- Весьма рады, мистер Лонсдейл, знакомству с вами, - на лицо секретарши выплыла такая же прилизанная улыбка. - Пусть наш дом станет вашим домом…
Следуя параграфам служебной инструкции, она должна была оказать молодому канадцу "сердечное внимание" - отношения между Англией и её бывшим доминионом в то время нельзя было назвать тёплыми.
- Если у вас есть время, мы могли бы пройтись по комнатам, - пригласила секретарша.
- Да, конечно…
Вместе мы обошли особняк: комнаты для занятий ("Тут работают курсы английского языка. У нас отличные преподаватели… Но вам, мистер Лонсдейл, это, видимо, ни к чему. Ваш английский превосходен"), библиотека, кинозал ("Приходите сюда по вечерам. Мы показываем только новые ленты"), холлы, бар ("Не хотите ли чашечку кофе?" - "С удовольствием". - "Но будем считать, что приглашение исходит от меня").
Открыв дома пухлый конверт, врученный мне на прощание обходительной секретаршей, я извлёк из него целую кипу всяких бланков. Это были обращённые к Совету заявления с просьбой помочь в поездке по стране, посещении концертов, лекций и тому подобных полезных и приятных вещах.
Я тут же выбрал давно уже интересовавший меня маршрут, заполнил бланк и отправил его в Совет.
Ответ пришёл немедленно. Администрация просила перечислить весьма небольшую сумму денег почтовым переводом и заверяла меня, что я с интересом и пользой для себя проведу время. Через несколько дней я получил билет на поезд, соответствующие документы (в нашей стране их назвали бы путёвками) и весьма квалифицированные советы по поводу того, что следует взять с собой в дорогу. Среди них содержался один, который вызвал моё любопытство: "Пожалуйста, возьмите с собой национальный костюм". Оказывается, во время подобных мероприятий обязательно устраиваются импровизированные концерты, где представители различных народов исполняют национальные песни и танцы.
Довольно быстро я получил возможность убедиться, что система пропагандистских мероприятий Британского совета действует весьма эффективно. В первой же поездке познакомился со студентом-индусом. Это был неглупый молодой человек и, судя по всему, большой патриот своей страны. В Лондон он прибыл, чтобы изучать историю в университете. ("Что же, историк так историк. Послушаем, что ты думаешь об английской колониальной политике в прошлом"). К моему изумлению, студент-индус запел гимн английским колонизаторам.
- Они принесли в Индию современную культуру, навели порядок в нашей стране, и очень жаль, что в 1947 году англичане согласились предоставить Индии независимость…
- Я что-то читал о восстании сипаев, - осторожно заметил я.
- Тёмные народные массы не понимали, какие блага несут им английские друзья, - студент-индус старательно, чисто английским жестом протер стекла очков.
- Этих сипаев, кажется, привязывали к жерлам пушек? - я не думал, чтобы студент не знал этой "детали" из истории своей страны.
- Жестокость рождает жестокость, - услышал я в ответ.
Машина пропаганды уже пропустила через себя этого парня. Спорить с ним было бессмысленно, да и не входило в планы канадского студента Лонсдейла, такого же "правого" британца.
Вместе мы доехали до Портленда и здесь распрощались.
В Портленде у меня были дела, о которых нам ещё предстоит поговорить. Пробыв здесь несколько часов, я вернулся в Лондон.
До "Белого дома" я добрался лишь поздно вечером. Мисс Сёрл скучала за своей конторкой.
- Хорошо провели воскресенье, мистер Лонсдейл?
- По-моему, да. Я участвовал в туристской поездке организованной Британским советом.
- Завидую вам.
Завидовать особенно было нечему - сейчас мне предстояло "отработать" свою поездку. Выпив чашку кофе, я обложился учебниками и конспектами. Читал, делал заметки, рисовал иероглифы, конспектировал и снова читал снова чертил иероглифы, конспектировал и вливал в себя кофе часов до трёх ночи и только тогда, почувствовав, что никакой кофе уже помочь мне не в силах, лёг в постель и погасил свет.
Я просто обязан был относиться к занятиям с исключительной добросовестностью - ведь для всех я был студентом, "проедавшим свой капитал" ради изучения китайского языка в надежде, что в будущем это воздастся сторицей.
Поэтому я пропускал занятия лишь, если это заставляла делать моя основная работа. Я ввёл за правило всегда образцово выполнять и устные и письменные домашние работы, читать гораздо больше, чем того требовала программа. Нам рекомендовали завести картотеку иероглифов и идиом, и я тут же обзавелся карточками на все иероглифы, которые мы проходили на лекциях. Часть карточек, на которых были выписаны незнакомые иероглифы, я постоянно таскал в карманах, штудируя их урывками в свободные минуты - в метро, автобусе, даже в поезде и самолёте.
Все это плюс способности к языку помогли мне стать одним из лучших учеников и заслужить уважение однокашников и преподавателей.
С утра была контрольная.
Потом я прослушал две лекции по разговорному языку и перешёл в лингафонный кабинет. Поставив на диск пластинку с записью на китайском языке, я вскоре почувствовал, что ещё немного - и усну.
Чашка кофе придала бодрости и стряхнула сонливость.
Потом был семинар. Докладчик - приглашённый из посольства США немолодой уже дипломат с манерами техасского нефтепромышленника довольно развязно и откровенно распространялся о политике США в Азии. Это стоило послушать и запомнить. В один из ближайших сеансов связи основные тезисы выступления дипломата были переданы в Центр (и сочтены там весьма интересными).
Но далеко не всех интересовала американская политика в Азии, и на семинаре было меньше студентов, чем обычно. Может быть, поэтому, может, по какой иной причине, но столь нужный мне поход в пивную на этот раз не состоялся.
Что ж, нет так нет, и я решил, что, видимо, это тот удобный случай, когда стоит пригласить Тома Поупа и Саймонса-младшего, а заодно и двух-трёх других студентов к себе домой.
- Если вы располагаете временем, мы могли бы "понянчить" рюмку у меня дома…
И Саймонс, и Поуп согласились. Клейтон Бредт, Цвий Кедар тоже не возражали. По дороге я купил содовой и хинной воды - её пьют с джином - и несколько банок жареных орешков. По европейским обычаям, этого было вполне достаточно для приёма гостей.
Джин и виски у меня были, а в холодильнике оказалось достаточно льда.
Гостям пришлось сесть на пол по-турецки, прислонившись спиной к стене, что, в общем, никого не стеснило - студентам факультета востоковедения такая манера сидеть пришлась даже по вкусу (в моей квартире, как помните, был лишь один стул, одно кресло и кушетка, на которой я спал).
- Твой ящик работает? - спросил Поуп, кивнув на маленький телевизор, который я приобрёл вскоре после приезда в Лондон.
- Включить?
- По-моему, сегодня "Скрытая камера"…
- Да, пожалуйста, Том…
Я поставил перед гостями бутылки с виски и джином, открыл консервные банки с солёными орешками, раздал каждому по бокалу и затем уже только время от времени следил, чтобы у всех было налито - гости ухаживали за собой сами. Функции мои как хозяина на этом кончались.
Телепередача уже шла полным ходом. На экране мелькали кадры: бензоколонка, к ней подкатывают автомобили. Высокий самоуверенного вида парень в ладно сидящем комбинезоне заправляет очередную машину. Красивая блондинка скучает за рулём, поглядывая на себя в зеркальце.
- Девочка - ничего, - отмечает Клейтон.
- Канада, как всегда, согласна с Соединёнными Штатами в главном, - шутит Поуп. - Дама под стать своему "ягуару".
Парень самоуверенно ухмыльнулся:
- Сейчас, мисс, всё будет о'кей…
Он задрал капот машины, и тут же на экране самым крупным планом появилось его лицо, оно молниеносно меняло выражение - обалдевшее, испуганное, растерянное…
- Ну, что там? - нетерпеливо бросила блондинка. Не отвечая ей, парень кинулся к багажнику. Открыл его - тут у него стала медленно отвисать челюсть.
- Что случилось, наконец? Что вы бегаете вокруг машины? - недоуменно спросила девица.
- Понимаете, мисс, - заикаясь, забормотал парень, - у вашей машины нет мотора…
- То есть как это - нет! Я только что подъехала сюда… Не могла же я ехать без мотора!
- Это так, мисс. Но всё равно мотора у вас нет… Диалог длился минут пять. Самый талантливый комик на свете не мог бы изобразить то, что видели зрители на обалдевшей, ошарашенной, испуганной физиономии парня.
Наконец, когда он был близок к помешательству, рядом с ним появился постановщик программы - его знает в лицо вся Англия - и, похлопав обалдевшего малого по плечу, объяснил, в чём дело.
- Но как же она доехала до бензоколонки? - парень всё ещё не верил, что двигателя действительно нет ("А может быть, где-то запрятан крохотный атомный двигатель и меня по-прежнему разыгрывают?").
- А мы её скатили по инерции своим ходом вот с этой горки, - показал рукой постановщик… - Бравурная музыка и приглашение смотреть через неделю очередную программу завершили передачу "Скрытая камера".
- Отлично, - захохотал Клейтон. - Гордон, ты догадался, как они это проделали?
- Нет, конечно…
- Ловкие ребята, - заметил Поуп. - Красотка, конечно, актриса. А как сыграно!..
- Цвию - такую даму… Он бы не скучал с ней. Так, Цвий?
- Не возражаю…
Они заговорили о женщинах. Цвий вспомнил две-три истории из своих бурных похождений. Поскольку дело происходило в Египте, разговор перешагнул на Ближний Восток, дела там, особенно положение с Суэцким каналом, в ту пору волновали всю Англию.
- Суэцкий канал, похоже, англичане скоро потеряют…
- Ну, зачем такой пессимизм, - возразил кто-то из гостей. - Лучше всё же верить в хорошее.
Я старался поменьше говорить и побольше слушать - это позволяло изучать собеседников. Но молчать долго тоже было нельзя - могли принять за невежду, поэтому я изредка вставлял замечания чисто фактического характера, показывая свою осведомлённость в вопросах, о которых шла речь, но не высказывая прямо своего мнения.
Потом заговорили о Канаде, и тут я снова отдал инициативу Поупу, лишь изредка дополняя его какими-либо сведениями о Британской Колумбии, где тот никогда (как я выяснил) не бывал.
Еще один человек почти не принимал участия в разговоре - Саймонс-младший. Ближний Восток, Канада его не интересовали, иное дело - Китай.
- Знаете, Гордон, у вас очаровательный свиток, - сказал он, снимая со стены старинный китайский свиток, изображавший взъерошенную кошку (в ручке свитка я держал отснятые фотопленки - туда входило ровно семь кассет). - А вам известно, что написано в этой стихотворной подписи? Эти иероглифы выполнены в старинной манере, прочитать их может далеко не всякий синолог.
- Кто хотел бы попробовать?
- Я - пас, - сказал Поуп. - Улавливаю что-то знакомое, но что - не понимаю.
- Что-то о кошке, - высказал предположение Кедар.
- Конечно о кошке, а не о бутылке джина, - засмеялся Бредт.
- Почему же, - возразил я, стараясь придать себе подчеркнуто серьёзный вид. - Здесь, если меня поддержит профессор, говорится как раз о джине. Вот как, по-моему, читаются иероглифы:
Этот милый
Серый кот
Вместо джина
Сливки пьет.
- Почти точно, - засмеялся Саймонс. - Гордон, у вас недурно идёт перевод.
- Спасибо, профессор… Я ваш ученик, - ответил я, думая лишь о том, как бы мой преподаватель не начал, как это свойственно несколько нервным людям, отворачивать набитую пленкой "кошку".
Но всё обошлось.
Саймонс водрузил свиток на место. Мы посидели ещё часок и разошлись.
Рано утром я отправился на вокзал. Скорый поезд снова должен был умчать студента Лонсдейла в Портленд.
Из книги Дж. Буллока и Г. Миллера "Кольцо шпионов":
…Лонсдейл нравился большинству студентов факультета. Они с удовольствием слушали его красочные описания жизни в Канаде и его приключения когда он работал водителем грузовика и лесорубом. Он был превосходным рассказчиком: важное и ценное качество для разведчика… Никто из его слушателей даже не подозревал, что большинство его историй придуманы… Наверно, он часто сожалел, что не мог поразить своих слушателей описанием своих подлинных и значительно более увлекательных приключений…
Студенты, которые посещали его квартиру, были очарованы и другими сторонами сказанного им. Он со знанием дела говорил об искусстве и музыке, кино и театре. Он даже разрешал вовлечь себя в политические дискуссии по общим вопросам, не проявляя своих личных убеждений. И, как и подобает русскому интеллигенту, он был превосходным шахматистом. Легко понять, почему так много людей наслаждались общением с ним…
Он безукоризненно ведал своими банковскими счетами в Канаде. В Ванкувере он считался уважаемым и состоятельным клиентом - человеком, который, по-видимому, всегда действовал умно в своих финансовых операциях. Позднее он открыл счета в Англии, и его положение неуклонно укреплялось - дело дошло до того, что ему однажды было разрешено взять кредит в 2500 фунтов стерлингов…
Его энергия была невероятной. Он по-прежнему был занят изучением китайского языка, когда начал торговать автоматами, хотя мог заниматься языком лишь по вечерам и во время уик-эндов. Он поддерживал и развивал связи с другими торговцами автоматов и находил время встречаться после занятий со студентами и студентками. И всё это время он выполнял задания…
Глава XVII
Портленд стоил того, чтобы нанести сюда ещё один визит. За несколько дней до этого Центр обратил моё внимание на некоего джентльмена, работавшего в почтенном учреждении, занимавшемся испытанием подводного оружия и различным гидроакустическим оборудованием для обнаружения подводных лодок. Учреждение это располагалось на территории военно-морской базы в Портленде.
Мне сообщили, что вышеозначенный джентльмен - он носил фамилию Хаутон - по всей вероятности, обладает хорошими связями не только здесь, но и на других объектах. О Хаутоне было известно и то, что в начале пятидесятых годов он, работая в аппарате военно-морского атташе английского посольства в Варшаве, весьма усердно занимался в столице Польской Народной Республики махинациями на чёрном рынке, а также несколько злоупотреблял польской "выборовой" и "житней", за что и был отправлен в Англию до окончания срока служебной командировки. Я знал, что он привык жить на широкую ногу, а неожиданный поворот фортуны поставил его в весьма затруднительное положение.
Сведения были ценными, но их оказалось явно недостаточно для серьёзной работы с Хаутоном. Предстояло пополнить скудное досье новыми данными. Я должен был узнать такие подробности славной биографии Хаутона, о которых сам он, видимо, давно уже забыл.
Вскоре я мог шаг за шагом проследить жизненный путь славного представителя британского военно-морского флота. На флот Хаутон поступил в 1919 году юнгой. Было ему тогда около пятнадцати лет. Долго плавал на канонерской лодке в Китае. Ревностное отношение к своим обязанностям способствовало быстрому продвижению по службе. Стал начальником военной полиции на крейсере (в английском флоте на каждом, даже небольшом корабле есть подразделение морской пехоты, которое следит за дисциплиной: в случае необходимости наказывает провинившихся моряков, отправляет их на гауптвахту и так далее). Получив под своё начало такое подразделение полиции, Хаутон стал "почти мичманом". Такое должностное положение дало ему большую власть. Мнение его о собственной персоне резко возросло.
Во время войны он несколько раз участвовал в конвоях торговых судов в Мурманск. Хаутон любил вспоминать об этих временах - действительно это были героические страницы его биографии. Правда, рассказы об опасных рейсах перемежались воспоминаниями о грандиозных попойках, которые закатывали английские моряки после благополучного прибытия в Мурманск.
В Варшаву он отправился вместе с супругой. Но белокурые остроумные польки произвели на "почти мичмана" сильнейшее впечатление. Требовались деньги, а зарплата сотрудника атташата была рассчитана на весьма умеренный образ жизни. Хаутон, как человек деловой, внимательно изучил потребности чёрного рынка Варшавы. Население в те послевоенные годы нуждалось в дефицитных лекарствах, кофе, какао, шоколаде. Используя дипломатические каналы, Хаутон получал товары из Англии и переправлял их на рынок. Спекуляция антибиотиками принесла ему кругленькую сумму и благосклонность прекрасного пола.
Последнее обстоятельство не могло пройти мимо внимания супруги Хаутона. Начались скандалы. К тому времени Хаутон окончательно убедился в высоких качествах польских спиртных напитков и не раз терял контроль над собой. Однажды он крепко повздорил с супругой в присутствии других сотрудников посольства. (По некоторым сведениям, это произошло на дипломатическом приеме). Видно, на этот раз супруга решила не уступать бравому моряку. Во всяком случае, Хаутон выбросил её из здания через веранду. Женщина сломала ногу. Скандал замять было невозможно, да и руководителям посольства уже основательно надоели похождения беспокойного Хаутона. Его попросили в максимально короткий срок покинуть Варшаву.
Вернувшись в Англию, Хаутон весьма энергично осуществил два мероприятия: во-первых, развёлся с женой, во-вторых, промотал вырученные от спекуляции деньги.
Таким был человек, с которым мне предстояло иметь дело. В общем, Хаутон явно не относился к лучшим представителям рода человеческого. Добавлю, что он был довольно неопрятным в одежде и, как я потом убедился, особенно в мыслях. Несмотря на свой возраст, Хаутон крайне любил острить на сексуальные темы. Это вызывало отвращение.
В период, о котором идёт речь, отставной моряк обитал в "караване" - передвижном домике на колесах. Подобные караваны разбросаны по всей Англии - в них живут и семьи с детьми. Когда-то караваны строили для автотуристов, а во время войны использовали в качестве времянок на стройках. Потом они превратились в постоянные жилища - что-то вроде мобильных трущоб. Во всяком случае, переселение в такой караван означает, что человек испытывает серьёзные материальные затруднения. С Хаутоном дело обстояло именно так: небольшая пенсия за службу на флоте и мизерная зарплата мелкого чиновника - таковы были его доходы.
Естественно, я хорошо понимал, что с Хаутоном иметь дело опасно. Малограмотен, неразвит, опустился. Когда речь идёт о его непосредственных интересах, проявляет животную хитрость и изворотливость. Скандал в Варшаве не привил ему умеренности в выпивке. Он по-прежнему злоупотреблял спиртным, выпив, становился развязным и болтливым. Это было совсем плохо.
Приходилось идти на риск.
Центр рекомендовал проявить максимальную осторожность в подходе к Хаутону. "Если увидите, что риск увеличивается, прекращайте всякие связи", - советовали мне.