…Мария расправила постель, подушки положила рядышком, так же, как когда-то, кажется, уже давно, откинула угол одеяла, ладонями расправила простыню и, привычно качнув люльку, вернулась в кухню. Встретилась с Виктором взглядом, сдерживая слезы, улыбнулась и кивнула на постель: мол, можно ложиться. Расстелив одеялко на протертом насухо столе, сходила за ванной, принесла еще ведро воды и стала ждать, когда дочка проснется, чтобы выкупать ее. Тем временем начистила картошки на завтра - так чтобы успеть и ребенка накормить, и к обеду кое-что приготовить. И вдруг почувствовала глубокую усталость.
Выкупав Иринку, молча легла, застыла, словно по команде "смирно!". Что-то было не так, будто стена какая-то возникла между ней и мужем. За всю ночь они с Виктором не сомкнули глаз и не сказали друг другу ни слова.
Так состоялось второе возвращение Астафьева в свою семью…
Мария поднялась пораньше, привела себя в порядок, подбросила поленьев в "экономку", соль, масло, хлеб и заварку оставила на столе, а кастрюлю с припаянным в артели "Металлист" дном поставила на печку сверху, чтобы была над огнем. Витя лежал, отвернувшись к стене, а Иринка заворочалась, запыхтела сердито, зашмыгала носом - значит, мокрая, значит, есть захотела. Взяла ее осторожно Мария из люльки, обернула сухой пеленкой и, чтобы не расплакалась и не разбудила бы папку, раскинула на коленях клеенку и стала кормить.
- Ну, вот и все! - шепотом заговорила мама с дочкой. - Теперь потерпи, пока приду на обед, и снова все будет хорошо.
Не капризничай. Пеленки не мочи одну за другой - кто ж тебя перевернет, кто тебе поможет? Скоро папа встанет, позабавится с тобой, потом бабушка придет проведать, потом, может, папа и "дупло" перенесет сюда. Пристроит его к забору, чтоб не шатнулось, и ты будешь сидеть в нем, поглядывать на травку, на небо, на птичек. А поездов, проходящих мимо, не бойся - они к тебе не подвернут, у них своя дорога… Ну, давай, поваляйся еще в своей зыбке или поспи. Я ведь недолго…
- Ты уходишь? - поднял голову Виктор. - Так и не поспала?
- Ничего. Не первый раз. Отосплюсь еще. Я тут, что можно, приготовила, позавтракай. Если сам не справишься с Иринкой, к маме ее унеси. Ну, я пошла. Я скоро…
На работе ее вдруг вызвали к телефону. Звонила Полина. Поздоровавшись, предупредила, что будет говорить кратко, о главном. Сказала, что Виктор переживает очень. Говорит, мол, если бы вернулся на белом коне, тогда и разговор был бы другим. А так… Если Мария будет попрекать меня, мол, такой-сякой оставил-бросил, - тут же повернусь, и уж более она меня никогда не увидит!..
"Вон, оказывается, в чем дело! Вон отчего все! Да Господи!.. Да разве б я могла?.."
Вдоволь наплакавшись на улице, Мария поспешила домой. Сенцы оказались не заперты, в избу дверь тоже открыта. Заглянула за шторку, которая отгораживала кухню от комнаты, и увидела мужа. Тот с нежной осторожностью возился с малюсенькой дочуркой.
- Ну, как вы тут? - спросила с улыбкой. Умылась, переоделась в халат. Поцеловала Виктора, поправила пеленки в зыбке, спохватилась, вернулась за гостинцами, прикупленными в честь приезда мужа, положила их на стул.
- Я так рада, как дура!..
- Почему "как"? Ты и есть дура!
Мария растерялась и почувствовала, как обида подкатила к самому горлу. Прислонилась к косяку - что еще мне мой милый скажет?
- Тебе бы бить меня надо, гнать в три шеи, в глаза бесстыжие наплевать, а ты - рада…
- Витенька, да что с тобой? Успокойся и расскажи, что случилось. - Мария едва сдерживала слезы.
Ребенок тем временем ножонками сучит, ждет, когда на руки мама возьмет, когда кормить ее будет. А у Марии в голове свое - чем же и за что меня Витя еще побольнее ударит…
- Ты пока кормишь, я в ограде посижу, подумаю, на природу полюбуюсь, я недолго, пока кормишь.
Когда ребенок успокоился, Виктор и Мария сели ужинать. Долго оба молчали. Потом она стала убирать посуду со стола. Тут Виктор и начал:
- Маша!.. Ты слушай, смотри мне прямо в глаза и отвечай! Но чтоб безо всяких обиняков, напрямую, как было, так и скажи…
Она поспешно села за стол, напротив мужа, чтобы услышать его правду. Самой-то ей вроде и сказать нечего. Оправдываться? Так не в чем.
- Маша! Ты действительно меня ждала? - Помолчал. - Ты действительно верила, что приеду? Ты действительно меня любишь? Не возненавидела?.. Чего молчишь?
- Жду, чего еще спросишь.
- Я все спросил! Это - главное! Когда ехал, твердо для себя решил: если ты меня упрекать начнешь, унижать, может, и прогонять, - уеду. Ни на минуту более не останусь. Сейчас мне очень важно знать, как ты ко мне относишься. Может, прощаешь, презирая, снисходительность проявляешь… А мне все-все надо знать. Сегодня и сейчас.
- Витенька! Раз ты вернулся ко мне, к нам, значит, мы нужны друг другу. Значит, очень нужны. И люблю я тебя еще больше… Это все, что я хочу и могу тебе сказать.
Виктор какое-то время окаменело сидел за столом, ничего не говорил и ничего больше не спрашивал. Затем тяжело поднялся, обошел стол, остановился перед женой, покачался легонько и со стоном сказал:
- Спасибо! Спасибо тебе, родная моя, многотерпеливая моя жена! - Опустился на пол, положил голову ей на колени и повторил: - Спасибо! Не забуду этого… Спасибо за дочку, спасибо за терпение, спасибо за любовь твою, такую самоотверженную!.. Спасибо…
Вот так, примирением, заканчивался для них этот важный и трудный день.
Азарий, брат Марии, был очень рад возвращению Виктора, и вскоре заглянул к ним.
- A-а, вот вы как! Ты чего же, Виктор, приехал и глаз не кажешь? Шурин я тебе или нет? - Пожал ему руку, обнял, отстранил от себя, снова крепко обнял, затем обернулся к Марии: - Я тебе чего говорил, помнишь? Помнишь, чего я тебе говорил, Маша? Говорил, что Виктор скоро приедет. Говорил? Вот и замечательно сделал, ничего не скажешь! Маша, а у тебя пропитанье на такой случай какое есть или мне к Софье - туда-сюда, обратно?
- Давайте так, - начал распоряжаться Азарий. - Ты, Маша, ставь варить картошку. Я к Курковым наведаюсь насчет десяточка яиц, может, и огурчиков. У меня вот мерзавчик есть, лук зеленый на гряде - овощь хорошая! Может, чего у мамы найдется? Нет, надо к Соньке - у нее наверняка будет…
Виктор наколол помельче полешек в "буржуйку", начал картошку чистить, а она свеженькая, и чистить ее одно удовольствие. Отец Марии пошел нащипать луку и сказать матери, чтобы пораньше с коровой управилась да с ними тоже посидела.
…Тесть с зятем разговаривают да на кухне хлопочут. Мария за занавеской ребенком занимается: распеленала, сухое подложила, подтыкала с боков и оставила поваляться на кровати, накинув на дочь старенькую пеленку. Забежал племянник То-лик, громко с порога заявил, что они с бабушкой корову встретили, сейчас ее доить будут.
Мир в доме…
Однажды Виктор повстречался с Вахмяниным - заведующим артелью "Металлист". Вахмянин предложил ему вернуться в артель слесарем. Зарплата ничего, карточки хлебные и продовольственные - тоже нормальные. "Пока поработаешь, сколько сможешь, а подходящая работа подвернется - держать силой не станем: рыба ищет, где глубже, а человек, само собой, где лучше".
Астафьев проработал в артели год.
А Марию пригласила к себе на работу жена брата Сергея, ведавшая городским радиовещанием. Разговор был такой: ты, мол, грамотная, информашки писать сможешь (смотри только, чтобы без халтуры, чтобы знала, что и о ком пишешь), и времени будет свободного побольше.
Бывая на станции, Мария заходила обычно в вагоноремонтное депо. Однажды мастер Бортников сказал, что у них есть место плотника. Виктор решил попробовать себя в новом деле.
Время идет, Иринка подрастает. Несмотря на скудный семейный бюджет, супруги уже книги начали покупать. Виктор полку в простенок встроил, и книжки заняли свое место. Хорошо бы стол настоящий заиметь, пока же у них - тот, списанный, что привезли из горпромсоюза. В спаленке же стояли две кровати и между ними втиснута тумбочка - больше туда ничего не входило.
Когда Мария почувствовала, что скоро появится второй ребенок, Виктору пришлось из плотников снова перейти в горячий литейный цех. Там зарплата была побольше и продовольственные карточки посущественнее.
Недалеко от станции располагалась школа рабочей молодежи, и его убедили, что надо учиться, ну, хотя бы среднюю школу закончить…
Витя был в классе старший, да к тому же женатый и уже дважды отец. Он пользовался уважением учителей и их снисхождением, когда не был готов к уроку. Обычно приходил с работы усталый, ел, переодевался и бежал в школу. Подтрунивал над собой: "Учись, грызи гранит науки - он счастья будущего ключ!"
А на полке-досочке прибавилось еще несколько книг. Виктор часто разглядывал корешки, названия книг, иную открывал, сожалея, что времени для чтения не остается.
13 марта 1950 года появился на свет Андрюша, братик Иринки.
Семья постепенно становилась на ноги, но судьба как будто смеялась над ними. Только жизнь начнет налаживаться, и снова все не слава богу.
В августе 1950 года вышло решение горисполкома о том, чтобы снести постройки, мешающие укреплению сточной системы. Под это решение попали два дома, один из них - Корякиных. Конечно, дом уже был старый, нуждался почти в ежегодном ремонте, но все-таки он был!
Предложили посмотреть несколько подходящих участков, где можно было строить новый дом. Стали ходить, кумекать, прикидывать силы и возможности. Наконец, вроде определились с местом.
Больше всех волновался за будущее жилище Семен Агафонович: "Косяки и рамы Сергей Андреевич изладит. У них сосед то ли баню, то ли избушку рубить собрался, да уж почти и срубил. Да вот незадача в семье случилась, и теперь продавать собрался… Марея! Ты за декретный-то уж получила или нет ишшо? Ну, вот. Сколь-то уж есть. Да Азарий пускай ссуду для себя, как бы, временную, выпишет… Я уж всяко думал и вот чего решил: если наш Сергей выпишет лесу на нижние венцы, дак и за дело бы приниматься можно…"
Виктор вел себя отстраненно, в разговоры о строительстве дома, да и в обсуждение других семейных дел, не вступал. Утром, как обычно, шел на работу, потом надо было еще и в школу успеть.
Кто знает, смогла бы семья Астафьевых справиться с проблемами тех трудных лет, если бы не круг хороших знакомых, выручавших в трудную минуту. Кто-то помогал продуктами, кто-то - деньгами, кто-то - трудом да умением.
Кум Саша Ширинкин сговорил двух работящих мужиков, и они довольно быстро и сноровисто уложили в подготовленное ложе нижний венец. Положили на него еще три ряда ровных, новых бревен… Старую избушку раскатали и на другое место перевезли. Сергей Андреевич оказался опытным плотником, мастерил оконные и дверные косяки, рамы.
К зиме постройку дома не закончили - не успели. Крышу временно покрыли толью, окна забрали досками. Мария с помощницами промазала пазы глиной, но это не защищало от сквозняков, гулявших по недостроенной избе. И она заболела воспалением легких.
У Виктора обнаружился ревматизм, утром он едва вставал на ноги. Мария их и керосином растирала, и теплую соль прикладывала, и сшила из стареньких пеленок утеплители к коленям. Муж одевался, завтракал и отправлялся на работу. А когда возвращался обратно, тащил две-три доски из вагонного депо. Из тех досок впоследствии получились сени с оконцем.
И все же однажды их семье повезло. Жена Саши Ширинкина - Маша, милая и удалая женщина, работала на колбасном заводе. Когда там открылась вакансия, предложила на нее Виктора. Конечно, работенка не завидная. Приходилось ему сгружать и таскать мерзлые туши по узким и скользким от жира лестницам. Только держись, не упади, а то потом можешь и не подняться! Но зато он теперь и сам поест на работе, и домой что-то обязательно принесет. Чаще - обрезанных жил, изредка - колбаски.
"…Еще горяченькой! - вспоминает Мария Семеновна. - Ни до той поры, ни после такой вкусной колбасы я не едала! А ребятишки подавно. А то и шпику, и мы на нем жарили картошку, по-настоящему, когда сало швырчит, картошка подпрыгивает, а потом, когда поостынет и на дне сковороды останется самая вкуснота, - ребятишки всю клеенку извозят, тянут друг от дружки ту сковороду, отскребают жирные, хрустящие пригаринки. И так это нас поддержало, так выручило, что у ребятишек заметно и быстро округлились мордашки, да и в нас молодые чувства взыграли…"
В артели "Металлист" по старой памяти Астафьевых снабжали гвоздями. Сергей Андреевич стекло сумел выписать и готовил рамы.
Виктор уже пол настилает, потолочины примеривает, многие сгодились от прежней избушки…
По совету друзей пригласили дядю Гришу, известного в городе печного мастера, а кум Саша к той поре сварил из толстого железа прямоугольный пятиведерный бачок для воды с откидной крышкой и медным краником внизу.
Сложил дядя Гриша русскую печь на самом высоком уровне. Вместо кирпичей на шесток плиту с кружками положил, а сбоку вмуровал бачок, сваренный Сашей. Теперь в доме всегда будет горячая вода! Посоветовал печник толочь бутылочное стекло и рассыпать его под кирпичи: дров сожжешь меньше, а печь до жара накаляется. С той печкой, по мнению Марии Семеновны, никакая другая в сравнение не шла! В первый раз затопил печь сам дядя Гриша. Присел, полюбовался, как свод в печи заалел. Раза два дым выбросило, а дальше пошел-повалил он, куда ему и положено.
А потом они также дружно красили двери и пол. После того как побелили стены, дом стали обставлять. В комнате оказались все тот же горпромсоюзовский списанный стол, четыре стула, диванчик, обитый дерматином, который все величали кожаным. Ящик из-под печенья - крепкий, металлическими ленточками по углам обитый, - покрыли клеенкой, и он стал заправским кухонным столом.
Избушка с виду была, конечно, не дворец, зато внутри теплая, светлая, чистенькая. Все, кто приходил к Астафьевым, удивлялись - так хорошо и уютно внутри.
А главное, дом был под крышей. С наружной стороны оставалось подшить карниз и прибить наличники, ну а внутренняя отделка - работа тщательная, неторопливая, требует продуманности и не сразу делается. Важно устроить так, чтобы потом каждый угол служил хозяевам. Но все оставшееся будет делаться уже под крышей, в тепле, в соответствии с пословицей: семь раз отмерь, один раз отрежь.
Виктор, чтобы как-то отблагодарить кума за неоценимую помощь, взял подержанную клеенку, краски, оставшиеся после отделочных работ в доме, и за несколько вечеров нарисовал для Ширинкиных картину-ковер!
Что это был за ковер! Его хоть над кроватью прибей, хоть над комодом, да где угодно! На первом плане - мелкое разнотравье, а ближе к воде - камыши, которые, кажется, даже покачиваются на ветру! По нежно-голубой глади озера, отражающей растущие на дальнем берегу деревья, плавают лебеди…
Постепенно Астафьевы осваивали свое новое жизненное пространство. На окна со временем повесили новые филейные шторы в пол-окна, которые расшили нитками по рисунку, изображавшему белые розы и резные листья. По низу штор - кисточки. На одно окно поставили трехламповый самодельный приемник, на другое - несколько цветущих домашних цветков в красивых кастрюлях с проносившимися донышками.
Когда заботы о доме отошли на второй план, стали думать, как жить дальше. Труднее всего было прокормить семью. Одно время даже завели и держали козу, но она себя не оправдывала, давала не больше литра молока в день. После этого взяли трех куриц и петуха. Определили их в тот самый большой ящик, что служил кухонным столом. Кое-что достроили, перегородили, приспособили жестяное корытце для корма.
Все бы вроде нормально, места за столом всем хватает, да одна незадача: петух стал проявлять странности в поведении. Пока семейство усаживается за стол - молчит. Но вот только Виктор потянется с ложкой к тарелке - просовывает свою петушиную голову меж перегородок и начинает кукарекать что есть мочи.
Всем смешно, только хозяину не до шуток. В сердцах трахнет по столу кулаком так, что ложки с мисками подскакивают. Петух с урчанием утянет голову назад в курятник, но ненадолго - только момент выждать. Ложка в курятник летит, матюки по кухне разлетаются. Перепадало и ребятишкам - чтобы петуха не поддразнивали.
Вскоре случилось одно важное событие. Как-то привел к Астафьевым сосед свою племянницу, приехавшую из деревни, чтобы устроиться на работу, а потом и паспорт получить. Дядя Секлеты - так звали девушку - прослышал, что нужна в доме няня для ребятишек. Секлета оказалась хорошей помощницей, к детям была добра и ласкова.
…В домике по улице Партизанской города Чусовой семья Астафьевых прожила почти семь лет. К счастью, он сохранился. Переступив порог, оказываешься у кухонного стола, за которым и работал писатель. Справа, в простенке возле печи, - лежанка, не очень длинная и не широкая, на ней спала Секлета. Соседний закуток использовался как раздевалка, вместо вешалки - забитые в перегородку гвозди. Здесь же и умывальник. По узкому проходу попадаешь в крохотную гостиную. Направо - спальня с двумя большими кроватями. На одной валетом спали дети, на другой - родители.
Сейчас здесь небольшой музей - ведь в этих стенах раскрылся писательский талант Виктора Астафьева.
Глава пятая ГРАЖДАНСКИЙ ЧЕЛОВЕК
Хорошо, конечно, иметь крышу над головой, знать, что после трудового дня тебя ждут в семье. Да и в школе рабочей молодежи не всякий себе позволит учиться. Только вот сказывались накопленная за войну усталость и полученные ранения, жизнь впроголодь в предшествующие годы. Вдруг выяснилось, что у Виктора столько всяких болезней, что по силам ему работа исключительно легкая. А уж мойщиком туш он никак не может быть. Но в городе Чусовом в основном расположены металлургические производства, а тяжелая промышленность, как известно, требует здоровых людей.
В поиске работы полегче оставалось рассчитывать только на удачу. И она пришла. Появилась возможность стать вахтером того же самого колбасного цеха, в котором ворочал туши. Проверь все замки и двери, все ли замкнуто, а когда убедишься в том, что так оно и есть, хочешь - сиди до утра, хочешь - спи. В дежурке тепло и сухо.
Чусовой город небольшой, но народ там и до войны был не сонный, а после войны и вовсе зашевелился. Городская газета вдруг сообщила, что при ней создается литературное объединение.
Интерес к книге очень часто становится началом той тропинки, на которой многие так или иначе пробуют свои силенки в литературе. Виктора сообщение заинтересовало, и он решил побывать в редакции на встрече с дебютантами литературного дела, приглядеться, что к чему.
На первом занятии кружка начинающий автор И. Реутов прочитал свой рассказ "Встреча". Товарищи похвалили автора и, как водится, аккуратно покритиковали. Всё честь по чести. И вдруг никому не известный мужик встает и заявляет, что написанное - просто мура, такого вранья он терпеть не может.
Шум, гам, противостояние сторонников и критиков автора. В адрес Астафьева, а раскритиковал рассказ именно он, - встречные шпильки: дескать, знаем таких, покажи, чего сам-то стоишь.
Тут, увы, Виктору нечем было крыть. Ведь он пришел на заседание кружка в первый раз. Однако конфликт, видно, пошел ему на пользу, дал такой заряд, который разбудил что-то давно прятавшееся внутри и свербившее его.