Мишенью обычно избирается тот же репортаж, за который другие авторы писем благодарят. И вот кто-то присылает строки, полные восхищения твоей удивительной объективностью, а кто-то ругает на чем свет стоит за те же высказывания…
Со временем мне открылась некоторая закономерность, присущая этим едким посланиям: объяснить это можно лишь субъективностью самих авторов писем. Не дай бог, если твои настроения не совпадут с их болельщицкими импульсами, заквашенными на личных симпатиях!..
Хотите пример? Извольте. Играли "Спартак" и "Динамо" (Тбилиси). Для армии поклонников "Спартака" ты должен был восторгаться только Дасаевым и Черенковым, не замечая успешной игры соперников. А для тбилисцев все наоборот: достойны упоминания лишь Кипиани, Чивадзе, Шенгелия… К тому же и сам ты – грузин, разве не ясно, как нужно комментировать матч? Да еще, кроме всего прочего, дело усложняется противоречивыми мечтаниями других болельщиков. В Киеве ждут не дождутся поражения "Спартака" – ведь тогда вперед выходят динамовцы Киева! А болельщики из Минска спят и во сне видят иной результат – ничью, после которой обе команды теряют по одному очку. Ленинградцам же необходимо поражение тбилисцев – тогда им "светит" бронза. А в Ереване ждут проигрыша тбилисцев с разницей в два и больше мяча, иначе этот матч теряет для "Арарата" всякий смысл… Вы думаете, это все? Нет, нет, не спешите! Следующая встреча "Спартака" – в Одессе, и если сегодня судья покажет Юрию Гаврилову желтую карточку, она будет уже второй, и Гаврилов пропустит матч с "Черноморцем". А желтой карточки в адрес Шенгелия ждут в Донецке, ведь без него легче одолеть тбилисцев через несколько дней. И это еще не все.
В Баку ждут дифирамбов в адрес своего любимца, судьи всесоюзной и международной категории Азим-заде. Ничего, что команда не на высоте, зато лучший судья – наш! Это поважнее, чем бестолковая беготня двадцати двух полуголых мужиков вокруг одного мяча.
Хоть в клочья разорвись! Всем угодить невозможно, и обиженными остаются то одни, то другие. Единственное, что остается комментатору, – быть выше всего этого, не изменять высокому принципу объективности. Сказать это легче, чем сделать, но смею утверждать, что и полная объективность – тоже не спасение от нападок.
Вспоминается телевизионное выступление чародея шахматной игры Михаила Таля накануне финального матча на звание чемпиона мира между Т. Петросяном и Б. Спасским. Ровно час говорил Таль о предстоящем матче. Говорил, как всегда, интересно. Глубоко и с любовью анализировал игру претендентов, демонстрировал их лучшие партии, то и дело прибегая к испытанному оружию своих искрометных выступлений – юмору. Никаких далеко идущих выводов, прогнозов, никаких гаданий по поводу личности возможного победителя. И, слушая Таля, я – человек, "орудием производства" которого во всех областях является именно слово, устная речь, – чувствовал не только восхищение его тактом, но даже в некотором роде профессиональную зависть.
В тот день М. Таль выступал с блеском. И что же? Через неделю-другую посыпались в редакцию письма. Их можно было четко разделить по двум лагерям. Общий настрой писем из Ленинграда и Ленинградской области был таков: "Если М. Таль так не любит Б. Спасского, так стоило ли накануне матча на звание чемпиона мира давать слово именно ему?" Писем из Армении приходило больше, и они были строже: "Стыд и срам Талю! Не любит Петросяна, так пусть не выступает перед всей страной. Это же морально-психологический пресс перед самым матчем!"
Бедный гроссмейстер! В какую переделку он попал! И за что? Десятки миллионов телезрителей, смотревших эту передачу, не дадут соврать: анализируя партии двух своих друзей-коллег, он ни на йоту не склонился в своих симпатиях ни к одному из них.
М. Таль выступает нечасто, раз или два в год. Каково же тем, кто ведет 3–4 репортажа в неделю! За месяц – 15–25, за год – 150–200, а за десятилетия – тысячи репортажей. Сколько же это писем с обвинениями в необъективности?
Сейчас, просматривая письма прошлых лет и прочитав несколько строк, чтобы уловить тон письма, я могу догадаться, о каком матче идет речь, только взглянув на обратный адрес. Если письмо из Ленинграда либо из Киева и меня благодарят за "удивительную объективность", достойный подражания такт и благожелательность к команде гостей, значит, это о матче тбилисцев с одной из московских команд.
Если мне под руку попадается гневное письмо с обвинением в необъективности, скажем, в матче минчан и тбилисцев, то на конверте значится либо Минск, либо Тбилиси.
Самое же обидное обвинение, вызывающее особую боль и горечь, – это когда меня винили в необъективности по отношению к родному "Динамо".
Я выработал в себе умение максимально спокойно воспринимать беспочвенные упреки, в том числе и от тех людей, которых раздражает мой грузинский акцент. Но каково, если дома, на своей земле, сталкиваюсь с обвинением в холодной бесстрастности по отношению к тбилисским динамовцам?.. Когда я впервые услышал это, улыбнулся, подумал, шутка. Нет, оказалось, не шутка.
Что же получается? Стоит чуть-чуть склониться в симпатиях к своим – на тебя обрушивается лавина упреков со стороны, и наоборот, стоит быть подчеркнуто беспристрастным, корректным – тебе отказано, ни больше, ни меньше, в патриотизме.
Но вернемся к начатому разговору. У классика грузинской литературы Константина Гамсахурдиа есть такая фраза: "Если хочешь убить человека, обвини его в том, против чего сам он борется всю жизнь!" И я испытал нечто подобное. Вся моя жизнь посвящена служению искусству и спорту. Идеалом творческой судьбы я считал знаменитого исполнителя роли Яго, английского актера Эдвина Гурца, которого прямо на сцене застрелил из револьвера потерявший контроль над собой, разгневанный человек из публики. Убийца тут же застрелился, и им вместе воздвигли памятник с надписью: "Великому творцу и великому зрителю".
А какой актер не завидовал славному концу великолепного Хмелева, внезапно умершему в гриме и костюме Ивана Грозного в ложе МХАТа? Завистью можно назвать и мои чувства в отношении футбольных болельщиков, чрезмерно эмоциональных, возбудимых, которых во время матчей "скорая" увозит со стадиона в больницу. Тем больнее было выслушивать несправедливые упреки…
Помню, сначала выясняли, нет ли у меня в роду армян. (Это были 1972–1973 годы, когда "Арарат" выиграл почти все. Я вел тогда все репортажи по ЦТ на русском языке и вещал о громких победах ереванцев.) В роду армян не оказалось. Параллельно с победами, которые одерживали киевляне, велись тщетные поиски украинцев среди бабушек и прабабушек. В годы, успешные для московского "Спартака", подтекст обвинений оказался похлеще: "Выслуживается!.."
Я уже набрался к тому времени опыта и умел сохранять спокойствие, не обращая внимания на подобные уколы.
Наконец, взошла звезда тбилисцев. Они мощно и блестяще пошли в гору и завоевали Кубок обладателей кубков европейских стран. Диву даюсь, как я тогда не надорвал голосовые связки. (Не приведи Господь! – ведь без голоса я – безработный.)
…Странное дело – никто и никогда нас, комментаторов, не обвинял в необъективности, когда наш клуб выступал против зарубежной команды. А почему? Если быть честными, то именно во время международных встреч мы на самом деле теряем объективность и превращаемся в неистовых болельщиков. Но тогда наши настроения полностью совпадают, и тогда, естественно, все аплодируют…
Вот мы и подошли к развязке. До финального матча с клубом "Карл Цейс" (Йена, ГДР) тбилисцы в полуфинале, в двухраундовой борьбе, одолели известный голландский клуб "Фейенорд".
Репортаж о повторном матче из Роттердама был одним из худших в моей жизни. На меня, очевидно, воздействовало общее биополе – нездоровая, до предела накаленная, нервозная атмосфера, царившая на поле и на трибунах. Репортаж получился какой-то дерганый, озлобленный.
Но победа в двух матчах и выход в финал впервые в истории команды заставили забыть обо всем и вернуться в Тбилиси счастливым и безмятежным. А дома меня ждал удар, ошеломляющий и неожиданный. Со мной перестали здороваться, упрекам не было конца, все (или почти все) смотрели на меня как на предателя. И вдруг заключение, подобное грому среди ясного неба: не стоит его посылать на финальный матч, он не видит и не понимает всей значимости этого факта и может занизить, заземлить успех тбилисцев.
Никто этого от меня не скрывал – так прямо и заявили. Но вот загвоздка: посылает-то его Москва, ЦТ, а не мы. Так попросим послать вместо Махарадзе "кого-нибудь из московских комментаторов" – это цитата из резолюции на телексе в Москву. Вы заметили? Не Озерова или Маслаченко, а "кого-нибудь". Все равно кого, только не Махарадзе.
Внешне я воспринял все это спокойно. Но помню чувство, охватившее меня: никого не хотелось видеть, слышать – никого! Забраться бы куда-нибудь подальше и забыться. Казалось, жизнь кончена, прошла мимо. Немыслимый финал… Казалось, сердце вот-вот разорвется, лопнет…
Вот это была боль! Нестерпимая, неотвратимая…
Медики всегда точно фиксируют, сколько веса теряет спортсмен во время ответственных соревнований. Да и я сам знаю, сколько терял, когда играл Уриеля Акосту или, скажем, Дона Сезара де Базана. Но что такое пара исчезнувших килограммов по сравнению с тяжелой болью в сердце? Первое – бывает часто (кстати, надо бы опять похудеть). А вот второе…
К счастью, это продолжалось всего два дня. А больше бы я и не выдержал. За двое суток осунулся, сгорбился, ослабел…
Слава богу, нашлись люди в очень и очень высоких кругах, твердо заступившиеся за меня, за правду, и вопрос был улажен на редкость скоро, я бы даже сказал, молниеносно. И если этот эпизод иной раз все-таки всплывает в памяти, болезненно напоминая о себе (я даже нашел нужным внести его в книгу), то это не следствие воспаленной впечатлительности – это желание как-то напомнить о необходимости более бережного отношения к людям вообще.
Все мои муки, физические и душевные, были забыты после блестящей победы динамовцев Тбилиси. Все восторгались репортажем с финального матча Кубка обладателей кубков европейских стран. Те, кто вчера готов был объявить меня врагом, теперь принялись возводить в ранг героя – как будто это я забивал мячи и победил!
Я отношусь к себе довольно самокритично и объективно. Отлично понимаю, что в неудачах любимой команды нет моей вины, так же, как в ее победах – моих заслуг.
Я не искал моих обидчиков. Разве так важно – кто виноват? Ведь все и так лежало на самой поверхности. Главное, что все это – в прошлом. Обидчиков своих – прощаю, хотя отметина в сердце не стерлась, осталась. Осталась как сигнал, научивший меня многому. Спасибо тебе, боль!
"Простите, пожалуйста, за стих раскрежещенный и за описанные вонючие лужи", как говорил Маяковский. Эта глава – самая минорная в книге, самая мрачная, но, поверьте, последняя из навевающих грусть.
И театр, и спорт существуют для одной-единственной цели – приносить радость людям, в этом их великая миссия. Поэтому перехожу к более светлым воспоминаниям и размышлениям, к более счастливым эпизодам.
Испанский, неповторимый…
Всего полвека прошло с тех пор как жители нашей планеты обрели новую разновидность зрелища – грандиозный телевизионный футбол-спектакль. Из года в год росло в космическом пространстве количество искусственных спутников, которые в мгновение ока принимали и посылали планете телесигналы, пока вся Земля не оказалась опутанной этой сетью. Трудно представить себе, что еще могло с такой силой сконцентрировать внимание всей планеты – вне зависимости от цвета кожи, вероисповедания, общественного и политического строя и убеждений ее жителей. Полтора или два миллиарда зрителей одновременно смотрят важнейшие матчи. Согласитесь, цифра впечатляет и потрясает! В этом выражается особая магия футбола, а если угодно, то и его высокая миссия.
В 1970 году, в Мексике, на IX чемпионате мира, по подсчетам социологов, число болельщиков у телеэкранов превысило даже число телезрителей, смотревших кадры убийства президента Дж. Кеннеди. И с каждым чемпионатом их число росло.
В этой главе я хочу подробнее остановиться на XII "испанском" чемпионате мира, произведшем на меня наибольшее впечатление из всех подобных турниров, на которых довелось побывать.
Не первый раз я был в Испании. Но прежние поездки всегда оказывались кратковременными: не больше недели – в один или два города. На этот раз я более месяца (чемпионат прошел с 13 июня по 11 июля 1982 года) жил на Пиренейском полуострове, ездил по Андалузии, Старой и Новой Кастилии, Астурии, Галисии, Каталонии, по земле Валенсии и Басконии. Не стану вас утомлять рассказами об общеизвестных фактах. Не могу похвастаться и тем, что я присутствовал на театральных спектаклях, так как две театральные столицы Испании, Мадрид и Барселона, отменили представления, совпавшие с днями чемпионата. Мотив был прост: кто же придет смотреть спектакль во время чемпионата мира?! А если и заглянет случайный зритель, то он не заслуживает уважения как дезертировавший из армии болельщиков – и для него играть не стоит. Такова была позиция драматических коллективов. А служители вокального и балетного искусства, напротив, активизировали свою деятельность, воспользовавшись ситуацией и наличием многомиллионной аудитории.
Мы стали свидетелями потрясающих оперных спектаклей с участием великолепной Монсеррат Кабалье и балетного гран-фестиваля в Толедо.
Из показанных на этом фестивале спектаклей неизгладимое впечатление оставил балет Делиба "Коппелия" в постановке Ролана Пети. Партии Копелиуса, Франца и Коппелии соответственно исполняли итальянский, французский и канадские танцовщики. Каждый привносил в спектакль стилистику балетной школы своей страны, не отступая в то же время от жесткой хореографии. Именно в этом балете, в юности, в выпускном спектакле Тбилисской хореографической студии я, как уже говорил, исполнил партии Франца и Копелиуса. Естественно, хорошо помню всю партитуру. Насколько мне известно, никто не нарушал классических норм строгой хореографии этого спектакля – до "Коппелии" Пети.
Поднимается занавес. На авансцене Франц курит сигару… Курит долго, сосредоточенно, выпуская густые клубы дыма изо рта… Первый шок: балет – и сигара?! В наши дни даже в драматических театрах редко прибегают к подлинному сценическому реквизиту. Скажем, пьют вино, но на самом деле нет не только самого вина, но даже и стакана в руках. Условное, беспредметное действие (именуемое на профессиональном языке аффективным действием) – и вдруг настоящий табачный дым, окутавший всю авансцену. Я был готов подойти и выключить телевизор, сочтя спектакль псевдоактуальным. Думал, что подобный "модерн" не заинтересует меня. Однако то ли любовь к балету, то ли авторитет Ролана Пети заставил меня досмотреть до конца. И я понял, что ошибался. Благодарен судьбе, что мне представилась возможность увидеть новые интересные искания в балетном искусстве.
В спектакле – все ново. Пластический рисунок ролей, решение образов, рваный ритм, взорванный внутренний мир людей на сцене. И все это не в противовес норме, скорее наоборот: поиск новых выразительных форм базируется на традициях. Тут бы мне хотелось остановиться на том, какое отношение к балету я заметил у работников испанского телевидения, у режиссеров – в первую очередь. У нас, например, стало традицией записывать спектакли на видеопленку. Позже, с учетом составленной сетки программ (не имеет значения когда – через два или через двадцать дней), исправив все ошибки, "почистив", запись пускают в эфир. Таким образом – увы! – мы лишаем телезрителей важного элемента телевидения – чувства сопереживания, соучастия. Ведь запись есть запись…
Никогда не смогу понять наших певцов, которые согласны (а возможно, и рады) появляться на телеэкране в сопровождении фонограммы, стараясь как можно более точно открывать рот. На их лицах читается скрытый страх, напряжение – не дай бог, чтобы звук не совпал с движением губ! Это суррогат, подделка, красивая ложь…
Но вернемся к передаче балета Пети. Во-первых, это была "живая телепередача", прямая трансляция спектакля. Во время антрактов на экране появлялись известнейшие деятели балета. Показали и беседу с исполнительницей роли Коппелии. Канадская балерина тяжело дышала, с нее градом лил пот – она ведь минуту назад танцевала во втором акте! Телезрители смогли увидеть то, что осталось недоступным даже для тех счастливцев, которые сидели в зале!
Не думаю, что телевидению стоит отказываться от своего преимущества: приходить на место события первым, доносить его до телезрителей и делать их соучастниками.
Словом, Испания в дни чемпионата жила полнокровной культурной жизнью. Много было и представителей нашей страны: певцы, танцоры, мастера синхронного плавания и другие. Но это было лишь фоном XII чемпионата мира. Красивым, увлекательным – но всего лишь фоном. Сам чемпионат не могло затмить ни одно событие – ни каждодневное появление на экране короля Испании Хуана Карлоса с супругой, ни присутствие на стадионе "Сантьяго Барнабеу" канцлера ФРГ Шмидта и президента Пертини.
На футбол, как на спортивный феномен, каждый смотрит со своей собственной, особой позиции. То, что нравится одним, неприемлемо для других. Для кого-то трагедия – это неудача бразильцев, кто-то воспринимает как катастрофу крушение футбольных принципов ФРГ.
Никакие социологи не подсчитают, сколько туристов, журналистов, специалистов из разных областей, приехавшие увидеть Диего Марадону воочию, непосредственно на поле, унесли в своем сердце любовь к Паоло Росси! Приехали посмотреть рациональную игру немцев с точно рассчитанными мизансценами – и возвратились домой, околдованные артистизмом французских футболистов…
Наверняка такое глобальное явление, как чемпионат мира, заставляет любого пересмотреть свои взгляды на футбол вообще. Да разве только чемпионаты мира? Любой турнир, любой матч. В этом познании нового, в переосмыслении уже известного и заключается интерес к футболу – то, что способно тебя взволновать. А без волнения – какой вообще смысл смотреть футбол?
После этого чемпионата мира для меня лично самым отрадным является тот факт, что победили итальянские футболисты – несмотря на то, что я всегда симпатизировал бразильскому футболу вообще (а не бразильской сборной того или иного года). Почему? Не могу не отдать дань восхищения, уважения команде, победившей бразильцев! Это была победа в бескомпромиссной мужской борьбе. События разворачивались так, что итальянцам в одном матче пришлось трижды "выковывать" победу. Посудите сами. Начинается матч, счет "ноль-ноль". И этот ничейный счет – уже победа бразильцев, потому что они будут в полуфинале, даже если итальянцы сумеют ответить на все голы. Для итальянцев каждый мяч, забитый в ворота бразильцев, – это трудная, но столь желанная победа, приближающая их к заветной цели. Первая победа – Паоло Росси открывает счет, но бразильцев это не тревожит. Они верят в свое неоспоримое техническое преимущество: возможность забить гол им представится неизбежно. И вот этот миг действительно наступает, Сократес сравнивает счет: "один-один". В любом другом случае было бы верным сказать, что счет сравнялся. Однако Сократес не только сравнял счет, но тем самым вывел бразильцев вперед! Парадоксально, но это так.