Прожив восемь дней на Капри, "почти не разлучаясь с милым домом Горького" (письмо Бунина А. Е. Грузинскому 21 марта (3 апреля) 1909 года ), Бунин с женой 19-го уехали в Сицилию, где находились с 20 по 28 марта. В указанном выше письме Грузинскому Бунин говорит о своем пребывании в Палермо: "Городом я все-таки доволен вполне. Весь он крыт старой черепицей, капелла Палатина выше похвал, а про горы и море и говорить нечего. Знаменательно, наконец, и то, что прибыл я сюда в тот же день, что и Гете в позапрошлом столетии". 6 апреля н. ст. Бунин послал М. П. Чеховой открытку: "Кланяюсь из Сиракуз, где жил Архимед и где растут папирусы!"
Побывав в Мессине, осмотрев развалины, Бунин 15 апреля 1909 года написал стихотворение "После Мессинского землетрясения".
Двадцать шестого марта вернулись на Капри. 27 марта (9 апреля) Бунин писал Телешову, что прибыли сюда "вчера вечером" и надеются здесь "пробыть до конца апреля (думаю, - говорит он, - выехать отсюда 26 апреля или 3-го мая, по новому стилю)" .
С Капри Бунины ездили в различные города Италии. В начале апреля поехали в Рим. 5/18 апреля Иван Алексеевич писал Н. А. Пушешникову: "Мы в Риме третий день. Послезавтра поедем в Помпею и опять на Капри. Через неделю выедем на пароходе в Одессу… Рим мне очень нравится. Жара. Весело. Нынче слушали в соборе Петра грандиозное служение. Я был поражен. Сейчас сидим в кафе Греко, где бывали Байрон и Гете" .
В Помпее "поразили нас, - пишет В. Н. Муромцева-Бунина, - очень глубокие колеи при входе в этот мертвый город. В 1916 году 28 августа Бунин написал сонет "Помпея":
Я помню только древние следы,
Протертые колесами в воротах.
Туман долин. Везувий и сады.Была весна. Как мед в незримых сотах,
Я в сердце жадно, радостно копил
Избыток сил - и только жизнь любил.
После беглого осмотра Помпеи мы завтракали в ближайшем ресторане, и Ян стал говорить, что он хотел бы написать рассказ об актере, очень знаменитом, всем пресыщенном, съевшем за жизнь большое количество майонеза и под конец своих дней попавшем в Помпею, и как ему уже все безразлично, надоело. Рассказа он этого не написал, но в тот полдень он передал его мне живо, с тонкими подробностями" .
Девятого апреля (ст. ст.) Бунины вернулись на Капри, а 10/23 апреля уехали из Италии. В этот день Бунин сообщал Грузинскому: "Через час выходим из Неаполя на итальянском пароходе в Одессу (с заходом в Крит и Грецию). В Одессе будем 25-го (плыть целых полмесяца…)" .
На пароходе спутником Бунина оказался какой-то лицеист правых взглядов. Завязался спор о социальной несправедливости. Иван Алексеевич говорил:
"- Если разрезать пароход вертикально, то увидим: мы сидим, пьем вино, беседуем на разные темы, а машинисты в пекле, черные от угля, работают и т. д. Справедливо ли это? А главное, сидящие наверху и за людей не считают тех, кто на них работает. Как вы себе в этом не отдаете отчета?
Подружившись с моряками, мы везде побывали, куда обычно пассажиров не пускают.
Я считаю, - пишет Вера Николаевна, - что здесь зародился "Господин из Сан-Франциско"…
…На стоянках, после обеда, моряки приносили свои мандолины, гитару и вполголоса пели неаполитанские песни, а Ян имитировал тарантеллу и так удачно, что приводил всех в восторг" .
Девятнадцатого апреля (2 мая) "добрались до Сало-ник" , - писала В. Н. Муромцева-Бунина А. Е. Грузинскому в этот день. Одновременно Вера Николаевна сообщила брату Всеволоду Николаевичу в Москву: "Мы благополучно стоим в Салониках, где мало-помалу все приходит в норму… В Константинополе будем через два дня. В Одессе надеемся 25 апреля" . Прибыли в Одессу, видимо, днем позже.
С отъездом из Одессы Бунин медлил. "То ему хотелось побывать у Буковецкого, то на "четверге", то нужно было повидаться с редактором газеты, которого в данный момент не было в Одессе. Но, конечно, он отлынивал. Я потом поняла, - пишет В. Н. Муромцева-Бунина, - ему не хотелось быть в эти торжественные дни в Москве (в 100-летний юбилей Н. В. Гоголя. - А. Б.). Могли его попросить выступить где-нибудь, а он терпеть не мог всяких публичных выступлений" .
По дороге из Одессы в Москву они остановились в Киеве, где были 4 мая. Бунин извещал Горького в этот день: "Только сегодня добрались мы до Киева, в Москве надеемся быть завтра" .
Из Москвы Бунин должен был вскоре отправиться в деревню, чтобы прожить там лето, но задержался. "…В Москве задержались потому, - писал он Куприну 22 мая 1909 года, - что шли у меня переговоры с одним богатейшим человеком, который втравливает меня в огромнейшее книгоиздание. Возьмусь ли, - еще не знаю: боюсь завязнуть в хлопотах, боюсь, что не сумею сочетать забот с поэзией. Подумаю. И, если не надумаю, основательно засяду за работу" .
Однако Бунин не решился принять предложение И. Д. Сытина "редактировать те новые издания, которыми он жаждал "освежить" свою фирму" .
Пятнадцатого или шестнадцатого мая Бунин с Юлием Алексеевичем уехали в Ефремов - повидаться с матерью, которая была очень слаба: болела астмой. Вера Николаевна пока осталась в Москве.
Двадцать первого мая Бунин приехал в Глотово, в июне к нему присоединилась и Вера Николаевна. "Только вчера возвратился в деревню" , - писал И. А. Бунин Куприну в цитированном выше письме.
В Глотове он собирал материал для начатой ранее повести "Деревня", которую закончил только в следующем году. Некоторые его записи приводит В. Н. Муромцева-Бунина в "Беседах с памятью":
"26 мая 1909.
Перед вечером пошли гулять. Евгений, Петя и дьяконов сын пошли через Казаковку ловить перепелов, мы с Колей в Колонтаевку. Лежали в сухом ельнике, где сильно пахло жасмином, потом прошли луг и речку, лежали на Казаковском бугре. Теплая, слегка душная заря, бледно-аспидная тучка на западе, в Колонтаевке цоканье соловьев. Говорили о том, как бедно было наше детство - ни музыки, ни знакомых, ни путешествий… Соединились с ловцами. Петя и дьяконов сын ушли дальше, Евгений остался с нами и чудесно рассказывал о Доньке Симановой и о ее муже. Худой, сильный, как обезьяна, жестокий, спокойный. "Вы что говорите?" И кнутом так перевьет, что она вся винтом изовьется. Спит на спине, лицо важное и мрачное".
В этих лицах нетрудно узнать персонажей повести "Деревня" - Молодую и ее мужа Родьку.
"Много было разговоров у Яна с родными, - пишет Вера Николаевна, - что ему хочется написать длинную вещь, все этому очень сочувствовали, и они с Евгением и братьями Пушешниковыми вспоминали мужиков, разные случаи из деревенской жизни. Особенно хорошо знал жизнь деревни Евгений Алексеевич, много рассказывал жутких историй. Он делился с Яном своими впечатлениями о жизни в Огневке, вспоминал мужиков, их жестокое обращение с женщинами. У Евгения Алексеевича был огромный запас всяких наблюдений. Рассказывал он образно, порой с юмором".
Николай Алексеевич Пушешников отметил в дневнике имена крестьян, которых Бунин, по его выражению, "изучал": "Яков Никитич предмет изучения. В "Деревне". Лысый, необычайно жадный, кривоносый, богатый мужик. Никогда не отвечал на вопросы прямо, все шутил. Любимая его фраза: "Как сказать?" Он не мог ни о чем говорить и ни о чем не думал, кроме хозяйственных расчетов. Одет всегда был: в армяк-поддевку и белую, длинную, из мужицкого холста рубаху. На бледном лице кривой розовый нос. Николай Мурогий. Тоже в "Деревне". Высокий, нескладный. Что-то забавно-детское поблескивало в лице. Сашка Копченка. Нежный овал лица, сероглазая" .
Яков Никитич - прототип Якова Микитича, богатого и жадного мужика из Дурновки. Двое других наряду с упомянутыми выше Донькой Симановой и ее мужем, - дали Бунину некоторые характерные черты для Родьки и Молодой.
Прототипом Кузьмы Красова послужил поэт-самоучка Е. И. Назаров. "Озерский кабатчик как-то сказал мне, - пишет Бунин в письме к С. А. Венгерову, - что в Ельце появился "автор". И я тотчас же поехал в Елец и с восторгом познакомился в базарном трактире с этим Назаровым, самоучкой-стихотворцем из мещан (с которого списан отчасти Кузьма в моей "Деревне")" .
Бунин о себе говорил: "Волка… ноги кормят, а меня лето" . Деревенское уединение, хорошее лето - вот чего всегда хотелось Бунину для плодотворной работы. В унылые, непогодливые дни, при его обостренной впечатлительности и недомоганиях, он с трудом мог удержать себя за письменным столом. Весь июнь шли дожди. Продолжались они и в июле. И писал Бунин, по его признанию, "весьма мало. Пропадаем, - сообщал он в письме Федорову 30 июня 1909 года, - буквально пропадаем от беспрерывных дождей, грязи и холода. Иногда проснешься ночью - и слышишь шум такого ливня, что вскочишь: шабаш, потоп!" .
Только в августе он, по собственному выражению, "кинулся" писать стихи и прозу, - когда наступили хорошие, солнечные дни, и он "хоть немного чувствовал себя сильнее" .
В августе Бунин написал "много стихов, проводя все время в маленькой белой комнате рядом с его кабинетом… - пишет Вера Николаевна в "Беседах с памятью". - У меня записано в моем конспекте этого лета:
…4-го августа написаны стихи "Собака" - эти стихи навеяны собакой Горького, сибирской породы…
8-го - "Морской ветер".
13-го -"До солнца" (позднейшее заглавие "Рассвет", - А. Б.).
14-го - "Вечер" и "Полдень", который его очень веселил.
16-го -…"Сторож", "Берег", который мне больше всего нравился.
17-го - "Спор".
Все это время Ян был в хорошем настроении. По вечерам в поле он читал нам с Колей стихи…" .
Не желая отрываться от захватившей его работы над повестью о деревне, Бунин отложил поездку на юг, в Крым, куда собирался 1 сентября.
В сентябре Бунины вернулись в Москву. В. Н. Муромцева-Бунина вспоминает:
"В Москву мы приехали в начале сентября, остановились у моих родителей. В три дня Ян написал начерно первую часть "Деревни". Иногда прибегал к маме, говорил: "жуть, жуть", - и опять возвращался к себе и писал" .
Написанные главы повести Бунин читал осенью 1909 года в кругу друзей. Вера Николаевна говорит в "Беседах с памятью": "Ян позвонил к нам по телефону и сказал, чтобы я приезжала с Колей в Большой Московский и захватила рукопись, он там будет читать "Деревню".
Когда мы вошли в отдельный кабинет, то увидали Карзинкина (брата жены Телешова, тонкий художественный вкус которого Бунин высоко ценил. - А. Б.), Телешова, Белоусова и еще кого-то…
На столе стояли бутылки, вина, закуска.
Ян приступил к чтению и прочел всю первую часть. Читал он хорошо, изображая людей в лицах. Впечатление было большое, сильное. Даже мало говорили" .
В Москве Бунин пробыл недолго. В конце сентября он отправился в Одессу. 25 сентября он сообщал Горькому: "Уезжаю в Одессу. Собрался было дня три тому назад, да напугала Вера: закружилась голова, потемнело в глазах и т. д. Доктора говорят - острое малокровие, переутомилась летом - много училась" . 29 сентября 1909 года Вера Николаевна написала мужу: "Сейчас получили твое третье письмо с дороги…" Почти весь октябрь Бунин провел в Одессе.
Нравилось ему, что здесь по-южному тепло - "совсем лето" , как говорит он в письме к Телешову от 4 октября, - что он снова с друзьями, наслаждается их радушием и гостеприимством.
В Одессе был и Куприн. Бунин уговорил Куприна дать рассказ в сборник "Друкарь".
Двенадцатого октября Бунин сообщал Телешову, что "останется здесь, верно, еще с неделю" . Вероятно, в двадцатых числах октября он уехал в Москву, откуда в середине ноября отлучался в Петербург и, по-видимому, 19-го возвратился в Москву. Жил он у Муромцевых, в Столовом переулке, дом 11, недалеко от Поварской.
Академия наук присудила Бунину еще одну Пушкинскую премию. (Две предыдущие он получил за "Гайавату", "Листопад" и другие произведения.)
О третьей было объявлено на заседании Академии 19 октября 1909 года. Академик А. А. Шахматов послал уведомление Бунину 20 октября:
"Имею честь уведомить вас, что представленные вами на 18-е соискание премии имени А. С. Пушкина "Стихотворения 1903–1906 гг.", том третий (СПб., 1906) - том четвертый. "Стихотворения 1907 г.", "Годива", поэма Теннисона. Из "Золотой легенды" Лонгфелло, "Каин", мистерия Байрона 1908 г…удостоены императорской Академиею наук неполной премии имени поэта в пятьсот рублей" .
Премия была присуждена и Куприну за три тома его сочинений. Он писал Бунину (письмо без даты):
"Судьбе угодно было, чтобы я оттягал от тебя половину Пушкинской премии. Сегодня мне об этом писал Ф. Д. Батюшков…
Я на тебя не сержусь за то, что ты свистнул у меня полтысячи, которую я так же, как и другие, считал у себя в кармане, не зная, что ты вторично представляешь стихи на конкурс. А ты на меня?
Да, я ужасно рад, что именно мы с тобой разделили премию Пушкина" .
В другом письме он уверял Бунина: "Не будем говорить о размерах наших талантов - это нескромно и преждевременно - но только мы с тобою двое и остались верны дороге наших великих предшественников, хотя и поем на другой голос, чем они. Уверяю тебя, если бы Академия соединила меня с кем бы то ни было другим, я бы торжественно mit grosse Scandal отказался от премии и обругал бы всех академиков. А теперь мне приятно и целую тебя" .