Иван Иванович Вышников бережно протирал масляной тряпицей драгоценное ПТР, когда к нему подошел двухметрового, баскетбольного, как бы сказали теперь, роста Николай Мазур. Николай с удовлетворением понаблюдал за работой товарища, назидательно изрек:
- Ну, Иван Иванович, храни ружьецо как зеницу ока. Эта штука, брат, насквозь прошивает легкие танки, бьет средние, достает самолеты, а об автомобилях и говорить нечего. Понимаешь, какие возможности у тебя в руках?
- Спасибо, браток, разъяснил, - засмеялся Иван Вышников. - Смотри только врагам не проболтайся об этих возможностях, а то разбегутся.
Под вечер вернулись два наших москвича - Демьянович и Костюкович, отпущенные по домам на часовую побывку. Для Костюковича эта встреча с родными стала последней. Но пока мы все были живы и здоровы, и на вечернюю поверку отряд выстроился в полном составе. Перед развернутым строем Кисляков представил прибывшее "московское" пополнение.
- Вот наш радист - Володя Тарасов. Будет держать связь с Большой землей. А это его правая рука - Валентина Торопова. Так что не без женщин в отряде. И пусть только кто-нибудь вздумает ее обидеть, - Кисляков как бы шутя повертел в воздухе кулаком, размеры которого убедительно свидетельствовали, что лучше уж на него не натыкаться, - ну и, наконец, вот грозная огневая сила - подрывники - специалисты по шоссейным и железным дорогам.
Вечером к школе подрулила черная "эмка", из нее вышли капитан и двое штатских. Нас с оперуполномоченным Чуяновым отозвали в один из школьных классов. Здесь-то мы узнали о том нашем пополнении, с которым предстояло познакомиться несколько позже, уже за линией фронта. В глубоком тылу нашего появления ждали свои люди, хорошо знающие обстановку в своих районах. В деревне Бабий Лес - лейтенант Иван Фоминков, в деревне Росошно - Иван и Григорий Кирильчики, в Острове - Дубовский и лесник Антон Яцкевич, в Сухом Острове - фельдшер Алексей Фролович и его жена Лена. Последний организационный вопрос был, таким образом, улажен, и теперь ничто не удерживало нас в Москве.
Утром отряд разместился в грузовиках, моторы загудели, мы поехали. Прохожие провожали взглядами наши грузовики с некоторым удивлением. Со стороны мы, должно быть, выглядели весьма загадочно. Наряженные кто во что горазд, в пиджаках, бушлатах, гимнастерках, кепках и полувоенных фуражках, мы смахивали на бригаду, отправлявшуюся убирать картошку в колхоз. С другой стороны - сверкающие на солнце винтовки и автоматы. Было над чем задуматься прохожим. И только песня, что лихо развевалась за мчащимися по шоссе грузовиками, могла кое-что сказать об истинном назначении этих пестро одетых, но вооруженных людей. По ветру неслось:
- Белоруссия родная, Украина золотая,
Наше счастье молодое мы штыками, штыками защитим.
Грузовики мчались дальше и дальше. Запад неумолимо надвигался на нас, как бы демонстрируя документальные кадры отгремевшей военной эпопеи: изрытая воронками от авиабомб и снарядов, исполосованная траншеями земля, сожженные деревни с сиротливо торчащими трубами печей, черные громады искореженных танков по обочинам дорог, разбитые пушки.
Но что интересно, на нас угнетающего впечатления эти картины не производили. Ожесточенность боев, убедительно запечатленная батальным пейзажем, передавалась нашим сердцам и взывала к отмщению.
Лейтенант Василий Соляник всматривался в дорогу с особым вниманием. На одном из перегонов он вдруг попросил остановить машину.
- Разрешите остановиться у этой высотки, товарищ командир. Тут похоронены бойцы моего взвода и мой друг, командир роты. Здесь мы прошли свое боевое крещение.
Машины затормозили. Соляник соскочил с борта и кинулся вверх по склону, к поросшей березами вершине высоты. Молча за ним потянулись остальные. И вот мы стоим у братской могилы, на земле, усеянной позеленевшими патронными гильзами.
- Да, здесь, - едва слышно сказал Вася. Его юношеское лицо внезапно осунулось, отвердело. Оглядевшись, он снял шапку, потом наклонился, раздвинул рукой траву. Мы увидели снарядную гильзу среднего калибра - немудреный солдатский памятник с высеченными ножом фамилиями погребенных товарищей. Коснувшись губами гильзы, Василий встал, взглянул на нас.
- Пять страшных дней и ночей стояли мы тут. Не раз рукопашная шла прямо в окопах. Трижды высота переходила из рук в руки, и все же мы удержали ее. Похоронили товарищей, потом получили приказ отойти…
Участки этой дороги были памятны не только лейтенанту Солянику. Моя память, например, сразу ожила, как только за поворотом открылся старинный Торжок. Некогда чистенький, утопающий в зелени, он предстал перед нами в руинах, коричнево-пепельный и безжизненный. Мелькнула школа у реки, от четырех этажей которой остался лишь фундамент с зияющей чернотой подвала. В этом здании, превращенном в госпиталь, я залечивал рану, полученную в первые дни войны.
Между тем близость фронта скоро начинала давать о себе знать. Где-то в поднебесье шел яростный воздушный бой. Чтобы не попасть под внезапный обстрел немецкой авиации, командир приказал свернуть с дороги, замаскироваться в сосновом лесу. Автомашины и люди укрылись под деревьями. Чувствовалось, как мелко дрожала и глухо стонала земля.
- Кажись, знатная гроза надвигается, - уставившись в небо, объявил рядовой Урупов. Не дожидаясь ненастья, он захлопотал около вещевого мешка, извлекая плащ-палатку.
- Оставь палатку. Не гроза это. Артиллерия, бог войны беснуется, - подал голос Николай Мазур, бывалый артиллерист.
Как только стемнело, слова Мазура подтвердились с наглядной очевидностью. Огневое зарево полыхало на западе чуть ли не вполнеба. С наступлением темноты, когда угроза с воздуха миновала, мы тронулись в сторону этого феерического зарева.
На рассвете колонна грузовиков выскочила на широкое поле. Последнее поле Смоленщины. За ней - земля Белоруссии. Оставляя позади клубы серой пыли, грузовики двигались курсом на неприметную деревеньку Косачи. К утру фронт притих, затаился. Слоистое покрывало туманов затянуло низины и кустарник. Остро и пряно пахли росистые травы.
Вот промелькнула на всхолмье ветряная мельница. Каким чудом война не коснулась этого ветхого сооружения?! Вокруг мельницы копошились исхудалые женщины да почерневшие ребятишки. С первого взгляда было видно, что не так просто вдохнуть жизнь в этот источенный временем механизм. Тем более без мужских рук. Но люди трудились, не теряя надежды.
Деревня Косачи приняла отряд гостеприимно. Бойцы разошлись по хатам и тут же уснули крепким сном. А пробуждение принесло интересную новость. Оказалось, что в деревне нашла приют еще одна группа партизан, причем не таких, как мы, будущих, а самых настоящих, только что вернувшихся из вражеского тыла.
Эта небольшая группа была частью прифронтового отряда соединения Шмырева. И вот ранним утром шмыревцы пересекли линию фронта, вышли к деревне и расположились отдохнуть у ручья на живописной лужайке. Вот кто мог наилучшим образом рассказать нам, как перейти фронтовую полосу, научить наладить партизанский быт. Понятно, что вскоре весь наш отряд собрался у костра шмыревцев. Вид у партизан был усталый. Непросохшая, видавшая виды одежда сушилась на солнце. Наше появление заметно оживило шмыревцев. Выяснилось, что мы тоже представляем для них живой интерес. Вопросы о положении на фронтах, о жизни на Большой земле, о москвичах и Москве посыпались со всех сторон. Мы обстоятельно расспрашивали о жизни в тылу противника. Словом, беседа получилась не только дельной, но и живой. Последним, попросив тишины, к нам обратился командир шмыревской группы:
- Всегда помните, друзья, основной закон партизан: никогда и нигде не оставляй товарища в беде. Свято исполняйте этот закон, хотя бы рисковать для этого пришлось и собственной жизнью. Второе: в тылу врага боеприпасы и взрывчатка - это ваш воздух. Без хлеба и соли можно перемочься, а без патронов и тола - смерть. Патрон в лесу не только смерть для врага, но и жизнь для партизана. Вывод - берегите каждый патрон. Ну и наконец налаживайте хорошую разведку, не бойтесь разумного дерзания, не забывая ни на минуту о бдительности и боевой дружбе с населением.
На этом маленький урок лесной школы был закончен. И конечно же, урок пошел нам на пользу. Беседа рассеяла у нашей молодежи подспудно существовавшее представление о том, что будто бы враг вездесущ, а фронт - это сплошная и непроницаемая линия штыков, колючей проволоки, пулеметов, пушек и танков. Такому переосмыслению помогли простые факты, сообщенные нам шмыревцами, и некоторые из этих фактов казались нам прямо-таки поразительными. Группа партизан этой бригады, например, весной 1942 года вывела из немецкого тыла и переправила через вражеские боевые порядка полторы тысячи призывников, которые пополнили ряды Красной Армии. А ведь нужно было не только провести, но и собрать почти на виду у немцев эти полторы тысячи парней. Значит, можно! Бойцы нашего отряда заметно повеселели.
Но нам-то подобный опыт только предстояло набирать. Его отсутствие обнаруживалось во всевозможных мелочах. При распределении по вещмешкам партизан анодных батарей для питания рации возникло такое, к примеру, недоразумение. Радист и его помощница объясняли партизанам тонкости обращения с капризной кладью. Однако те с недоверием косились на тяжелую, да к тому же столь прихотливую ношу. Что от нее проку, если стрелять ею нельзя, поезд этой штуковиной под откос не пустишь.
- Да ведь без электропитания нет рации! Ни Большая земля нас не услышит, ни мы ее, - жарко убеждал Володя помощников, которые готовы были взвалить на плечи пулемет или другой еще более тяжелый любой "стратегический" груз, но отказывались тащить эти сомнительной нужности коробки. Мне пришлось помочь радистам убедить партизан в необходимости связи с Большой землей.
5 июля 1942 года на закате дня отряд был у Витебских (Суражских) ворот и занял исходное перед броском положение. Впереди змеилась изломанная линия еле заметных глубоких окопов, вытянулись замысловатые заграждения из колючей проволоки. Несколько на отшибе от партизан присели трое совсем молодых парней, одетых в непривычную немецкую форму, - наши проводники.
Тревожный час прощания с Большой землей накатывал на отряд. Нервы людей напряжены, не терпелось скорее начать действовать. Но следовало еще дождаться полной темноты, а также последних донесений армейской разведки. Данные эти должен был сообщить нам гвардейский полковник, командир бригады, на участке обороны которого нам предстояло переходить линию фронта.
Вот он, наконец, отозвал в сторону командира, комиссара, начальника штаба и меня. Изложив оперативные разведывательные данные, полковник еще раз коснулся наших тактических, ближайших задач:
- Запомните, по шоссе Полоцк - Витебск наблюдается интенсивное передвижение войск противника. Пересечь эту магистраль днем и не обнаружить себя невозможно. Этот бросок планируйте на ночь. Учтите, немцы в прифронтовой полосе круглосуточно контролируют все важнейшие дороги. К тому же немецкому командованию уже известно о периодической переброске в их тыл партизанских вооруженных групп. Наше преимущество в том, что они не знают троп, по которым просачиваются отряды. А главная задача на той стороне - в темпе углубиться на двадцать - двадцать пять километров от фронта и остаться при этом незамеченными. А там ищи ветра в поле. Вокруг вас будут советские люди. В своей же хате и стены помогают. Но до хаты нужно дойти, а потому во что бы то ни стало избегайте столкновения с противником в прифронтовой полосе…
Стратегический план действий отряда после благополучного углубления на несколько десятков километров оккупированной территории был разработан еще в Ореховце: быстрый и скрытый маневр в Смолевичский район Минской области, организация базы на месте, установление связи с разрозненными партизанскими группами. Затем удары по главным коммуникациям и линиям связи противника, сообщение разведывательных данных, уничтожение живой силы и техники противника.
Пока мы совещались с полковником, наступила ночь - время перехода отряда "Смерть фашизму" через линию фронта. С тихим звоном было вынуто звено в проволочном заграждении. И вот уже глубокий противотанковый ров отделил нас от Большой земли.
Первые шаги по прифронтовой земле делали осторожно, нерешительно. Впереди пробиралась, останавливаясь и прислушиваясь, группа разведчиков. По их сигналам за ночь мы бессчетное число раз плотно прижимались грудью к матушке-земле. Вдали, то справа, то слева, изредка раздавались короткие пулеметные очереди и одиночные выстрелы. Где-то в стороне ночную мглу разрезали ярко-красные вражеские ракеты. Каждый понимал, что пробираемся через запутанный лабиринт вражеской обороны. Подобно привидениям, мы, грязные и мокрые, бесшумно углублялись в полную неизвестности темноту. Нервы были напряжены до предела. Необычно длинными казались медленно преодолеваемые десятки метров.
Коротка летняя ночь в Белоруссии. Шоссе отряд должен был пересечь ночью, но темп движения нарушился с первых же минут. Лишь поздним утром, измученные, исцарапанные и грязные, мы едва добрались до шоссе. Но по нему уже давно непрерывным потоком шли машины. Пришлось залечь в чаще леса. Оставалось одно - выжидать, когда дорога окажется свободной.
Медленно и тревожно тянулись часы ожидания. Но это не был отдых после ночного марша: мы были словно на пороховой бочке. К полудню шоссе все же постепенно опустело. Воспользовавшись этим, отряд быстро поднялся, мгновенно перескочил через дорогу и углубился в сосновый лес. После тридцатикилометрового ночного перехода бойцы валились с ног. Вещевые мешки будто наполнились свинцом. Нужны были отдых и еда. Вскоре отряд остановился на привал. Партизаны поспешно освободились от груза и, разувшись, вповалку залегли спать.
Начальник штаба лейтенант Ерофеев, перешагивая через свалившихся бойцов, разыскал командира первого отделения и приказал обеспечить охрану отряда.
Вскоре лесную тишину потряс сильный близкий взрыв. Эхо взрыва потонуло в начавшейся перестрелке. Партизаны моментально вскочили, схватили оружие и стали настороженно посматривать по сторонам, а некоторые метнулись в лесную чащу.
- Назад! - скомандовал комиссар Панкевич.
Бойцы виновато вернулись на прежние места. Только Жилицкий, охваченный страхом, не слушая команды, ломился через кусты. За ним пришлось послать двух бойцов.
Перестрелка велась где-то совсем близко. Быстро выслали разведчиков и на всякий случай, для прикрытия отряда с угрожаемой стороны, начали готовить заслон. Вдруг на тропу вырвался взлохмаченный пожилой человек. Подбежав к нам, он, запыхавшись, бросил:
- Где командир? Помогите, братцы, иначе всем крышка!
Его выслушали. Выяснилось, что группа партизан-шмыревцев сделала на шоссе засаду. Ей было приказано противотанковой гранатой подорвать одиночную вражескую автомашину с солдатами, забрать оружие и патроны. Однако неточно брошенная граната лишь выбила стекла, контузив шофера. Машина сползла в кювет и заглохла. Немцы, выскочив из грузовика, развернулись в боевой порядок. Пользуясь численным превосходством и преимуществом в огневых средствах, они быстро и плотно прижали партизан к земле. Создалось критическое положение. Шмыревец волновался не без основания: в любую минуту могли подоспеть новые грузовики или помощь из ближайшего гарнизона.
- Надо срочно помочь им, - раздались голоса.
Наш командир замялся, обвел всех растерянным взглядом и резко махнул рукой:
- Не время нам ввязываться в эту авантюру. Если мы себя обнаружим, тогда считай, что наш поход закончен. С ходу дуб не свалишь, а лоб расшибешь!
Лицо командира после ночного перехода пожелтело, осунулось, глаза покраснели. Он подошел к комиссару и тихо сказал:
- Скорее уходить надо, пока не поздно.
Комиссар сдвинул мохнатые брови, вытер лысину и, подумав, сказал, что ему нужно обсудить этот вопрос с заместителем.
А стрельба усиливалась. Длинные пулеметные очереди заглушались взрывами гранат. Отдельные разрывные пули с пронзительным визгом пролетали над нами.
За оказание помощи быстро высказались Ерофеев, Кисляков, заместитель командира отряда Соляник, комиссар Панкевич и я.
Командир сдался и приказал Кислякову немедленно выдвинуться с отделением сержанта Юрочки и огнем прикрыть отход группы шмыревцев. Схватив оружие, бойцы отделения скрылись в гуще соснового леса.
Сидя на мшистой земле, партизаны тревожно переговаривались:
- Ну, хлопцы, начинаются дни золотые…
- Перещелкает нас немец, - дрожащим голосом произнес Жилицкий, приспосабливая на спину вещмешок.
- Брось ныть. Рано затянул за упокой, - одернул его Вышников. - Если трусишь, достань запасные штаны из мешка и не каркай.
- Правильно, Иван Иванович! Крой его, - поддержали Вышникова несколько голосов.
- Герои нашлись! Цыплят по осени считают, - не унимался Жилицкий. - Дождитесь вечера - тогда хвастайте. За день много воды утечет…
Серые глаза Жилицкого испуганно бегали по лицам партизан, ища поддержки. Но ее не было. Все смотрели на него с недоумением и презрением. Трудно было сознавать, что за пребывание в Ореховце мы не рассмотрели в этом сутулом худощавом человеке паникера и труса.
- Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, вот как ставят вопрос настоящие люди. А ты на вид и человек, а душонка заячья. Услышал выстрел и уже дрожишь как осиновый лист, в кусты бегаешь… Что будет с тобой, если придется столкнуться с врагом лицом к лицу? Лапки кверху? - пробирал Жилицкого молодой партизан Петя Шиенок.
- Всякое трудное дело страшно вначале, товарищи, - заговорил Панкевич. - Жилицкий обстреляется, и страх пройдет.
- Плохое начало не к доброму концу ведет, - ответил Шиенок и отошел в сторону.
Бойцы отделения Юрочки, едва добежав до высоты, покрытой молодым сосняком, заметили, что к месту боя уже прибыла машина с гитлеровцами и ищейкой. Немцы тотчас ринулись через поляну, стремясь отрезать шмыревцев от леса и расправиться с ними. Кисляков понимал, что каждое потерянное мгновение могло стоить жизни боевым товарищам. Оставив на высоте пулемет и двух автоматчиков для ведения внезапного огня во фланг прибывшему подкреплению врага, остальным он приказал быстро обойти фашистов, залегших в кювете, и по его команде нанести неожиданный удар с тыла. Маскируясь за складками местности и густым кустарником, партизаны быстро пробрались на нужный рубеж. По сигналу Андрея обе группы одновременно открыли внезапный огонь. Часть гитлеровцев замертво свалилась на середине поляны, а остальные, вопя, бросились врассыпную. Немцы совершенно не ожидали такого оборота дела. К шоссе впереди всех мчался длинноногий гитлеровец с овчаркой на поводке. А на него наседал унтер, размахивая парабеллумом.
- Соколов, огонь по долговязому, бей подлюгу! - крикнул Кисляков.
Короткая пулеметная очередь, и собака с визгом упала на землю, а за нею рухнул и немец.
- Молодец, Соколов, собакам - собачья смерть! Фашистов и их собак в одну кучу, они одной породы, - похвалил пулеметчика Кисляков.
Бойцы Юрочки огнем плотно прижали гитлеровцев в кювете к земле. Пользуясь этим, шмыревцы отползли в лес и присоединились к отделению Юрочки. Вскоре появился и командир группы. Он вытер лицо изорванным рукавом гимнастерки и приказал бойцам перевязать вынесенного им раненого бойца.
- Вы спасли нас, товарищи, - устало привалившись к дереву, произнес он. - Большое спасибо!