...Идея с "Архипелагом" осуществлена не была - в ней было мало настоящего кинематографа, это была абсолютно литературная работа. Позднее Василий Павлович выпустил ее в виде детской повести под названием "Мой дедушка - памятник", а еще позже написал продолжение - "Сундучок, в котором что-то стучит".
Затем была встреча с Верой Федоровной Пановой, неожиданная смерть которой прервала нашу совместную работу...
Следующий писатель, с кем я вознамерился связать литературу и кинематограф, был ленинградец Валерий Попов, поклонником творчества которого я был и остаюсь по сию пору.
Еще на режиссерских курсах мне пришла в голову мысль сделать фильм о Ленинграде, который как бы и не Ленинград, а целая европейская цивилизация. Замысел "Похищения Европы" заключался в том, чтобы рассказать историю путешествия человека вокруг Европы с посещением Финляндии, Швеции, Голландии, Англии, Франции, Испании, Италии, Греции и его возвращения через Одессу обратно в Ленинград... При этом в конце фильма выясняется, что все эти страны, города и веси в Ленинграде и снимались.
В нашем городе есть все возможности для таких съемок. В дальнейшем я частично подтвердил это на практике, сняв почти всего "Холмса" не в Лондоне, а в Ленинграде.
Мы с Поповым потратили колоссальное количество времени на то, чтобы это реализовать, меняли названия, ввели тему реставрации. Вертели и так и этак.
Но... Литературный язык писателя Попова никак не сочетался с киноязыком. Это была очередная неудача. Неудача, которая сдружила нас еще больше. И доказала мне в конечном итоге, что писатели - особое племя ярких, глубоких индивидуалистов.
Лев Толстой не воспринимал шекспировского "Лира", но его жизненный финал напоминает шекспировский - ушел от власти, от славы и семьи. Даже в театрах часто короля Лира гримируют под Толстого.
На Ивана Андреевича Крылова лаяли собаки, и к нему ластились кошки. По дому он любил хаживать нагишом...
Николай Васильевич Гоголь был по-лисьему рыжим, имел прозвище Пигалица, любил компоты и козье молоко с ромом, ходил по улице левой стороной...
Михаил Юрьевич Лермонтов был низок ростом, драчлив, некрасив и хром...
Антон Павлович Чехов получал в гимназии за сочинения только тройки, имел 45 псевдонимов...
Зато послушайте:
...Корабль вбежал в Неву -
И вот среди зыбей,
Качаясь, плавает, как лебедь молодая...
Ликует русский флот...
Это написал более полутора веков назад человек по прозвищу Обезьяна, светло-серые глаза которого и ослепительная белозубая улыбка сражали женщин наповал.
Писатель настроен не на драматургическое, зрелищное изложение истории, которая бродит в его голове, а на словесное повествование. Повествование - оружие писателя.
Позднее я столкнулся с этой проблемой, когда экранизировал пушкинскую "Пиковую даму".
Еще более загадочно племя сценаристов, тихое, осторожное, прячущееся за спинами режиссеров. Ни о ком из них вы нигде не найдете экстравагантных историй, подобных писательским.
Написание киносценария - это особая конструкторская технология, особое видение мира и особый талант. Тонино Гуэрра, например, считает, что в работе сценариста главное - добиваться напряжения ритма, развивать чувство цвета, искать смысловые детали, видеть ушами и слышать глазами.
Анатолий Гребнев говорил, что надо раз и навсегда смириться с тем, что режиссер должен присвоить твой сценарий.
Загадочно бескорыстие этого племени. Подумайте сами - корпеть над собственным замыслом, любовно его реализовывать, выписывать характеры, придумывать сюжетные ходы и коллизии, на внутреннем экране своего воображения видеть этот сочиненный тобой мир, слышать диалоги, страдать за героев, и...
В один роковой момент твое детище оказывается в руках "реализатора", как называют режиссеров французы, который бесцеремонно вторгается в хрупкий мир, сочиненный трепетной рукой, и учиняет там любой произвол, какой сочтет нужным.
Остается только гонорар?
Если фильм получился - хвалят режиссера, если неудача - виноват сценарист. Горькая судьбина! И лишь редко-редко перепадает удача - приз на каком-нибудь фестивале за сценарий.
Странным образом почти все сценаристы, с которыми я работал, начинаются на букву "В": Владимир Валуцкий, Владимир Вардунас, Аркадий Высоцкий, Эдуард Володарский, Сергей Воронин...
Вера Федоровна Панова оставила меня наедине с нашей совместной заявкой, которую мы детально обсудили и спланировали.
Звать нового человека казалось мне кощунственным. И я рискнул - впервые в жизни сел за экранизацию.
А через два месяца после похорон Пановой умер мой Учитель. Он был ровесником Веры Федоровны. Те же, знакомые мне даты: 1905-1973.
Я ТЕРЯЮ УЧИТЕЛЯ
Последний разговор с Козинцевым. - "О чем говорить?" - Прощание на Литераторских мостках.
14 мая 1973 года хоронили Козинцева. За двенадцать дней до смерти в Комарово с ним случился обширный инфаркт, или, говоря по-русски, разрыв сердца. Реаниматоры оживили его, двенадцать дней он пролежал без болей, в хорошем настроении, на заграничных лекарствах. Умер утром 11 мая на шестьдесят восьмом году жизни...
Последняя встреча, последний разговор, последнее впечатление. Они кажутся особенно значительными, несмотря на мимолетность. К ним возвращаешься в поисках особого смысла.
Последние месяцы жизни он вдруг стал активным - много выступал, волновался перед выступлениями, как школьник. В апреле в Москве было Всесоюзное совещание киноработников. Накануне в Театре на Таганке шел "Гамлет". Я заметил Григория Михайловича в зале, когда уже свет был почти погашен. И вот мгновенная реакция, которую я помню: мобилизация внимания, обостренное наблюдение спектакля, ответственное, что ли, ведь в антракте спросит!..
Спектакль шел хорошо, на сцене явно знали, что наш "главный шекспировский" режиссер сидит в зале.
Я встретил его с женой Валентиной Георгиевной в антракте. О спектакле он не спросил, сказал лишь, что Высоцкий и Демидова очень хороши. Спросил о другом: "Что же я буду говорить завтра на совещании? Заставляют. Даже отложили мою поездку в ГДР на шекспировский фестиваль. Теперь придется краснеть в Германии, потому что приеду к шапочному разбору и буду выступать, не увидев спектаклей", - волновался он.
"О чем говорить?.." За годы учебы и работы на "Ленфильме" я хорошо усвоил, что Григорий Михайлович никогда не желал слушать пустое. Все мы не раз видели, как откровенно гасли его глаза, когда из разговора уходила мысль. Сейчас на меня смотрели внимательные, озабоченные глаза.
Нежели он ждал ответа? Но что я мог ему сказать? У меня были свои заботы - сценарные. Прошел всего месяц, как умерла Панова... Козинцев хорошо знал писательницу и сейчас во время разговора в театре сердечно помянул ее добрым словом. Потом посочувствовал мне, что работа над сценарием затормозилась, советовал доделать начатое. И после паузы опять: "О чем же говорить?!"
...Спектакль закончился поздно, а уже ранним утром следующего дня я увидел Козинцева в президиуме Всесоюзного совещания.
Он выступал одним из первых. Сразу завел разговор о серых фильмах, убивающих зрительское время. Причину "мелкотемья" таких фильмов он объяснил режиссерским "мелкодушьем". Эту мысль Григорий Михайлович повторял не раз. Еще недавно, в Ленинграде, он предостерегал режиссеров, чтобы в трудную минуту они не становились "удобными" людьми. И вот теперь в Москве он повторял те же слова, повторял горячо, потому что видел в этом опасность для искусства...
Он вспомнил Каннский фестиваль, на котором был членом жюри и где участвовала "Дама с собачкой" Иосифа Хейфица... Но там же были "Седьмая печать" Бергмана, "Сладкая жизнь" Феллини!.. Козинцев говорил о точках отсчета...
Вечером участникам совещания показали новинку - "Рим" Феллини.
Козинцева в зале уже не было, он улетел в Германию. Странно подумать, что, может быть, он так и не увидел этот фильм своего любимого режиссера. Я помню его рассказ о том, как Феллини показывал ему материал "Джульетты и духов", как обсуждал с ним замысел "Клоунов"...
"Полное волнения и страсти веселое народное искусство..."
В газетах, где был помещен некролог о Козинцеве, одновременно сообщалось о том, что фильм Ильи Авербаха "Монолог" послан в Канн.
...На похоронах шел теплый весенний дождь. Могила в прекрасном месте - на Литераторских мостках. Город признал его как одного из своих выдающихся жителей.
К сожалению, не обошлось (да и не могло обойтись) без официальных речей. Но два человека говорили не от имени культуры, искусства, народа, партии и правительства. Это были ученики Козинцева: Станислав Иосифович Ростоцкий из московского, вгиковского выпуска и наш товарищ по курсам Илья Авербах.
После похорон мы напились в Доме кино в кабинете у нашего бывшего завуча на курсах Александра Вениаминовича Орлеанского.
Затем поехали к Валентине Георгиевне. Там было полно народу - Нея Зоркая, Алик Липков, Леонид Трауберг, Марк Донской, Станислав Ростоцкий...
Нас посадили за стол.
Валентина Георгиевна восхитила меня колоссальным запасом иронии, духа, мужества. Предметом шуток был пьяный Соломон Шустер - наш товарищ по курсам. Для нее это было разрядкой. Потом с печальной улыбкой она сказала, вспоминая только что прошедшие похороны: "Когда рабочий с Ижорского завода читал свою речь и все время говорил "Георгий Михайлович", я смотрела на Гришу и думала: вот сейчас он мне подмигнет. Мы любили такие фарсы".
БЕЗ САНТИМЕНТОВ
Я сомневаюсь в Кореневой, и напрасно. - Зоя большая и Зоя маленькая. - Жить ради наслаждения способен только мещанин! - "Сентиментальный роман" приходится резать по-живому. - Кончаловский против Фассбиндера.
Физическая хрупкость в сочетании с сильным, волевым лицом и умными глазами - вот мое первое впечатление от девочки, которую я увидел однажды в передаче, посвященной творчеству ее отца - кинорежиссера Алексея Коренева. Лену представили как студентку Щукинского училища.
Это было время, когда Вера Панова предложила мне экранизировать "Сентиментальный роман".
"Вот Зойка маленькая!" - подумал я, глядя на экран телевизора...
Смерть Веры Федоровны отодвинула работу над фильмом на целых три года. За это время появился "Романс о влюбленных", и Елену Кореневу узнали все.
Режиссер "Романса" Андрей Кончаловский приметил в ней эту особенность девочки-женщины, эту хрупкость, ребячливость, незащищенность и одновременно нервный, напряженный душевный строй. Исполнение главной роли в большом и сложном фильме явилось хорошей школой для выпускницы театрального училища и открыли ей двери в театр. Другой путевкой в мир профессионального искусства была ее Джульетта в дипломном спектакле Щукинского училища.
...Зойку маленькую в конце концов она сыграла. Помню нашу первую встречу во дворе "Мосфильма": вместо простой и скромной девушки-подростка, какой я представлял себе героиню Веры Пановой, навстречу мне шла известная уже актриса, побывавшая на фестивалях, в меру вежливая, в меру надменная. Именно ей предстояло в будущем фильме сказать слова Зойки маленькой: "Жить ради наслаждения способен только мещанин!" И когда Зоя большая спросит ее: "Значит, и шелковые чулки носить нельзя?.. И лакированные туфли?..", Зойка маленькая должна будет ответить коротко и убежденно: "Нельзя!"
Глядя на приближающуюся фигуру в джинсах, модной кожаной куртке, видя сапожки на высоких каблучках и короткую парижскую стрижку, я усомнился в ее способности стать скромной и ясной, страстно убежденной и умной Зойкой маленькой - комсомолкой начала двадцатых годов. Та девочка на экране телевизора, которую я видел три года назад, могла стать ею, но эта восходящая кинозвезда должна будет себя ломать, станет изображать Зойку...
Так думал я, потому что не знал еще о главной тайне Кореневой - ее способности в критический момент работы бросить частицу собственной души, плоти, сердца, назовите как хотите, на огонь жертвенника, довести себя до точки кипения, дойти до предела сил и чувств и так вырвать у судьбы нужный результат.
Актерским профессионализмом принято называть способность исполнителя на вопрос "Готов?" ответить, как пионер, "Всегда готов!" и "давать" то, что от тебя ожидают.
Коренева - неожиданна, реакции ее непредсказуемы, результат подчас обескураживает... Но бывает - и потрясает!
...Эту сцену снимали ночью, взяв напрокат зал Театра имени Комиссаржевской. На подмостках стояли две Елены - Проклова и Коренева, исполнявшие роли двух Зой - большой и маленькой. Красивая, цветущая Лена Проклова была в балетной пачке. Сияли голые плечи, шуршали юбки. Она умело вставала на пуанты, ибо с детства занималась балетом. Лена Коренева сменила свои джинсы и кожаную куртку на узенькое бедное платьице - открылись выпирающие ключицы, по-детски большой стала голова, на ноги она надела несуразные носки, застегнула перекладинки на парусиновых туфлях. А между ними стоял объект их любви, растерянный газетчик Шура Севастьянов. Его играл студент Щукинского училища Николай Денисов.
Елене Прокловой легко давались роли покорительниц мужских сердец - белозубая улыбка, большие синие глаза... И сейчас, в балетном костюме, она чувствовала превосходство, победа над соперницей была налицо. Но текст на репетиции не шел, классический спор комсомольцев двадцатых годов о шелковых чулках, лакированных туфлях и белье с кружевами не оживал. Смысл спора не волновал современных молодых актрис.
Но вот Проклова хищно передернула голыми плечами - искра упала на хворост. Импульс партнерши зажег в Кореневой пожар бедствия, потери, утраты тайно любимого человека.
"Жить ради наслаждения способен только мещанин!" - с отчаянием сказала Зойка маленькая. Реакция актрисы оказалась неожиданной, но очень верной.
Дальше у Кореневой в диалоге осталось только одно слово "нельзя", которое она должна повторять в ответ на вопросы Зои большой. И в нарастании этих многих "нельзя" актриса сумела, не сделав ни одного движения, не дрогнув, не заметавшись, передать неотвратимость потери, растерянность и ненависть, выразить боль скрытой мечты бедно одетой девушки о красоте и любви...
Съемка была окончена, но еще долго Коренева находилась в этом бескомпромиссном состоянии, ненавидела свои тряпки, не могла разговаривать с Прокловой, словно тень этого давнего разрыва, описанного Верой Пановой, легла между ними.
Но это было потом.
А вначале Госкино после некоторых колебаний, вызванных неоднозначным отношением властей к покойной писательнице, разрешило наконец "Ленфильму" работу над "Сентиментальным романом". Со мной был заключен договор на написание сценария.
Моя неопытность в этом деле вышла боком в конце работы. Фильм получился очень длинным. Две серии мне не разрешили сделать. Пришлось резать по живому и каждый раз я вижу с болью монтажные шрамы.
Это был серьезный урок на будущее: сценарий должен быть компактным и... просторным для того, чтобы у режиссера была возможность иметь драматургический "воздух".
Замечательные актеры собрались на нашей съемочной площадке: нервный, истеричный Станислав Любшин, самоуверенный Олег Янковский, "простонародная" и искрометная Людмила Гурченко, застенчивая скромница Людмила Дмитриева, ледяная красавица Валентина Титова, обаятельный "балбес" Сергей Мигицко...
Главным оператором на картине был маститый ленфильмовец, выдающийся мастер Дмитрий Давыдович Месхиев. Это была его последняя работа в кино.
А главным художником был дебютант - молоденький Марк Каплан - сын знаменитых ленфильмовских мастеров Беллы Маневич и Исаака Каплана. Он только что закончил постановочный факультет театрального института у Николая Павловича Акимова. Это была его первая работа в кино. Следующей работой будет "Холмс"...
В ленинградском журнале "Звезда" киновед Гали Ермакова писала: "...По сравнению с первоисточником в фильме многое изменено, переакцентировано... Игорь Масленников, по существу, создал оригинальный сценарий по мотивам романа Пановой".
"Сентиментальный роман" побывал на нескольких фестивалях, в том числе в Афинах и в Западном Берлине. Именно там, в Берлине, в 1979 году в жюри фестиваля встретились советский плейбой Кончаловский и председатель жюри Райнер Вернер Фассбиндер. Между ними случился спор. Фассбиндер хотел дать главный приз нашему "Сентиментальному роману". Советский член жюри восстал против награждения...
"...этой сентиментальной пошлости, - как писал потом Кончаловский, - не то минского, не то киевского разлива..."
А ведь только что он снимал Кореневу в своем "Романсе о влюбленных"!
ЖАЖДА УСТАВШИХ КОНЕЙ
О том, как молодую девушку выдали за короля без любви. - Нет у пас пи Дюма, ни Скотта. - Верлен в автобусе Сосново-Ленинград. - Три тетради с заметками об эпохе. - Глазунов находит для "Ярославны" недурную компанию. - Мы помогаем французским детям учить свою историю.
Киевского князя Ярослава Мудрого часто называют тестем Европы. Всех трех дочерей он выдал замуж за королей:
Елизавету за норвежского, Анастасию за венгерского, Анну за французского. Это были политические браки, одна из форм выражения миролюбивых намерений Киевской Руси.
...Молоденькую девушку выдали за короля. Конечно, нет ничего удивительного в том, что она была готова к браку без любви. Удивительно другое: короткий, резкий переход от беззаботной киевской юности к суровой роли королевы, облеченной властью казнить и миловать. Французские хроники свидетельствуют, что Анна Киевская, овдовев вскоре после воцарения на престоле, долго и мудро правила Францией, растила и ставила на ноги своего сына, будущего короля Филиппа по прозвищу Толстый.
Тысячелетняя дистанция стерла свидетельства будничной жизни, эмоций и чувств людей того времени. Уцелели только скупые факты. Их надо было наполнить жизнью. Всякий автор волен это делать по-своему. Антонин Ладинский в своем романе "Анна Ярославна, королева Франции" изложил свою версию.
Владимир Валуцкий в своем киносценарии ограничил историю коротким отрезком времени - путешествием Анны из Киева в Париж, длившемся год. Он написал сценарий со множеством сюжетных поворотов и приключений.
Композитор Владимир Дашкевич вместе с поэтом Юлием Кимом музыкой сократили дистанцию между одиннадцатым веком и двадцатым. Наметился жанр фильма, не похожий на традиционное представление об историческом кино. Хотелось без ложного пафоса и торжественности взглянуть на жизнь наших далеких предков, проникнуться их чувствами, шутя, поведать о серьезном. Увидеть их не в парадных одеждах, увековеченных на иконах и фресках, а в пропыленных костюмах воинов и путешественников.
"Полное волнения и страсти веселое народное искусство..." - как говорил нам когда-то Козинцев.
Высокопарный, торжественный стиль - обычное дело при изложении русской национальной истории. Нет у нас ни Дюма, ни Вальтера Скотта.