ОДНАЖДЫ И НАВСЕГДА
Ее лицо мне нравилось... Оно
Задумчивою грустию дышало;
Всегда казалось мне: ей суждено
Страданий в жизни испытать немало...
И что ж? мне было больно и смешно;
Ведь в наши дни спасительно страданье...
Она была так детски весела,
Хотя и знала, что на испытанье
Она идет, - но шла, спокойно шла...
И.Тургенев
Однажды любимица князя Чавчавадзе, дочь Нина, которой и десяти лет еще не исполнилось, вбежала в кабинет отца со слезами на глазах. Тот сидел у стола и, крутя в руках диковинный пистолет, рассматривал его.
- Папа, накажи-ка дядю Сандро. Он смеется надо мной.
- Как это, смеется? - удивился Александр Гарсеванович.
- А вот так! Я играла и не взяла ни одной фальшивой ноты. Он говорит: "Если и дальше будешь так стараться, то я женюсь на тебе".
Александр Гарсеванович с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. Ну и Грибоедов! Но чтобы не обидеть дочь, насупил брови и многозначительно заглянул в дуло пистолета.
- Наказать? Ну что ж, будь по-твоему.
Девочка увидела движение отца и испугалась:
- Не надо, прошу... Он больше так не будет...
Если бы он, Грибоедов, знал, что на этом свете его кто-то жалеет, хотя бы эта маленькая девочка, - черная тоска не забрала бы его так крепко в руки...
...Глаза умирающего Шереметева преследовали Грибоедова. И Петербург, и красавица Дуняша, и все то, чем лишь недавно тешилось сердце, раздражало и сделалось невыносимыми.
Это из-за нее, Дуняши Истоминой, разгорелась ожесточенная ссора между светскими приятелями Грибоедова Шереметевым и Завадовским. Грибоедов вмешался. Взял сторону Завадовского. В результате двойная дуэль. Шереметев вызвал на дуэль Завадовского, а его приятель Якубович - Грибоедова. Смертельно раненный Шереметев на другой день скончался. Поединок же между Грибоедовым и Якубовичем был отложен, однако в октябре 1818 года все-таки состоялся. Оба остались живы, но у Грибоедова оказался простреленным мизинец руки - как некстати это для него, музыканта!
Шалил, ах, как шалил Грибоедов! Говоря его же словами, жизнь вел "веселую и разгульную". Ездит к актеркам, пишет, и весьма успешно, для театра. Его называют "почетным гражданином кулис", он "очень доволен своею судьбою". Все, знавшие Александра Сергеевича в это время, запомнили его "неистощимую веселость и остроту".
"Я молод, музыкант, влюбчив и охотно говорю вздор..." Как быстро все это прошло! Грибоедов, служивший тогда в Коллегии иностранных дел, после несчастной дуэли с готовностью ухватился за предложение отправиться дипломатом либо в Соединенные Штаты Америки, либо в Персию. Выбрал последнее. В качестве секретаря только что образованного русского посольства при дворе персидского шаха прибыл на Восток. Он провел там два с половиной года. Именно в Персии и сложился замысел "Горя от ума".
Грибоедов называл себя "секретарем бродящей миссии", поскольку много ездил по странам, а еще жаловался: "Веселость утрачена, не пишу стихов, может, и творил бы, да читать некому... Что за жизнь! В огонь бы лучше броситься..."
* * *
Отдушина все-таки была - Грузия. Пользуясь любым предлогом, Грибоедов выбирался из персидских краев в Тифлис - так тогда называли Тбилиси. Заимел здесь друзей, но более всего сошелся с тезкой - тоже Александром, но Чавчавадзе. Отчество у князя было Гарсеванович, что не мешало русским знакомцам перекрестить его в Ивановича. Грибоедов, как человек одинокий, не знавший ни дома, ни семейного тепла, обычно с каким-то особым чувством возился и ладил не только с Ниной, но и с двумя другими маленькими Чавчавадзе - Катей и Давидом.
Память маленькой Нины потихоньку, год за годом копила мельчайшие события в их с Грибоедовым уже начавшейся истории.
"Конечно, главное внимание Александра Сергеевича было обращено на княжну Нину... которой было лет четырнадцать тогда, - вспоминала одна из подруг юности княжны Чавчавадзе, - хотя она, как все южанки, была уже вполне сложившаяся женщина в эти годы. Он занимался с нею музыкой, заставлял говорить по-французски и даже, когда он, впоследствии, взял ее руку и повел в наш сад делать предложение, она думала, что он засадит ее за рояль".
...У Чавчавадзе был назначен вечер. Как всегда, старики толковали о своем, молодежь танцевала. Среди Нининых поклонников был молодой офицер Сергей Николаевич Ермолов. Он, безоглядно влюбленный, буквально следовал по пятам за милой девочкой. Но Нина все обращала в шутку. Они с Сережей друзья, ведь правда? Вокруг и кроме нее много красивых девушек, и они будут рады, если на сегодняшнем вечере он уделит им внимание. Но молодой офицер видел только ее одну, маленькую княжну с чуть вытянутыми к вискам темными глазами. Он хотел жениться, увезти Нину с беспокойного Кавказа в свою тихую Москву, к маменьке. А потом они будут приезжать к Александру Гарсевановичу, чтоб и он понянчил внуков... Но где же Нина? Сергей заметил, что все повернулись к отворившейся двери. Один из тех, кто был на этом вечере, после записал: "Нина Александровна появилась в старинном грузинском костюме, сохранившемся у бабушки ее Марии Ивановны. Костюм этот много живописнее новейшего, и красота ее в нем была неописанная..."
Нина танцевала с Сергеем, танцевала с другими гостями. Ей хотелось, чтобы всем было весело и хорошо. Почему? Сегодня отец Александр Гарсеванович получил письмо. Он так и сказал: "Ниночка, вот письмо... Грибоедов тебе кланяется. Твой дядя Сандро..." - "Мой?" Нина вспыхнула, а отец сделал вид, что ничего не заметил.
Какой он особый, ни на кого не похожий, ее добрый "дядя Сандро"! Одиннадцати лет он стал студентом Московского университета. Учился блестяще. За шесть лет окончил три факультета: словесный, юридический, естественно-математический. Готовился сдавать экзамены на звание доктора права, но грянула война с Наполеоном, и дядя Сандро надел гусарский мундир. Он не захотел продолжать военную карьеру, стал дипломатом - и каким! Она, Нина, кроме родного и русского, знает только французский. А он? С детства говорит на английском, немецком, итальянском. В университете выучил греческий и латинский. Потом овладел персидским, арабским, турецким. А какой он музыкант! Играет на фортепьяно, флейте, органе. Пишет музыку. Ах, как любит она его вальс!.. Любит... любит... любит... Пришло время, когда Грибоедов стал писать Нине лично. Однажды она получила письмо, где была строчка, вовсе лишившая ее покоя: "Вы знаете, как я много вас люблю".
Наверное, сердце женщины противоречит законам природы: оно не взрослеет и не стареет. В нем от рождения заключено сокровенное знание о своем предназначении - любить. И без учителей и подсказок оно не может спутать это чувство ни с каким другим.
...Грибоедов уже давно отметил свое тридцатилетие и все это время был, пожалуй, рад, что, оставаясь холостяком, сохранил свободу. Женитьба? Ветрены, мелочны, глупы, тщеславны - список пороков, обнаруженных им у дамского пола, можно было продолжить. Тех, в кого он влюблялся, любую из героинь своих романов, Грибоедов не хотел бы назвать женою. Вместе с тем зрело смутное желание встретить такую женщину, любовь к которой заставила бы его покончить с затянувшимся холостячеством. Но шло время - и он сознавал, как призрачна его мечта. Не суждено, наверное...
Когда он понял, в ком его надежда, то испугался. Нина! Испугался ее юности, чистоты, ее тихих глаз. "Мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь?" Он суеверно отгонял от себя мысль о возможном счастье, исступленно желая его: "Это теперь так светло и отрадно, а впереди так темно! Неопределенно!"
Но запруда прорвана... Теперь эта девочка держит в руках его жизнь. Если она скажет "нет" - тогда он знает, что надо делать.
Приехав к Чавчавадзе, Грибоедов обратился к Нине непривычно сурово, сказав быстро: "Пойдемте в сад. Мне надобно сказать вам что-то важное". В аллеях, залитых лунным светом, отступил в тень, чтобы девушка не видела его изменившегося лица.
- Нина, я люблю вас!
- И я вас. Уже давно.
Сережа Ермолов, узнав, что скоро быть свадьбе, чуть не заплакал. Друзьям же говорил, что более не думает о Нине, а перед самым венчанием прибежал в их дом и срывающимся голосом сказал, что одного желает ей: счастья на всю жизнь.
Бракосочетание Нины и Грибоедова вызвало не только в Тифлисе, но и в обеих столицах российских живейший интерес. Оно казалось внезапным и оттого еще более романтичным. Собственно, так оно и было: 16 июля Грибоедов сделал Нине предложение, а на 22 августа была назначена свадьба.
"...Очень меня ошеломило такое известие о том, что Грибоедов женится. Его будущая жена - молодая шестнадцати лет княжна Нина Чавчавадзе: она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна", - пишет Карл Аделунг, второй секретарь посольства Грибоедова, впоследствии погибший вместе с ним.
"Весь Тифлис проявляет живейшее сочувствие к этому союзу, - читаем в частном письме. - Он любим и уважаем всеми без исключения: она же очень милое, доброе создание, почти ребенок, так как ей только что исполнилось 16 лет".
Были и скептики. Женитьба много повидавшего человека, которому за тридцать, на юной Нине у знакомого Грибоедова Н.Н.Муравьева-Карского не вызвала радостных чувств. Это супружество, как он полагал, "никогда не могло быть впоследствии времени счастливым по непостоянству мужа...".
Давнее знакомство с Грибоедовым, а более того, слухи о его громких историях, доходившие до Кавказа, рождали в Муравьеве-Карском сомнение: "Казалось мне, что он только искал иметь красивое и невинное создание подле себя для умножения своих наслаждений. Нина была отменно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собою, веселого нрава, кроткая, послушная..."
Однако этого "впоследствии времени" не случилось. Семейная жизнь Грибоедовых вела счет не на годы, даже не на месяцы. Всего четырнадцать недель - с венчания до 9 декабря 1828 года, когда, оставив Нину в Тавризе, Грибоедов уехал в Тегеран, - вместило их короткое супружество. И самое безмятежное время, когда жизнь и счастье казались бесконечными, разумеется, выпало на первую свадебную неделю.
Из газеты "Тифлисские ведомости":
"...1-й бал, или, лучше сказать, обед с танцами, дан был 24-го августа нашим полномочным министром в Персии А.С.Грибоедовым по случаю бракосочетания его с княжной Н.А.Чавчавадзе".
Следом бал в честь новобрачных устроил тифлисский военный губернатор Николай Мартьянович Синявин.
...Комнаты его большого дома были заполнены цветами. Звуки трубы возвещали о прибытии каждого гостя. К восьми часам все собрались. К этому времени перед домом губернатора на Александровской площади был устроен фейерверк. Его великолепие подпортил недавно прошедший дождь. Ракеты отсырели, и одна из них, так и не набрав высоты, упала в группу нарядных дам, вышедших полюбоваться огненными брызгами в вечернем небе. Тут были и переполох, и смятение. Все поспешили в дом. Однако это лишь способствовало оживлению и приподнятому настроению всех собравшихся.
Бал открыл полонезом сам хозяин дома в паре с новобрачной. Видевшие Нину вспоминали: "Она в тот вечер была восхитительна и могла бы быть признана красавицей даже и в Петербурге".
Кажется, в тот вечер веселились как никогда. Вальсы, кадрили, экосезы сменялись резвым котильоном. К общему восторгу на середине зала, в центре расступившейся нарядной толпы, молоденькие девушки-грузинки в национальных костюмах танцевали лезгинку.
Ужин окончился только в три часа ночи. Но никто не устал, не поехал домой спать. Бал в честь Нины и Александра окончился лишь тогда, когда "светозарное солнце уже блистало на высотах Кавказа..."
...Памятью к свадебным тифлисским торжествам, будучи уже в Тегеране, Грибоедов возвращался постоянно. В удушливой атмосфере, куда он попал, это было единственным спасением. Закрывал глаза: перед ним снова появлялась его маленькая княжна с золотым ободком на безымянном пальце. Он вспоминал мельчайшие подробности их венчания под сводами Сионского собора, оживленную разноголосицу свадебного стола.
Насколько Грибоедов был во власти недавних впечатлений, говорят его письма к Нине. На все он смотрит глазами человека, недавно ставшего обладателем прелестной юной женщины, человека, несказанно счастливого этим обладанием. Пышная свадьба какого-то восточного владыки, куда его пригласили, кажется невыносимо утомительной и отчетливее заставляет думать о своем.
"Свадьба наша, - пишет Александр Сергеевич жене, - была веселее, хотя ты не шахзадинская дочь и я не знатный человек. Помнишь, друг мой неоцененный, как я за тебя сватался, без посредников, тут не было третьего. Помнишь, как я тебя в первый раз поцеловал, скоро и искренне мы с тобой сошлись, и навеки. Помнишь первый вечер, как маменька твоя, и бабушка, и Прасковья Николаевна сидели на крыльце, а ты, душка, раскраснелась. Я учил тебя, как надобно целоваться крепче и крепче".
Когда Грибоедов и Нина поженились, он требовал, чтобы она называла его "мой Сашенька". Лицо молоденькой жены вспыхивало, Нина смеялась, отрицательно качала головой, и самое большее, чего Александр Сергеевич смог добиться, чтобы из привычного сочетания "дядя Сандро" исчез хотя бы "дядя".
После свадебного ужина и бала молодые уехали в Кахетию, в имение Чавчавадзе Цинандали. Они не разлучались ни на минуту, и каждый новый день приносил Грибоедову доказательства, что случилось немыслимое - он вытащил единственный счастливый билет из тысячи. Взял - и вытащил. А там написано - "Нина".
Ее женская прелесть не единственная награда природы. Кроткие глаза - что большая редкость в сочетании с красотою - были умны и серьезны. Грибоедов говорил с женой о важных вещах, не пытаясь упростить их, сделать понятными для существа юного возраста и сугубо семейного воспитания. Нина знала много его стихов и вообще литературу. Грибоедов с удивлением удостоверился в ее тонком уме и наблюдательности. Какое верное понятие имеет его девочка-жена о событиях и явлениях, окружавших их жизнь! Откуда? Грибоедова, ироничного, резкого, злого языка которого боялись Москва и Петербург, заливала нежность.
С веселым ужасом он ловил себя на том, что день ото дня влюбляется в Нину все больше и больше, что воистину ничем не заслужил перед Богом этого удивительного создания. Он хотел быть отцом большого семейства. Дети будут носить русские и грузинские имена. Впрочем, как только Нине будет угодно... В этих мечтах Александр Сергеевич не видел ничего несбыточного. Какой глупостью казались ему досвадебные сомнения. Он уже твердо верил, что "свет и отрада" не покинут их с Ниной. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.
* * *
В тенистых аллеях Цинандали об этом вспоминать не хотелось. Хорошо еще, что удержался и не сказал Нине. За два дня перед венчанием Грибоедова скрутила такая жестокая лихорадка, что в день свадьбы он едва поднялся и с трудом облачился во фрак. Проверил, не забыл ли обручальные кольца, достал, посмотрел на них, и в этот момент рука дрогнула: одно он выронил.
Едва не вскрикнул. Как нехорошо! Как некстати это! Какая дурная примета!
Но последующие события и ангельски прекрасная в белом кружевном венчальном наряде Нина отбросили в забвение неприятное происшествие. Сейчас, когда до окончания отпуска оставались считанные дни, он все чаще вспоминал его.
Медовый месяц истек. Молодожены вернулись в Тифлис. Нина упросила мужа взять ее с собой хотя бы до границы: женщинам в той обстановке враждебности, словно ждавшей своего часа, чтобы испепелить даже стены жилища "неверных", - делать было нечего. И потому чем дальше дорога для Грибоедовых - тем лучше, тем дольше они пробудут вместе. Перед самым отъездом отправились они на крутой склон горы Мтацминда к старому монастырю Давида. Грибоедов любил это место и ту величественную панораму, которая открывалась отсюда.
С отрешенным лицом смотрел он окрест и вдруг оборотился к жене, схватил ее за руки:
- Нина, ангел мой! Я чувствую, я знаю - мне не вернуться. Прошу тебя: не оставляй костей моих в Персии. Похорони вот на этом месте...
Он увидел, как лицо жены исказил ужас. Она хотела еще что-то сказать, губы шевелились, но тщетно. Грибоедов испугался. Начал просить прощения и уверять, что пошутил, да так неловко.
Скоро Грибоедов с молодой женой, со штатом посольства и казачьим конвоем выехал в Персию.
Из письма к В.С.Миклашевич от 17 сентября 1828 года:
"...Жена моя по обыкновению смотрит мне в глаза, мешает писать, знает, что пишу к женщине, и ревнует... Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела...
"Как все это случилось! Где я, что и с кем!! будем век жить, не умрем никогда". Слышите? Это жена мне сейчас сказала ни к чему - доказательство, что ей шестнадцатый год".
"Ни к чему"?! Видно, женское сердце так сложно устроено, что и искушенному мужскому уму его не постичь. В тех единственных подлинных словах Нины Грибоедовой, что записаны рукой ее мужа, в коротеньких фразах целая поэма о самой себе. Жила-была девочка и вдруг - вознесена! Все вокруг поменяло очертания, цвет, запахи. Это потрясение женщины, перенесенной мужскими руками в иной мир. Уже знакомый Грибоедову, для Нины он откровение, чудо, нечто такое, с чем теперь страшно расстаться. Вот оно откуда это "будем век жить, не умрем никогда". Заговор против несчастья, против разлуки, что сейчас для маленькой княжны одно и то же. Особенная боязнь смерти, когда так беспредельно счастлива. А что, если это - первый сигнал о приближающемся несчастье, итог необъяснимой интуиции любящей и любимой женщины?
С первого мгновения расставанья с мужем Нина, оставшаяся в приграничном Тавризе, вся во власти смутной тревоги. Казалось бы, причин для того нет никаких. Грибоедов последовал дальше, в Тегеран. Для него этот путь не внове. Сделает свое дипломатическое дело и вернется. В Тавризе же она и встретит его. Вдвоем они вернутся в Тифлис, и вдвоем же будут ожидать следующего события - рождения первенца. Нина знает, что будет матерью. Ее душа с благоговейным чувством раскрыта для еще одной любви - любви к будущему ребенку. Итак, счастье...
До наступления нового 1829 года остается неделя. Грибоедов пишет жене письмо. Ни он, ни Нина не знают еще, что оно последнее. Но сколько грусти в строчках о счастливой любви. С каким страхом после этих ласкающих сердце признаний Нина будет ждать следующего письма - и не дождется никогда.
"Бесценный друг мой, жаль мне, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь чем дальше от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы более не разлучаться..."
* * *