Вы требуете, чтобы мы заменили Козлова кем-либо вроде Гинденбурга. Но вы не можете не знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов. Дела у вас в Крыму несложные, и вы могли бы сами справиться с ними. Если бы вы использовали штурмовую авиацию не на побочные дела, а против танков и живой силы противника, противник не прорвал бы фронта и танки не прошли бы. Не нужно быть Гинденбургом, чтобы понять эту простую вещь, сидя два месяца на Крымфронте".
Телеграмма носит явные следы острой досады, резкого импульсивного недовольства. Именно за счет их следует отнести принципиально неверное замечание о "несложности" дел на Крымском фронте. Другое дело, что, невзирая на занимаемые им крупные посты, Лев Захарович в современной войне не был способен качественно решать ни "простых", ни сложных задач.
Наконец-то это стало ясно и на самом "верху". По указанию Сталина была подготовлена специальная директива Ставки ВГК военным советам фронтов и армий от 4 июня 1942 года, в которой определялись главные причины поражения наших войск в Крыму, и каждая из них напрямую связывалась с личностью представителя Ставки:
1) полное непонимание природы современной войны;
2) бюрократический и бумажный метод руководства войсками ("Т.т. Козлов и Мехлис считали, что главная их задача состояла в отдаче приказа и что изданием приказа заканчивается их обязанность по руководству войсками… Как показал разбор хода операции, командование фронта отдавало свои приказы без учета обстановки на фронте, не зная истинного положения войск…" "В критические дни операции командование Крымского фронта и т. Мехлис, вместо личного общения с командующими армиями и вместо личного воздействия на ход операции, проводили время на многочасовых бесплодных заседаниях Военного совета");
3) личная недисциплинированность (Козлов и Мехлис нарушили указание Ставки и не обеспечили своевременный отвод войск за Турецкий вал. Опоздание на два дня с отводом явилось гибельным для исхода всей операции).
Все верно, но явно недостаточно. Свою, и немалую, долю ответственности должны были взять на себя и главком СКН Буденный, и Генеральный штаб, да и сам Верховный главнокомандующий.
Решением Ставки Мехлис, как один из "прямых виновников неудачного исхода Керченской операции", был снят с постов заместителя наркома обороны СССР и начальника Главного политуправления Красной Армии и снижен в звании на две ступени - до корпусного комиссара. Был наказан и командно-начальствующий состав Крымского фронта: Козлов, Шаманин, Колганов, Черняк и Николаенко были отстранены от занимаемых должностей и снижены в воинском звании. Лишился должности, но остался в прежнем звании генерал-майор Вечный.
Что же касается персональной вины представителя Ставки, то есть необходимость сказать еще и о том, чего в директиве Ставки не было и быть могло. Ведь указанные там причины поражения производны, в сущности, от главного: Мехлис представлял из себя зловещий продукт репрессивной, террористической системы сталинизма в целом. Он, получивший в Крыму, по сути, абсолютную власть, поднялся к вершинам в военном ведомстве благодаря не полководческому или организаторскому таланту, а - близости к вождю, умению выявлять и искоренять "врагов народа". Постигнув законы классовой борьбы, такие люди убеждены, что уж законы вооруженного противоборства освоить им ничего не стоит. Главное - напор, партийная идейность, умение вовремя распознать оппозиционера, паникера, саботажника.
Не тут-то было. Как грубовато, но, в общем-то, точно отозвался писатель Виктор Астафьев: "Любимец Сталина Мехлис взялся командовать тремя армиями в Крыму, забыв, что редактировать "Правду" и подхалимничать перед Сталиным, писать доносы - одно, а воевать - совсем другое. Манштейн… так дал товарищу Мехлису, что от трех наших армий "каблуков не осталось", как пишут мне участники этой позорной и кровавой бойни. Мехлис-то ничего, облизался и жив остался. Удрапал, сука!"
Но таким же продуктом сталинской системы, как и Мехлис, только с обратным знаком, оказался другой главный участник крымской трагедии - командующий фронтом Козлов. Тот боялся Мехлиса сильнее, чем немцев, на что обратил внимание и Сталин, не отказавший себе в удовольствии позднее "побеседовать" с раздавленным поражением генералом. Да, боялся, потому что хорошо помнил, как расправлялся начальник Политуправления РККА с военными кадрами до войны, знал о его палаческой миссии в июле 1941 года на Западном фронте. И имел весьма веские основания полагать, что теперь пришла его очередь, коль скоро Мехлиса прислали к нему, вроде той "черной метки", которую в романе Стивенсона пираты отправляли отступнику в знак смерти. Все это породило у генерала Козлова (да только ли у него одного) страх перед стоящими за Мехлисом высокими инстанциями, боязнь ответственности, опасение противопоставить разумное с точки зрения военной науки решение безграмотному, но амбициозному напору представителя Ставки.
Дмитрия Тимофеевича Козлова поражение вверенного ему фронта подкосило основательно. Хотя уже в следующем, 1943 году ему было возвращено генерал-лейтенантское звание, к былым командным высотам он уже не поднялся. И всю жизнь ощущал себя в качестве опального, надо понимать - незаслуженно наказанного.
В 1966 году он писал бывшему сослуживцу генерал-лейтенанту инженерных войск А. И. Смирнову-Несвицкому, начальнику инженерных войск Крымского фронта: "Большое Вам спасибо за то, что не забыли старого опального генерала. Опала моя длится вот уже почти 25 лет. В моей памяти часто встают события тех дней. Тяжко их вспоминать, особенно потому, что вина за гибель всех наших полков лежит не только на нас, непосредственных участниках этих боев, но и на руководстве, которое осуществлялось над нами. Я имею в виду не профана в оперативном искусстве Мехлиса, а командующего Северо-Кавказским направлением и Ставку. Также я имею в виду Октябрьского (адмирал Ф. И. Октябрьский в годы войны командовал Черноморским флотом. - Ю. Р.), который по сути дела не воевал, а мешал воевать Петрову (генерал-майор И. Е. Петров командовал Приморской армией, оборонявшей Севастополь. - Ю. Р.) и строил каверзы Крымскому фронту. А теперь стал герой!.. Вылезли они на шее Крымского фронта. Не было бы этого - не было бы Севастополя…
Я очень жалею, что не сложил там свою голову. Не слышал бы я несправедливостей и обид, ибо мертвые сраму не имут. Но не удалось мне, несмотря на то, что уходил из Еникале с арьергардными частями Волкова. Тогда уже никакого начальства, ни малого, ни большого, там не было, все перешло во власть Буденного и его заместителя Черевиченко…"
Зная обстоятельства происшедшего в Крыму, читатель теперь может сам рассудить, насколько прав был в своей обиде генерал Козлов.
Что касается Мехлиса, то Крым поставил на его восхождении к вершинам военной карьеры крест. Даже Сталин, столько лет благоволивший к нему, вынужден был признать: безграмотность в военном деле, произвол, диктаторские замашки Льва Захаровича несли опасность той системе власти, которую олицетворял собой вождь. И потому предпочел хотя бы на время войны отодвинуть мехлисов на задний план, давая ход настоящим талантам в военном деле, раскрепощая командиров всех степеней.
Хотя, надо с горечью признать, и мехлисам работа находилась.
Глава 8. Член военного Совета фронта
Как вернуть доверие вождя
4 июня 1942 года заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Василевский докладывал Верховному главнокомандующему проект директивы Ставки ВГК, обобщающей горькие уроки боевых действий в Крыму. Вопрос наказания первых лиц фронта он предусмотрительно обошел, полагая, что это - прерогатива Сталина. И не ошибся. "Все эти люди должны бы пойти под военный трибунал, - жестко бросил вождь. - Но с этим успеется…" Он продиктовал Василевскому заключительную часть директивы:
"Снять армейского комиссара 1-го ранга т. Мехлиса с постов заместителя народного комиссара обороны и начальника [Главного] Политического управления Красной Армии и снизить его в звании до корпусного комиссара…"
Можно только предполагать, почему позднее Сталин так и не вернулся к мысли предать виновников керченской катастрофы суду военного трибунала. Среди высшего комсостава ходили слухи, что Мехлис, возвратившись в Москву, сумел-таки добиться приема у вождя. Как только бывший начальник ГлавПУ появился на пороге сталинского кабинета, он тут же рухнул на колени и буквально пополз к стоявшему в дальнем углу у стола хозяину. Хватая его за мягкие кавказские сапоги, молил о прощении, а Сталин, брезгливо морщась, судорожно пытался высвободить ноги из объятий Мехлиса.
Кому как, но автору в эту сцену не верится: больно уж не соответствует она мехлисовскому характеру. Не случайно в опубликованных воспоминаниях генерала армии Хрулева, на которого подчас ссылаются, передавая этот эпизод в сталинском кабинете, ничего подобного нет. Много несправедливого претерпел Андрей Васильевич от бывшего начальника ГлавПУ, но напраслину возводить даже на старого недруга, тем более поверженного, не стал.
Сам же Мехлис признавался, что "после Керчи Сталин полгода со мной не разговаривал".
Так или иначе, с Львом Захаровичем вождь обошелся весьма милосердно. Как, впрочем, и со всем руководящим составом Крымского фронта, о чем читатель уже знает. Случись такое масштабное поражение в 1941 году, не сносить бы головы ни командующему фронтом, ни другим генералам.
Через неделю, 12 июня, ЦК ВКП(б) обсудил вопрос о состоянии партийно-политической работы в войсках действующей армии. Вскрыв в ней "существенные недостатки" - сухость, казенность, проведение без учета обстановки, времени, запросов различных категорий личного состава, конкретных боевых задач, устранение от повседневной кропотливой работы с личным составом многих членов военных советов, комиссаров частей и соединений, - ЦК потребовал коренным образом улучшить ее. В весьма резких тонах было выдержан и приказ наркома обороны, проект которого был выработан по результатам совещания членов военных советов нескольких фронтов, начальников политорганов и комиссаров соединений, состоявшегося в Москве 6 июля 1942 года. Этот документ содержит, на наш взгляд, наиболее выразительную оценку - "недопустимо плохо", данную высшим руководством деятельности Мехлиса на посту начальника Главного политического управления с июня 1941 по июнь 1942 года (хотя прямо его фамилия и не упоминалась). Основные причины недостатков в партийно-политической работе связывались все с тем же "канцелярско-бюрократическим стилем" руководства.
Зная нравы тогдашней власти, можно с уверенностью говорить: вернись Лев Захарович из Крыма не поверженным, а триумфатором, этих резких оценок состояния главпуровского хозяйства и в помине не было бы. А так события шли по народному присловью: на бедного Макара все шишки.
Вместо Мехлиса руководить ГлавПУ был поставлен кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б), секретарь ЦК и Московского комитета партии A.C. Щербаков. Он же возглавил и Совет военнополитической пропаганды, созданный при Главном политуправлении для обобщения опыта партийно-политической работы в войсках и разработки рекомендаций по ее дальнейшему улучшению.
Как реагировал на эти решения Мехлис? Общавшийся с ним в те дни писатель Давид Ортенберг вспоминал, что таким подавленным он не видел Льва Захаровича даже в самые первые, наиболее тяжелые дни и недели войны. Оставшийся не у дел наш герой ходил по домашнему кабинету крайне расстроенный, повторяя: "Все, все кончено". Поначалу без особого восторга воспринял он и известие о решении Политбюро ЦК ВКП(б) включить его, явно по указанию Сталина, в состав Совета военно-политической пропаганды. Ему ли было не знать привычку вождя нередко возвышать свою жертву перед тем, как окончательно ее добить. А что, кроме заклания, надо было ждать после случившегося? Дальнейшие события показали, что Верховный дал ему шанс реабилитироваться, хотя к первым ролям в армии больше не допускал.
Постепенно к Льву Захаровичу стала возвращаться привычная уверенность в себе. Гроза, кажется, миновала стороной. Впервые после возвращения из Крыма мы встречаем его на заседании Совета военно-политической пропаганды, состоявшемся 27 июня. В его работе корпусной комиссар уже не просто участвовал, но и выступил по обсуждавшемуся вопросу - о работе среди войск противника.
В частности, предложил смелее привлекать к контрпропаганде немецких эмигрантов-коммунистов, военнопленных, переменить содержание газет на немецком языке, сделав их по преимуществу информационными.
Осмысление и переживание случившегося в Крыму не прошло для Льва Захаровича совершенно бесследно. В чем-то его суждения стали более гибкими и жизненными. Но они соседствовали с рецидивами прежней психологии, уходившими корнями в стремление чуть ли не в каждом недостатке видеть чьи-то вражеские происки. Например, на заседании 8 октября 1942 года задержки с выдачей личному составу гвардейских значков, а раненым - соответствующих нашивок, он расценил ни больше ни меньше, как "сознательный подрыв доверия к руководству, к Москве".
К слову, следов дальнейшего участия Мехлиса в работе Совета военно-политической пропаганды обнаружить не удалось. Очевидно, он, как единственный представитель фронтового звена руководителей, пребывая вне Москвы, перестал участвовать в заседаниях явочным порядком.
Его пребывание в столице не затянулось. 26 июня постановлением ГКО он был назначен членом Военного совета Северо-Западного фронта. Но отбыть к новому месту службы не успел, поскольку 3 июля в связи с ширившимся наступлением немецко-фашистских войск состоялось новое решение ГКО - о приведении в полную боевую готовность 3, 5 и 6-й резервных армий. Лев Захарович получил назначение на должность члена Военного совета последней из них.
После этого весь его путь до самого конца войны пролегал по фронтам действующей армии. Недолго, до сентября 1942 года, оставаясь членом ВС 6-й армии, в дальнейшем он занимал аналогичную должность последовательно на девяти фронтах: Воронежском (сентябрь - начало октября 1942 года), Волховском (октябрь 1942 - апрель 1943 года), Резервном (апрель 1943 года), Брянском (июль - октябрь 1943 года), сформированном на его базе Прибалтийском (10–20 октября 1943 года), 2-м Прибалтийском, переименованном из Прибалтийского (октябрь - декабрь 1943 года), Западном (декабрь 1943 - апрель 1944 года), 2-м Белорусском (апрель - июль 1944 года), 4-м Украинском (август 1944–11 мая 1945 года). Единственное исключение составила непродолжительная служба членом ВС Степного военного округа (18 апреля - 6 июля 1943 года).
Причиной столь частой перемены мест была не только служебная необходимость, но и, судя по архивным документам и свидетельствам сослуживцев, крайняя неуживчивость Мехлиса, интриганство, стремление подмять под себя очередного командующего, сделать его "ручным", "карманным".
Едва корпусной комиссар прибыл в 6-ю резервную армию, она почти сразу же вошла в состав образованного 7 июля 1942 года Воронежского фронта, который вел упорные оборонительные бои в среднем течении Дона, в районе Воронежа. Лев Захарович старался рутине и апатии, для многих естественной при таком понижении по службе, не поддаваться. "Поедает пыль и жара… В работе какой-то особый прилив бодрости, - написал он жене 13 июля. - Главное - побороть беспечность людей, настроения самотека, казенный оптимизм при бездеятельности. Победа сама не приходит, ее надо добиться напряженной умной работой, организацией людей".
Напомним, что в ходе Великой Отечественной войны это был один из самых напряженных и критических моментов. С 7 июля советские войска Южного и Юго-Западного фронтов по приказу Ставки отходили к Дону, пытаясь избежать окружения многократно превосходящим противником. К середине июля прорыв стратегического фронта на юге достиг 150–400 км в глубину. Донбасс и правобережье Дона захватил враг. А когда ему удалось выйти в большую излучину Дона, оккупировать Ростов-на-Дону, возникла непосредственная угроза прорыва на Северный Кавказ и к Сталинграду. 28 июля Сталин как нарком обороны подписал знаменитый приказ № 227 "Ни шагу назад!". Отступление без приказа он объявлял тяжким преступлением, которое каралось по всей строгости военного времени. Кроме того, в качестве карательно-исправительной меры в соответствии с этим приказом в Красной Армии учреждались штрафные части и заградительные отряды.
При всей суровости приказ № 227 не смог остановить отхода наших войск в целом, однако на отдельных участках фронта они не только закрепились, но и предприняли контрнаступление. Это, в частности, произошло в полосе 6-й армии, которая 6–7 августа провела наступательную операцию против 2-й венгерской армии. Наши войска форсировали Дон южнее Воронежа и захватили плацдармы на его западном берегу. "Дела не плохие, но положение напряженное, - сообщал Лев Захарович 14 сентября. - Врагов - венгров и немцев - перемалываем много, ежедневно".
Интересно понаблюдать за реакцией Мехлиса на упомянутый выше приказ наркома обороны № 227. По духу он очень близок приказу Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года, для выполнения которого, как читатель помнит, Лев Захарович в свое время не пожалел сил, не останавливаясь перед расстрелом без суда офицеров и даже генералов. В данном же случае корпусной комиссар по какой-то причине не доработал. По крайней мере, к такому выводу пришли проверяющие из ГлавПУ РККА. 10 августа они доложили Щербакову, что формирование заградительных отрядов, как предписывал 227-й приказ, в 6-й армии "идет медленно и не соответствует требованиям наркома… В отряды попала часть бойцов слабых здоровьем - инвалиды, малограмотные, из оккупированных районов… В первом отряде соединения Мехлиса, - говорилось далее в донесении, - снова пришлось заменить 44 человека, как несоответствующих… Установлено, что этот отряд к боевым действиям не готов".
Вероятнее всего, имел место недосмотр члена Военного совета и его подчиненных. Подозревать Льва Захаровича в саботировании приказа Сталина нет ни малейших оснований, он высоко ценил "мобилизующую роль" заградотрядов и штрафных частей. Так, не задумываясь, он отправил в штрафбат струсившего политрука роты 959-го стрелкового полка 309-й стрелковой дивизии В. П. Игнатьева.