* * *
Мы в Белом доме – унесенные ветром. Иногда пробивает в мозгу – какая такая Америка? что за Чесапикский залив? кто я вообще такой и что делаю здесь? Я здесь осваиваю программу Анонимных Алкоголиков – это понятно. Я почти на месяц поселился в причудливом изобретении человеческого разума. Эшли – это дворцово-храмовый центр алкоголизма. Роскошные, дорогие здания, картины в золотых рамах, медсестры в белых халатах и экуменические, а хочешь – католические, православные, иудаические, мусульманские или еще какие службы. Это место, где об алкоголе и наркотиках говорят как о достойных противниках круглые сутки, где имя врага твоего на устах твоих каждый час, где на групповых и общих митингах, прежде чем сказать что-либо, ты должен представиться по форме, что я и делаю:
– Май нейм из Владимир. Ай эм алкоголик, – а все хором откликаются:
– Привет, Владимир.
* * *
Папа Мартин шутит:
– Мать будит сына: "Вставай, Джон! Тебе пора в школу". Сын прячется под одеяло: "Не хочу. Они ненавидят меня, бросают в меня камнями". Мать срывает одеяло: "Какого черта! Вставай! Тебе же тридцать четыре года и ты в этой школе директор! Будешь знать, как пить по уикендам!"
* * *
28 ноября. Воскресенье. В Эшли родительский день. Пузатый секьюрити предупреждает с доброй улыбкой, что передачки будет проверять, что встречаться можно лишь в отведенных местах и т. д. Родители великовозрастных алкашей и драгеров, невесты и жены, дети гуляют под ручку вдоль Чесапикского бэя, сидят в беседке или в золотых залах Бентл-холла, читают свежие газеты, которые подвозят лишь по выходным. Нам на обеденный столик положили любовно газету со статьей про русскую армию – деморализована она, обезлюдела и прочее. Читать все это не хочется. Мы – унесенные ветром. Пусть так и остается хотя бы ненадолго. Да здравствуют клубника, бананы и всемирное алкогольное братство. Но где-то в глубинах субстанции, называемой душой, безнадежно звенит одинокая струна – а к нам-то никто в родительский день не приехал. Понятно, что это совсем уж невозможная штука. А все-таки жаль.
* * *
В понедельник митинг-грэтитьюд. Обстановка торжественная. После Папиной речи, которая полна анекдотов и шуток, выпускники Эшли выступают со спичами. Черный американец лет сорока – костюм, галстук; нарядная жена тоже вышла к трибуне – прочел спич, полный благодарности. За ним еще несколько человек прошли через церемонию. Юджин-детектив и я оделись в костюмы, а Бородатый Андрюша поверх белой рубахи надел артистическую жилетку.
Сегодня прошла интенсивная русская группа. Токали про наш алкоголизм. Алексис из МИДа, он же наш консультант, помогал переводить схему из учебной брошюры.
– Здесь все нарисовано, – объяснял он, и мы разглядывали картинки. – Что питает алкоголизм? Гордыня. Злость. Зависть. Похоть…
* * *
На Чесапикском заливе опупенной красоты восходы. Апельсиновым джусом часов с шести заливается кромка горизонта. И закаты такие же: быстрые, как в Сухуми. Полная луна выкатывается на небо и серебристой дорожкой, словно в "Ночи на Днепре", удваивается в заливе. Алкогольно-дворцовый комплекс Эшли подсвечивается с улицы фонарями. Газоны подстрижены, собаки эшлинские иногда выкатывают на улицу свои откормленные тела. Сегодня привезли Деда Мороза, ангелов и лампочки. Скоро Кристмас и Новый год. На дворе 12 градусов по родному Цельсию.
* * *
Утром 2 декабря опять тепло. Рядом с Эшли поле, на котором собираются тучами перелетные птицы. А первого ездили в соседний городок. Нарушение режима обусловлено серьезной целью. Предполагалось взять напрокат гитары до следующего понедельника. В понедельник торжественный ланч в честь Луиса (Лу) Б., на чьи деньги построен Бентл-холл – центральный алкогольный дворец.
Гватемальская Мария.
Техасская Шерри.
Смешные они все-таки, американцы. Утром все друг другу кричат: "Монинг!" Представьте себе картину в России: идешь по улице и встречным кричишь: "Утро! Утро! Утро!" – а тебе в ответ: "Утро-утро!" Захожу я вечером в Бентл-холл, а язык как-то сам выбрасывает приветствие кастелянше: "Монинг! Утро!"
Каждый вечер на общем митинге кто-либо из персонала рассказывает историю своей жизни. Когда это слышишь изо дня в день, то как-то затухает русско-народный апломб по поводу мощи и глубины нашего пьянства. Становится даже обидно, как будто лишился последнего достоинства державы… X. пила, драгалась, детей отобрали, муж бил до увечий. Следующий партнер бил опять до увечий – сломал нос, ноги, отбил позвоночник. Муж вернулся из каталажки и потащил с собой. Отказывалась. Тогда достал нож и сказал, что убьет детей. Ушла. Снова избил. Попала в Эшли. Теперь работает здесь с фанатизмом и благоговением перед Папой.
Приехали на вечерний митинг из соседнего городка две белокурые телки: вместе квасили, старшая воровала одежду из супермаркета, пропивали. Внешне еще держались, но уже таскали деньги из детских копилок.
Вчера подсел за обедом Толстый Билл. Проработал в НАСА двадцать пять лет, на правой руке золотой именной перстень за отличную работу (хорошо, что не наган). Шестнадцать лет назад НАСА отправило лечиться. Теперь он на пенсии и преподает трезвость в Эшли. Рассказывал, будто по пьяни все путал имя: вместо "Билл" представлялся "Фил". Прилетел как-то на родину предков, в Ирландию. На шее толстая цепь с медалью "10 лет трезвости". В аэропорту подходят торжественно и спрашивают: "Вы итальянский посол?" – "Нет, я ирландский алкоголик". – "Вы ирландец! А похожи на итальянца". – "Вы бы пили двадцать пять лет – и вы б стали как итальянец".
Сочинил музыку на утреннюю медитацию "Сиренити прай", хочется, чтоб понравилось людям.
Каждый день набивают холодильник продуктами сверх жратвы в Бентл-холле. Население Белого дома устало есть. Вчера тетка-набивальщица сказала: "А сувениры где?" Сбегал наверх и принес авторучку и матрешку.
* * *
Шерри на "колесах" с двенадцати лет. Поджарый, с бородой сотрудник ФБР.
* * *
В Балтиморе дождь. Перед этим мы соскочили с субботней лекции, и Весс отвез нас в город. Весс впилился макушкой в дверной косяк микроавтобуса. Разбился до крови, но к медсестре не пошел. "Старый стал. Так и уволить могут".
Мы с Юджином с ходу попали в порно-переулок. Метровые члены и надувные влагалища. Кассеты. Клубы. Бабы. Обдолбанные черные и белые. "Эх, махнуть бы по стаканчику", – мечтательно сказал Юджин. "Что ты!" – ужаснулся я.
Холодно и хочется домой. Белая избушка и кровать Монро становятся настоящим домом.
* * *
Майк X. – шеф-повар. Пьяница и бандит-убийца. В роговых очках и галстуке-бабочке.
* * *
Врач-филиппинец имеет дипломов восемь с золотыми печатями, которые висят по стенам в его кабинете. Он, думаю, единственный здесь неалкоголик. Несерьезный человек. Сказал мне: "О! У тебя хороший дантист". Я и сам знаю. В писательской поликлинике столетняя прабабушка трясущейся рукой со сверлом потянулась к моему рту – я и убежал. Я летом пьяный от хорошей водки играл на гитаре, крутил ее между тактами, коронный номер, и выбил пломбу из передних зубов. Хожу теперь как сифилитик.
* * *
С поста президента компании уходит на пенсию Луис (Лу) Б. Он остается в совете директоров, и у него будет больше времени заниматься алкашами. Эшли ждет к ланчу выздоравливающего миллиардера. Лу оказался пожилым, поджарым, с внимательными глазами мужчиной без внешних понтов. Курит сигареты "Кул". Готов к беседе, если тебе есть что сказать.
А перед ланчем прошел большой выпускной митинг. Агент ФБР читает спич. Его коллега по агентурной работе тоже благодарит. И жена здесь.
Высокий веселый парень. Говорит. Говорят его отец, мать, брат, тетя. Брат и тетя – выздоравливающие алкоголики. Техасская Шерри плачет. Почти все роняют слезы. Ах, эти сентиментальные американцы! Плачет гватемальская "просто Мария". У нее сорок тысяч голов скота, и за ней на ракете прилетели папа, мама, дети. Любимого что-то не видно. Вот они, ежедневные пять часов! Крутой парень в наколках бубнит крутые комплименты.
Папа Мартин слушает внимательно. Все должно быть по правилам.
И ланч сегодня удался. Мой спич:
"Леди и джентльмены! Кажется, впервые в жизни, оказавшись в Эшли, я почувствовал определенную гордость за то, что я алкоголик. Столько прекрасных людей вокруг, прекрасный персонал, консультанты, всех перечесть по именам просто не хватит времени, и все… алкоголики…" (Аплодисменты.)
С Бородатым Андрюшей спели две песни. Атомный саксесс и очередь за автографами. Идея, мать твою! Сочинить с десяток песен на американские тексты и записать альбом. Луис (Лу) Б. так и сказал, проходя мимо: "Надо подумать о записи…"
* * *
Умеют американцы устраивать праздники. Что ожидает русского трезвого алкоголика? Унылая трезвость. Все праздники достаются пьяницам.
В субботу Леонард Д., директор клиники, отвез нас в Балтимор и оставил на два часа в супер-пупер-маркете, где мы надыбали однодолларовую распродажу. А после супер-пупера мы в женской гимназии свободных искусств слушали концерт всемирного фольклора. Добрый, ненавязчивый, никакой концерт, после которого хочется жить, и жить приятно. Леонард Д. привез несколько разноцветных коробок с едой для бедных. Ее приносили все, кто может и хочет, складывали при входе на стол. Бедным на Рождество.
Перед возвращением посидели в итальянском ресторане. Гигантское блюдо под названием "Сенатор". Как-то так. Замечательное мясо, политое грибным соусом и нашпигованное шампиньонами. Юджин-детектив рассказывает бесконечный анекдот на ломаном, как открытый перелом, английском, и нам становится страшно.
* * *
Двенадцатое декабря. Опупенный вид с виадука на небоскребы Балтиморского сити. Но и ветер будь здоров. Холодное дыхание севера. На подъезде к Вашингтону шестью шпилями модерново стартует в небо новая мормонская церковь. Мы едем на выборы в посольство не оттого, что нас так уж волнуют проблемы чужих амбиций, а потому, что есть хороший повод попасть в столицу США. Территория посольства – это территория России. Чем-то родным пахнуло. Тетки в манто пришли защищать дело демократии в обновленной России. Русская речь и меню в профсоюзном буфете. В небольшом зале столики со списками, а на стене биографии кандидатов – Иванов, Петров, Сидоров, Рабинович, все хорошие люди, за демократию и экологию и еще за социальную справедливость – и партийные списки. Откровенный бред по неведомому мне московскому избирательному округу. Что-то поотвык я от Валдайской возвышенности.
В буфете уже веселее. Там "Салем" по доллару пачка, когда на улице по два-три, бесплатный кофе и демпинговая водка. Как в СССР когда-то, когда заманивали делать 99,8 % "за"…
Билла Клинтона мы не видели, а Белый дом – да. Напротив посреди улицы бегает черный гражданин спиной вперед. Тут же нищие. Денег уже не просят, а просто живут в шалашах. Японцы тучами.
* * *
Женя – медицинский директор и Боб – денежный директор прикатили в Эшли после России. Питерские новости и фотки.
* * *
Мы обнимаем всех и целуем. Мы любим всех и никогда не забудем. Прощай, Эшли, Папа, Леонард, Чесапик-бэй, стейки и мандарины. Порыли в Нью-Йорк!
Три часа дороги под хороший рок-н-ролл и русскую попсу. Боб – денежный директор ставил кассету "Любэ" и оттягивался под то, как надо б вернуть нам Аляску. Он оставлял руль, хлопал в ладоши на скорости 75 миль (предельно разрешенная – 55 миль), кивал согласно – забирайте, к турурую, взад!
Нью-Йорк пополз из-за горизонта, как Мамай и Золотая Орда. Я хорошо ориентируюсь в лесу, но тут потерял и север, и юг. Мы совершили несколько петель, высадили медицинского директора и порыли дальше.
В городке Гринвич было тихо и пустынно. В гостинице у "Говарда Джонсона" Боб прописал, если так можно сказать, нас в номерах 235 и 236. Удобное стандартное жилище без наворотов, с минимумом максимальных наших российских запросов. Но не тут-то было. Внизу, на вахте, справа от стойки, стеклянная дверь. За стеклянной дверью Боб забил нам местечко в ресторане на ужин и распрощался до утра. Мы сбегали в дешевый "Вулвортс" на часок, где привычно съехала крыша и мы накупили всякого говна исходя из толщины кошельков. Я купил вещь одну – говняную, но маленькую.
Короче. После "Вулвортса" в городе Гринвич, у "Говарда Джонсона", была большая махаловка. Ресторан, куда нас ангажировал Боб, назывался "Тадж-Махал". Мы сидели в ресторане одни. Все-таки без женщин лучше. Вежливый индиец принес нам много всяческой индийской еды, от обилия которой ястал медленно умирать. Знать бы, что именно такой придет смерть. Мы съели ламу, курицу, тэдж-сэлад, креветок, ядовитую приправу, рахат-эскимо-лукум-айс-крим-шербет, выпили воды из гималайского льда, кофе, ти, коку, манго, бля! Дюша стал как БГ. Кричал: "Вейтер! Еще воды и льда!" (При чем здесь БГ, однако?) Опустили мы институт на двести баксов, за что и получили на следующее утро мелкий втык. Полночи по ТВ убивали полицейских, и наоборот, но сон пришел глубок и безмятежен.
* * *
Утром Боб отвез нас в Институт международного пьянства. Мрачный медицинский директор жаловался на жизнь:
– Опять идти на прием. Будут Форды, Киссинджер, будет всякая знать. Надо такседо, фрак чертов, брать с бриллиантами напрокат!
Бородатый Андрюша стал звонить в Россию, продолжая тем опускать институт, а после мы делали очередной шопинг. Были приобретены долгоиграющие пластинки по двадцать пять центов, книги по пятьдесят центов, ботинки за двадцать девять долларов, гитара с чехлом почти за четыреста долларов. Короче, накупили всякого говна.
Вечером ужин под названием "пати" у Джима К., разбитного парня лет тридцати, любимчика Луиса (Лу) Б. Джим возглавляет в компании работу по помощи служащим. Имеются в виду алкоголики и наркоманы. Именно через него компания финансирует институт.
Джим год назад купил дом на берегу ручья, отремонтировал, теперь гордится им, показывает комнаты, сам ручей ипр. У него блондинка-жена и двое детей – малютка и сын лет четырех-пяти. Сын веселый, медноволосый, снимается для рекламных журналов – Джим показал альбом с его фотографиями. Парень неплохо начинает жизнь.
В гостиной камин, стеклянная стена с видом на ручей, диван, кресла, книжный шкаф. А на столе, между прочим, подборка фотографий в золоченых рамочках. Джим и Джордж Буш. Джим и Рональд Рейган. Миссис Нэнси Рейган с одним из детей Джима на руках. Сенаторы всякие, губернаторы и плантаторы. Да, парень тоже неплохо начинает жизнь.
На барбекю (как-то так) прибыли гости: Луис Б. с женой Вирджинией – замечательно жизнерадостной женщиной; Евгений З., замечательно мрачный от русской простуды браток; Моррис Р. – тоже в программе, немолодой, но прочный мужчина, глава секьюрити Ю-эс-ти; не менее крупный мужчина в песочного цвета пиджаке, имя которого я забыл.
Прохаживались с кокой. Нас спросили про выборы. А что нам выборы?
Джим поставил столы.
Началась сидячая часть.
Ели окорок, который отрезаґли сами. Про еду говорить сил уже нет. Просто ели.
Жена миллиардера Джинни вместе с женой Джимми собирала грязную посуду. Юджин Московский сказал речь-тост, как тов. Брежнев, я раздал присутствующим предрождественские сувениры.
– Мой друг-алкоголик художник Ле-ов просил подарить американцам свои работы!
С картин Ле-ова выглядывали жутковатые хари – Ле-ов великий мастер. Хари прошли на ура. Затем спели с Бородатым несколько песен. Миллионеры и миллиардеры похлопали. Вылез в конце и Юджин Московский, как Кобзон, спел тюремную песню, как Аркадий Северный, похлопали и ему. На прощанье, чтоб мы не рвались к индусам (кто этих русских знает?) пировать дальше на институтские деньги, нам завернули мешок денег и, пожелав Кристмаса и Нью-йе, отправили к "Говарду Джонсону".
Сон от обжорства глубокий и от обжорства же тревожный.
* * *
15 декабря.
Утром Бородатый А. сказал:
– Ты вчера правильно придумал! С утра в "Вулвортсе" свежий товар, наверное, подвезли. Рванули-ка в лабаз, пока Боб не приехал.
– Нет, – ответил я, – хватит. И так уже по куче говна накупили…
Я оказался, как всегда, прав. Иногда и от лени выходит толк. Боб сказал нам "монинг" и повез к Луису Б., который хотел с нами попрощаться…
Чтобы описать жилище четы Б., следует быть архитектором. Моего же запаса слов хватит на следующее: в прихожей каменный пол, деревянные стены кремового цвета, столик с китайской вазой и возле столика медно-золоченый олененок в натуральную величину. Слева что-то вроде кабинета, где роскошный стол, книжный шкаф, в котором золоченые фолианты – Лео Толстоуи, Данте, Свифт. Картины на стенах – жанровые сцены из времен Гражданской войны. Джинни, сидя на роскошном диване, заполняет анкеты на поездку в Кению. Охота на слонов, думаю.
– Хай! Как делишки?
– Монинг! Хау ю дуинг?
Луис Б. проводит нас по дому. Ливинг-опупеть-зал, отделанный дубом. Дубовый бар. Диваны, кресла, елочка в углу, которую украшала игрушками домработница. Луис нажимает кнопочку – стена отъезжает. Огромного размера ТВ для гостей. За ливинг-опупеть-залом комната с клавесином, потом бассейн с телевизором. Потом в подземном этаже с бильярдом рассматривали коллекции спортивных наград. В винной комнате ящики с вином для гостей и черт-те что еще. Потом наверху комната дочери. Та вышла замуж и уехала. Потом еще коридоры, объемы, много воздуха и дизайнерского блеска. Одним словом, нормальный американский миллиардер. Один из главных спонсоров АА в США. Сам имел серьезные проблемы. Если придерживаться терминологии АА, Луис Б. – выздоравливающий миллиардер.
В итоге мы вернулись в кабинет, куда нам хозяин вынес костюмов и курток. Есть теперь у меня и Бородатого Андрюши по паре миллиардерских костюмчиков. Нормальный рождественский презент.
– Эй, Лу! – воскликнула Джинни. – Только мои жакеты не отдавай.
* * *
День был сумрачный и прохладный, но все равно "еще один день без зимы". Через полтора часа мы уже въехали на Хилл-оф-Хоуп – Холм Надежды, где располагалась Хай-Вотч-Фарм. Здесь уже платили не по 500 долларов в день, а по 400 в неделю. Здесь нет золотой роскоши – здесь ферма хоть и с кондиционерами, теплыми отхожими местами, сигаретным автоматом, факсом ипр., но хранящая трепетный первоначальный дух движения АА.
Стилизованное под конюшню или – не знаю! – элеватор здание столовой, в котором за крепкими деревянными столами после трапезы режутся в карты, курят, смотрят по телику "муви" постояльцы. Здесь же после ланча проходят общие митинги.
Директор фермы суров, но справедлив.
Капитан Билл сошел с гор – свирепый с виду хантер.
Еда обильна до безобразия. После регулярной порции в зал выносится корыто с отбивными или чем другим, что готовили на обед, – ешь не хочу.
Пара дедов и здесь дремлет на стульях, но народ в основном попроще, подемократичней. Много нью-йоркской публики. Одна беременная, месяце на седьмом, женщина. Манхэттенский интеллигент с украинскими корнями. Пара хиппарей и т. д.
Через день вечером покатили на выездной митинг. В церковной комнате за красиво убранным столом предавались шерингу.
– Своим алкоголизмом я обязан американским писателям Хемингуэю и Фолкнеру, – сказал я под одобрительный гул алкашей и драгеров. – Американцы меня споили, американцы же и помогают протрезветь. Баланс восстановлен.