войны не могло во всеуслышание заявить об этом. Как о надежном партнере, дружественной стране вещала наша пропаганда о Германии.

Разумеется, картина должна была поменяться сразу же, как только Сталин убедился, что рассвет 22 июня принес не просто масштабную провокацию, а самую настоящую войну не на жизнь, а на уничтожение. Как вспоминал генерал Бурцев, его вместе с начальником "Воениздата" полковником П. Ф. Копыловым Мехлис вызвал сразу после радиоречи Молотова. Последовало задание немедленно перевести заявление советского правительства, с которым выступил наркоминдел, на немецкий, румынский, польский и финский языки и издать его в виде листовки тиражом в 3 млн экземпляров. "Перевод, редактирование, набор и издание - одним словом, все, связанное с нашей первой листовкой, я беру под свой личный контроль", - заявил начальник ГУПП, приказав о ходе работы докладывать каждые 2–3 часа. На рассвете 23 июня 3-миллионный тираж листовки уже отправили на фронт для распространения в войсках противника.

Мехлис оперативно утвердил план реорганизации 7-го отдела ГУПП и его новое штатное расписание, дал указания начальникам УПП фронтов об издании листовок и газет на языках войск противника. И в дальнейшем он держал выпуск подобной литературы под жестким контролем. Только за две недели войны она была издана тиражом в 90 млн экземпляров.

Начальник ГУПП лично формулировал лозунги к финским, румынским, венгерским солдатам, после чего они рассылались по фронтам для тиражирования и разбрасывания с самолетов. По его указанию все письма и документы военнослужащих противника, содержащие богатый контрпропагандистский материал, немедленно направлялись с фронтов в Москву. Сюда же политорганы должны были посылать и копии политических допросов военнопленных (о настроении солдат, положении на родине и т. п.).

С 25 июня стало действовать Советское бюро военно-политической пропаганды, главной задачей которого стало развертывание контрпропаганды в войсках противника. Возглавил его Мехлис. В бюро входили заместитель наркома иностранных дел С. А. Лозовский, заместитель генерального секретаря Коминтерна Д. Г. Мануильский, секретарь ЦК ВКП(б), глава Совинформбюро A.C. Щербаков, академики Е. С. Варга, М. Б. Митин и другие. На их фоне руководитель Главного политуправления далеко не всегда оказывался на высоте. Его амбициозность была не в состоянии скрыть недостаточную квалификацию, мешала прислушаться к здравым суждениям коллег и подчиненных.

Автору довелось несколько раз встречаться с уже упоминавшимся отставным генералом Бурцевым. В ходе одной из бесед Михаил Иванович рассказал о реакции Мехлиса на доставленные в числе трофейных материалов игральные карты с порнографическими изображениями. Мехлису вздумалось придать этому политическое значение как факту, якобы свидетельствующему о моральном разложении армии противника. Он распорядился подготовить листовки под заголовком "Как Гитлер разлагает свою армию". Бюро категорически возразило: мол, для буржуазной армии это - привычный образ времяпрепровождения, игра, развлечение, и потому политического значения использованию порнографии придавать нельзя. Этот вывод подтвердил и опрос военнопленных немцев в Красногорском лагере.

"Мехлис, однако, ни к кому не прислушался, - рассказывал Бурцев, - и листовки увидели свет. Целых 11 млн экземпляров тираж. Уже при его преемнике Щербакове мы срочно изымали оставшиеся на фронтах запасы этих листовок и уничтожали".

Авторитетов для Льва Захаровича не существовало. Небольшая история, связанная с генеральным секретарем Союза писателей Александром Фадеевым, подтверждает, что прямолинейность, категоричность нередко возводились им в достоинство. 11 ноября 1941 года он телеграфировал находившемуся в Куйбышеве Фадееву: "Армия нуждается в сборнике очерков и рассказов, посвященных Великой Отечественной войне. Идет пятый месяц войны, но за это дело не взялись. Прошу вас организовать писателей, подготовить в месячный срок один сборник художественных произведений, а затем работать в этом направлении систематически. То же сделать и по линии поэтов".

Судя по всему, деловой реакции не последовало, да пожалуй, и не могло последовать. Из личного письма Фадеева Сталину и еще двум секретарям ЦК A.A. Андрееву и A.C. Щербакову видно, в какой тягостной моральной обстановке оказался генеральный секретарь Союза писателей: в кругах литераторов широко муссировались слухи о его паническом бегстве из Москвы, дабы укрыться в тылу. Каково было вынести такие обвинения человеку, прошедшему еще в Гражданскую войну путь от рядового бойца до комиссара бригады, участнику штурма Кронштадта, дважды раненому! Поэтому он, входивший в номенклатуру ЦК, обращается с просьбой отпустить его на фронт в качестве корреспондента или политработника.

Получив от Александра Александровича копию этого письма, Мехлис отреагировал со свойственной ему прямолинейностью. Начальник ГлавПУ, если помнит читатель, еще до войны подметил в авторе "Разгрома" стремление нажить капитал на былых заслугах. С похожим явлением, как ему показалось, он столкнулся и сейчас. 13 декабря он телеграфировал находившемуся в Куйбышеве Андрееву: "Писатель Фадеев прислал телеграмму с просьбой посодействовать перед ЦК ВКП(б) о направлении его на фронт в качестве корреспондента. Как будто ему кто-то мешает. Прошу вас передать Фадеева на несколько месяцев в распоряжение ГлавПУ РККА, и мы заставим его обслуживать армию художественным словом". Прагматичному подходу к литературе и писателям Мехлис, как видим, с годами не изменил. Вопрос, в конце концов, был разрешен усилиями секретаря ЦК Щербакова, который дал указание использовать Фадеева на дальнейшей работе в Союзе писателей и поручить ему организацию новой газеты "Литература и искусство".

Лев Захарович брался за многие дела. Но нельзя объять необъятное - эта истина подтверждается и на его примере. Попытки совмещать выполнение обязанностей сразу по нескольким ответственным должностям оборачивались формальным исполнением таких обязанностей, а то и провалами.

Так, в августе 1941 года он вошел в состав комиссии под председательством Н. М. Шверника по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации. В сентябре (вместе с Микояном, Шапошниковым, Маленковым и другими) - в комиссию, которая должна была выявить истинную численность армии и определить, кому какие положены пайки.

На первых порах Мехлису отводилась немалая роль и в организации партизанского движения. В июле 1941 года вместе с Маленковым и секретарем ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко он вошел в состав созданной постановлением ЦК ВКП(б) комиссии по руководству подпольными партийными организациями и "насаждению" их в тылу противника. Непосредственное руководство партизанским движением возлагалось на военные советы и политорганы фронтов. Уже 16 июля Мехлис отдал директиву своим подчиненным на Северном, Северо-Западном, Западном, Юго-Западном и Южном фронтах "принимать активное участие в отборе людей и создании диверсионных групп и партизанских отрядов. Оказывать всемерную помощь обкомам и ЦК компартий союзных республик в вооружении этих групп и отрядов".

Военные советы и политорганы фронтов, согласно другой директиве начальника ГлавПУ от 19 августа 1941 года, должны были немедленно укомплектовать отделы по политической работе среди населения и войск Красной Армии, действовавших на оккупированной территории. Им вменялось в обязанность установить и поддерживать надежную связь с партийными и советскими органами в тылу врага, посылать туда своих представителей с руководящими функциями, издавать и распространять газеты и специальную литературу.

Наш герой занимался не только политическими аспектами партизанского и диверсионного движения в тылу противника. Так, в ноябре 1941 года он обобщал опыт организации на Северо-Западном фронте групп охотников, или истребительных отрядов. В условиях лесисто-болотистой местности они, составленные из физически хорошо подготовленных бойцов и имевшие на вооружении легкое стрелковое оружие, гранаты и мины, умело проникали в тыл врага и успешно действовали на его коммуникациях. Заместителя наркома обороны, начальника ГлавПУ интересовало, кто занимается отбором людей в эти отряды, как проходит их подготовка, чем они вооружены и т. п.

В дальнейшем высокая загруженность многочисленными делами в ГлавПУ и Наркомате обороны, частые командировки вывели Льва Захаровича из числа руководителей партизанского движения. По документам такая роль уже с конца 1941 года не прослеживается. Похожая ситуация отмечается и с исполнением обязанностей наркома госконтроля СССР.

Поднимая массы на борьбу с врагом, Мехлис и возглавляемые им органы, однако, весьма опасались проявления действительной инициативы снизу, на какие бы благие цели она ни направлялась. Это был закон существования тоталитарного государства: все должно находиться под контролем, а любая инициатива снизу - становиться результатом тщательной проработки наверху.

Начальнику ГлавПУ стало известно об одном почине на Южном фронте. Он тут же разражается телеграммой в адрес начальника ПУ фронта: "Без санкции Москвы начали сбор средств на постройку колонны танковой имени ленинско-сталинского комсомола. Эту затею сбора в рядах армии средств на постройку танков мы не поддерживаем. Энергию надо направлять на улучшение воспитания бойцов, на усиление разгрома врага, не разбрасываясь на всякого рода незаконные сборы средств. Прекратить сборы".

По аналогичному случаю потребовали ответ от начальника политотдела 4-й армии бригадного комиссара Е. Е. Кощеева. Он, казалось бы, не содержал никакого криминала: "Сбор средств на танковую колонну им. Сталина и эскадрилью им. Гастелло был начат по инициативе частей армии". Тем не менее по указанию из Москвы сбор был прекращен.

Мы погрешили бы против истины, если бы не заметили, что в иных случаях Льву Захаровичу были присущи и здравый смысл, и логика, и справедливость в оценке тех, кто работал на победу. Что ж, это лишь доказывает его неординарность.

Ему на рассмотрение попала жалоба секретаря горкома ВКП(б) г. Осташкова на самочинные действия генерал-майора A.A. Забалуева, командира 252-й стрелковой дивизии Западного фронта. В районе ст. Торопа противник нащупал разрыв в нашей обороне. Остановить его могла лишь 252-я сд, однако для этого ее требовалось быстро перебросить из второго эшелона. Дело решали несколько часов. Забалуев взял ответственность на себя и использовал подвижной состав, не дожидаясь разрешения органов военных сообщений. При этом угрожал секретарю райкома, попытавшемуся ему помешать, расстрелом.

Расследование жалобы Мехлис поручил одному из своих подчиненных, который доложил: факты, что называется, имели место. Но оперативные действия комдива позволили дивизии своевременно переправиться через Западную Двину и остановить наступление на Торопу. Резонно полагая, что победителей не судят, начальник ГлавПУ направил доклад подчиненного секретарю ЦК Андрееву. А к нему приложил следующую записку: "Посылаю результаты расследования о действиях генерал-майора Забалуева. Полагаю, что наказывать его не следует. Как смотрите?"

С неотвратимостью секиры

Такие случаи все же были скорее исключением. Правилом же выступала категоричность, безапелляционность в оценках попавших под горячую руку Мехлиса людей.

Это в полной мере ощутил на себе его заместитель армейский комиссар 2-го ранга В. Н. Борисов. Менее чем через три недели после начала войны начальник ГУПП доложил Сталину и Молотову: "11 июля с.г. я совместно с тов. Листковым (дивизионный комиссар, военком Главного управления кадров РККА. - Ю. Р.) беседовал с Борисовым В. Н. в связи с поступившими материалами о его прошлом.

В ответ на прямо поставленные вопросы Борисов признал, что он:

1. Скрывал добровольное вступление в белую армию и службу в 111-м белом Бузулукском стрелковом полку в течение года.

2. Скрывал свой арест ВЧК в 1919–1920 гг.

3. Скрывал, что его отец был священником (везде писал учитель).

4. Скрывал, что учился в реальном училище, ибо часть реалистов Бузулука ушла к белым…

До начала военных действий Борисов… был командирован Запорожцем в Прибалтику. Военные действия захватили его на месте. С наступлением трудностей Борисов растерялся и самостоятельно приехал в Москву. Рассказывал о положении на Северо-Западном фронте в таких, по сути, пораженческих тонах, что я вынужден был крепко призвать его к порядку.

На основании всего этого мной дано указание Борисова арестовать. Арест произведен. Предварительно по этому вопросу я позвонил тов. Молотову".

Участь заместителя Мехлиса была решена. Вменив ему сокрытие своего прошлого и тем самым обман партии и советского правительства, Военная коллегия Верховного суда приговорила его к заключению в ИТЛ сроком на пять лет с лишением воинского звания. И этот случай, смеем уверить читателя, не был единственным.

Крайнюю подозрительность армейского комиссара 1-го ранга сильно подпитывала обстановка лета - осени 1941 года: отступление, а подчас и бегство наших частей, массовое дезертирство. И даже - факты братания с врагом. То, что Мехлис прочитал в одном из донесений, поступивших в конце сентября из политуправления Ленинградского фронта, заставило его задохнуться от гнева. В районе Слуцко-Колпинского УРа во 2-й роте 289-го артпульбатальона в течение трех дней происходили братания с немцами, 10 красноармейцев и вовсе перешли на сторону врага. При этом - Мехлис отметил особо (на документе сохранились подчеркивания) - ни командир, ни комиссар не вмешивались в события. Что называется, докатились…

Неожиданно большим оказалось и число бежавших с фронта и отставших от своих частей. Только с начала войны и по 10 октября 1941 года оперативными заслонами особых отделов и заградительными отрядами войск НКВД было задержано 657,4 тысячи военнослужащих, 10 201 из них расстреляли. К этому добавлялись: беспрецедентно широкое пленение советских военнослужащих, пропажа без вести и рядовых солдат, и маститых генералов, многих из которых Мехлис знал лично.

Назад Дальше