"Мотив их один и тот же - оторванность поэзии от реальной жизни, декадентщина, испорченный русский язык, напыщенность содержания и уродливость, за редкими исключениями, формы" .
Шестого февраля 1910 года праздновался тридцатилетний юбилей "Русской мысли", чествовали основателя и издателя журнала В. М. Лаврова. "В Литературном Кружке, - пишет Вера Николаевна, - был банкет, на котором мы присутствовали", - Бунин много лет был сотрудником "Русской мысли". На банкете в большом зале собрались видные литераторы и деятели театра, речи говорили А. Е. Грузинский, В. И. Немирович-Данченко, артист Н. В. Давыдов и другие.
В начале 1910 года Бунин много и напряженно работал над корректурами шестого тома своих сочинений, выпускавшихся на этот раз не "Знанием", а издательским товариществом "Общественная польза" в Петербурге.
Много сил Бунин отдавал повести "Деревня", которую считал одним из значительнейших своих произведений.
Мария Карловна Куприна, желая получить "Деревню" для "Современного мира", послала Бунину в начале 1910 года телеграмму:
"Не отдавайте повести никому до переговоров с нами" .
Бунин писал Нилусу 2 февраля 1910 года из Москвы: "Был в Петербурге - продал повесть Марье Карловне за очень хорошую цену. Перебила у "Шиповника" - и "Шиповник" почти поссорился со мною. Продал книгоиздательству "Общественная польза" свой шестой том… "Знание" меня вывело из терпения своей медлительностью. "Просвещение" ведет со мной переговоры - покупает навек мои сочинения. Прошу семьдесят тысяч за девять томов. До 10–15 февраля остаюсь в Москве" .
Первую часть Бунин отослал в "Современный мир" 10 февраля. Вскоре он уехал в Одессу. 20 февраля 1910 года он писал М. К. Куприной:
"Дорогой друг, вчера послал вам корректуру "Деревни"… Простите, что немного запоздал, - я был в Ефремове, в Тульской губ. - очень больна моя мать. Разбит я вдребезги и посему оставаться в Москве, во тьме и холоде, не могу - завтра выезжаем в Одессу, где я и засяду писать. (Взяли заграничные паспорта, но хочу предварительно посидеть в Одессе, с месяц, - боюсь, что за границей уж очень трудно будет за письменным столом.)" .
В Одессе остановились у Нилуса (Княжеская, 27), а затем переехали в "Бристоль".
Нилус, прочитав "Деревню" по корректуре, поместил о ней заметку в газете "Одесские новости" (1910, № 8064, 13/26 марта) "Новая повесть И. А. Бунина". Он написал, что на днях в "Современном мире" появится начало повести Ивана Бунина "Деревня", и кратко характеризовал это произведение.
Первая часть была напечатана в мартовской книге "Современного мира", следующие Бунин рассчитывал дать на апрель и май. Но продолжение в этих номерах журнала не появилось. Бунин просил Н. И. Иорданского, издававшего вместе с М. К. Куприной "Современный мир", отложить печатание "Деревни" до сентября. В четвертом номере редакция журнала сообщала читателям: "По желанию автора печатание повести И. А. Бунина "Деревня" переносится на осень".
Вера Николаевна Муромцева-Бунина вспоминала об этом пребывании в Одессе: "Ранняя одесская весна. Мы, по пути в Алжир, гостим в этом чудесном городе, где ежегодно проводим несколько недель. В Одессе у Ивана Алексеевича много приятелей, среди них Юшкевич. Юшкевич в радостном настроении. Художественный театр принял к постановке его пьесу "Miserére" - и ему очень захотелось познакомить близких ему людей со своей новинкой. "В награду за слушание" он обещал угостить "настоящим еврейским обедом"… Пьеса всем понравилась" .
Без конца спорили об Игоре Северянине, которым некоторые тогда увлекались, он незадолго перед этим был в Одессе.
В двадцатых числах марта 1910 года Бунин и Вера Николаевна отправились за границу, 21-го прибыли в Вену - письмо Н. А. Пушешникову из Вены помечено 3 апреля (21 марта) 1910 года , оттуда - через Милан в Геную.
Двадцать девятого марта они были на юге Франции - в Ницце. Вера Николаевна вспоминает:
"На следующий день мы отправились на могилу Герцена. Она находится как раз над нашим отелем, который и до сих пор, кажется, существует. Дорога к могиле приятная, идет не то парком, не то лесом. Я очень увлекалась в те годы Герценом, как и всеми его современниками. Ян тоже ценил его, а потому это походило на паломничество, и мы долго молча стояли над могилой…
Прожив в Ницце десять дней, мы уехали в Марсель, чтобы оттуда пойти в Оран.
Марсель поразил криком, сутолокой, движением. Пробыли мы там сутки: узнали, что на другой день уходит в Оран пароход, успели подняться на фуникулере к Санта Мадонне…" Отплыли 3/16 апреля.
В Алжире, в городе Оране, Бунин и Вера Николаевна находились 6/19 апреля (открытка Бунина Н. И. Иорданскому датирована: "Оран, 19 avr., 1910 г." ), в течение одних суток. Алжир удивил их красотой. "Мы, - пишет Вера Николаевна, - знали его по Лоти, которого очень ценили и любили. Ян всегда повторял: "Как он умеет передать душу страны! Редкий писатель!""
В Сахаре они остановились в оазисе Бискра, где пробыли семь дней. Отсюда 13/26 апреля Вера Николаевна писала брату Д. Н. Муромцеву: "Мы - в пустыне, дорогой Митя. Сегодня ездили к песчаным дюнам" . То, что они были в Бискре, видно из письма Бунина, который в тот же день писал неизвестному лицу: "Поклон из Сахары! 26/13 апреля 1910 г. Бискра" .
В глубь пустыни Бунин и Вера Николаевна ездили на лошадях, верст за десять - пятнадцать.
Оставаться в Бискре было невозможно из-за жары и знойного ветра сирокко, боялись также заразиться местной болезнью, при которой тело покрывается нарывами.
Из Бискры они поехали в Константину. Бунина восхитил живописный вид этого арабского города, расположенного в горах.
В дальнейшем Бунины отправились на небольшом итальянском пароходе из Туниса в Сицилию, в город Маццаро. Море угрожающе бушевало. Жесточайший шторм бросал старое суденышко, как щепку, и оно вынуждено было отстаиваться на якоре у дикого берега в какой-то бухте. После двух суток плавания в открытом море - вместо двенадцати часов, необходимых для пути, - пароход с трудом нашел приют в очень древнем порту в Сицилии - Порто-Эмпедокло. Здесь внимание Бунина привлекли руины древнегреческого храма.
Из Сицилии они вскоре отбыли в Неаполь, а оттуда - на Капри, к Горькому, у которого "гостили две недели", начиная с 22 апреля (5 мая).
Распрощались с Горьким и с Капри 8/21 мая. 15/28 мая 1910 года Горький писал Е. П. Пешковой: "Бунин уехал 21-го" .
На обратном пути, от острова до Неаполя, их сопровождали Горький и М. Ф. Андреева, пробывшие в Неаполе вместе с ними два дня. В конце путешествия побывали в Афинах, Смирне (Измире) и Константинополе. 10/23 мая Бунин сообщал Н. И. Иорданскому с парохода "Senegal", находившегося в Ионическом море: "Возвращаемся в Россию, напишите, пожалуйста, в Москву (Столовый, дом Муромцева), что говорят о "Деревне"" . В Одессу они прибыли 18 мая ст. ст.
Здесь задержались один день, два - в Москве и уехали в деревню, чтобы провести там все лето. По дороге заехали в Ефремов, к матери.
"После Москвы, - писал Бунин Горькому 15 июня 1910 года из Глотова, - жил на торчке в Ефремове, при матери, - ей все хуже, - потом искал дачу под Ефремовом, ездил под Елец, в Липецк, ибо сестра (С. Н. Пушешникова, двоюродная сестра. - А. Б.), у которой обычно провожу лето, тоже больна, - страхом смерти, - хотел снова ехать на юг, так как Вере прописано морское купание… Кончилось все это прежней обителью, но надолго ли? По всей России - холера, льют ледяные дожди" .
Бунин надеялся в Глотове закончить "Деревню", продолжения которой ждал "Современный мир". Он жалел, что запродал повесть, лучше было бы написать, говорил он, "несколько портретов мужиков"; с ним не соглашались.
В указанном выше письме Горькому он говорит, что работать "еще не начал, дни провожу пока за чтением". Читал Толстого, который захватил его необыкновенно; он писал Нилусу 10 июня о "Воскресении": "Это одна из самых драгоценных книг на земле".
Долго в деревне он не засиделся: появилась холера, "было несколько смертей и заболеваний, - писал Ю. А. Бунин своей знакомой Елизавете Евграфовне 7 июля 1910 года… - Прибыл санитарный отряд. Оставаться оказалось, конечно, невозможным. Поэтому я, Ваня, Вера Николаевна и один из моих племянников уехали оттуда, и сейчас мы в Ефремове… Здесь в Ефремове положение крайне тяжелое: мать в совершенно безнадежном состоянии, она вся опухла, пульс то сорок, а через минуту более ста, она почти не может двигаться" .
К умирающей матери был вызван в начале июля Евгений Алексеевич из Петербурга, где он совершенствовался в живописи. Мария Алексеевна и жена Евгения Алексеевича Настасья Карловна ни днем ни ночью не отходили от больной.
В середине июля Людмила Александровна скончалась. Юлий Алексеевич писал Елизавете Евграфовне 19 июля 1910 года: "Дорогая моя, вчера похоронили нашу мать. Она скончалась в ночь с 15-го на 16-е июля. Последние дни она почти все время была в бессознательном состоянии. На похоронах было много народа; сегодня поразъехались, - между прочим, уехала в Орел Маша с мужем и детьми… Я через несколько дней уеду в Москву" .
В день смерти матери И. А. Бунин в Ефремове не был. "Из всех нас, - писал Юлий Алексеевич Елизавете Евграфовне 1 августа 1910 года, - отсутствовал при кончине матери Ваня, уехавший в Москву, так как говорит, что совершенно не выносит таких событий. К тому же ему совершенно необходимо окончить повесть в августе, и он работает не вставая" . Уехал Иван Алексеевич 10 июля.
Шестнадцатого июля Бунин писал Е. И. Буковецкому: "В Москве изнурили дожди и тревога за мать, и усилия - работать: ведь до зарезу нужно! Нынче рано утром получил от братьев телеграмму, что мать скончалась" .
Смерть матери, по словам Бунина, "весьма пристукнула" его (письмо М. В. Аверьянову 28 июля 1910 года). Чувствовал он себя очень скверно, но продолжал работать. 20 августа он писал Горькому, отвечая на его письмо: "Вот уж по-истине не умею сказать, как тронуло нас ваше участие к нам!" "Тронул" сочувственный отклик Горького в тяжелые для Бунина дни.
Месяц, прожитый в Москве, Бунин работал с исключительным напряжением, "писал часов по пятнадцати в сутки, боясь оторваться даже на минуту, боясь, что вдруг потухнет во мне, - говорит он в письме к Горькому, - электрическая лампочка и сразу возьмет надо мной полную силу тоска, которой я не давал ходу только работой. А потом это напряжение привело меня к смертельной усталости и сердечным припадкам до ледяного пота, почти до потери сознания.
…Повесть я кончил (считаю, что погубил, ибо сначала взял слишком тесные рамки, а последнее время было чересчур тяжко работать)…" .
Много значило для Бунина в это тяжелое время то, что рядом была Вера Николаевна. Вспоминая этот трудный для них год, Вера Николаевна писала Бунину 9 сентября 1912 года: "Никто, кроме меня, не умеет тебя успокоить. Ведь ты помнишь в годы, когда ты писал вторую часть "Деревни", и холера в Москве была, и горе большое у тебя было, я сумела так тебя лелеять, что ты чувствовал себя, насколько при данных условиях было можно, хорошо…"
Об этом периоде их жизни В. Н. Муромцева-Бунина писала 23 июля 1957 года: из Ефремова "мы с Иваном Алексеевичем уехали в Москву: мать настаивала, чтобы он не присутствовал во время ее кончины, так как всякая смерть на него действовала ужасно, и она это знала, знала, что он с детства боялся потерять ее.
Вскоре после нашего приезда в Москву пришла роковая телеграмма. Мы жили вдвоем в нашем особнячке в Столовом переулке. Иван Алексеевич по 12 часов в день писал "Деревню", вторую часть, никого не видел, только по вечерам мы ходили гулять по переулкам".
Мария Карловна Куприна и Н. И. Иорданский, боясь задержать ближайшие номера журнала, торопили Бунина. Возвратившись в августе из-за границы, Иорданский просил рукопись "Деревни" и писал: "Присылайте поскорее, и тогда мы сделаем усилие, чтобы вместить окончание в октябре. Видели мы Горького; он очень тепло говорил о вас и Вере Николаевне и очень хвалил "Деревню"" .
В конце августа Бунин уехал в Глотово.
Двадцать третьего августа он писал Е. И. Буковецкому:
"Измучился я в Москве. Приехав сюда (в Глотово. - А. Б.), надеялся немного отдохнуть, перечитать со свежей головой вторую часть своей злосчастной повести и отослать ее, а вместо того захворал гриппом. Теперь поправляюсь" . В тот же день он писал Иорданскому, что "думал отдохнуть от работы, тоски, Москвы, дождя, колокольного звона, а вместо того захворал гриппом. Это задерживает высылку "Деревни": надо ее перечитать в бодром, ясном настроении, а у меня шум и звон в голове" .
Второго сентября 1910 года рукопись была отправлена в "Современный мир". Потом, от усталости, Бунин "дня два был в полном изнеможении" .
10 сентября Бунин уехал из деревни в Петербург - "за получкой с "Современного мира" и за продажей книги" . По пути он остановился в Москве. На собрании "Среды" читал "Деревню".
"Наш журнал" сообщал 19 сентября (1910, № 3): "На днях Иван Алексеевич в кругу своих близких друзей прочел вторую часть "Деревни". Повесть произвела на слушателей сильное впечатление. Несомненно, это новый богатый вклад в сокровищницу русской литературы".
По приезде Бунина в Петербург издательство "Просвещение" вступило с ним в переговоры об издании его собрания сочинений. Издатель Лев Цетлин предлагал сорок тысяч и по пятьсот рублей за лист будущих произведений, с тем чтобы все они печатались в этом издательстве, - условия, подобные кабальному договору Чехова с А. Ф. Марксом. Бунин, слишком много испытавший тягостных забот о завтрашнем дне, готов был согласиться. Но все же из этих переговоров ничего не вышло: измученный "изнурительным негодяем Цетлиным", который, выторговывая выгодные для себя условия, по словам Бунина, тысячу раз "соглашался на то или другое - и на другой день отказывался от своего согласия" , Бунин отказался от этого предложения.
В последних числах октября Бунин с женой переехали в Сосновку - под Петербургом, гостили там у А. Г. Гусакова. Жили там и в ноябре.
Здесь Бунин услышал о смерти Л. Н. Толстого. 13 ноября 1910 года он писал Горькому: "Утром профессор Гусаков, у которого мы с Верой гостим, вошел и сказал (о Толстом): "Конец". И несколько дней прошло для меня в болезненном сне. Беря в руки газету, ничего не видел от слез. Не могу и теперь думать обо всем этом спокойно…
Смерть Толстого как будто взволновала публику, молодежь, но не кажется мне это волнение живым. Равнодушие у всех ко всему - небывалое. А уж про литературу и говорить нечего. До толков о ней даже не унижаются" .
Через много лет после этого, будучи в эмиграции, Бунин вспоминал: "До сих пор помню тот день, тот час, когда ударил мне в глаза крупный шрифт газетной телеграммы:
- Астапово, 7 ноября. В 6 часов 5 минут утра Лев Николаевич Толстой тихо скончался.
Газетный лист был в траурной раме. Посредине его чернел всему миру известный портрет старого мужика в мешковатой блузе, с горестно-сумрачными глазами и большой косой бородой. Был одиннадцатый час мокрого и темного петербургского дня. Я смотрел на портрет, а видел светлый, жаркий кавказский день, лес над Тереком и шагающего в этом лесу худого загорелого юнкера…" - Дмитрия Оленина ("Казаки").