***
В это же время Докучаев, несмотря на болезнь, периодически выводившую его из строя, начал работать над широкими проблемами естествознания.
Энгельс писал в "Диалектике природы": "В конце прошлого столетия, после французских материалистов, материализм которых был по преимуществу механическим, обнаружилась потребность энциклопедически резюмировать все естествознание старой ньютоно-линневской школы, и за это дело взялись два гениальнейших человека - Сен-Симон (не закончил) и Гегель. Теперь, когда новое воззрение на природу в своих основных чертах готово, ощущается та же самая потребность и предпринимаются попытки в этом направлении" Докучаев остро ощущал эту потребность и задумал дать творческое обобщение всех новейших открытий естествознания в области географии, геологии, почвоведения, биологии и смежных с ними наук, показать их взаимосвязь и влияние на жизнь и культуру человечества. Он писал в одной из работ 1898 года:
"Не подлежит сомнению, что познание природы - ее сил, стихий, явлений и тел - сделало в течение 19-го столетия такие гигантские шаги, что само столетие нередко называется веком естествознания, веком натуралистов. Но, всматриваясь внимательно в эти величайшие приобретения человеческого знания, - приобретения, можно сказать, перевернувшие наше мировоззрение на природу вверх дном, особенно после работ Лавуазье, Ляйеля, Дарвина, Гельмгольца и других, нельзя не заметить одного, весьма существенного и важного недочета.
Изучались главным образом отдельные тела, минералы, горные породы, растения и животные, - и явления, отдельные стихии, - огонь (вулканизм), вода, земля, воздух, в чем, повторяем, наука и достигла удивительных результатов, но не их соотношения, не та генетическая, вековечная и всегда закономерная связь, какая существует между силами, телами и явлениями, между мертвой и живой природой, между растительными, животными и минеральными царствами, с одной стороны, человеком, его бытом и даже духовным миром - с другой. А между тем именно эти соотношения, эти закономерные взаимодействия и составляют сущность познания естества, лучшую и высшую прелесть естествознания".
Докучаев давно говорил о том, что нужно изучать и штудировать "всю единую, цельную и нераздельную природу, а не отрывочные ее части". Он всегда следовал этому принципу в своих работах. Классификация почв и учение о зональности Докучаева служат тому ярким подтверждением. Докучаев подошел вплотную к вопросам создания единой науки, охватывающей всю "единую, цельную и нераздельную природу".
В конце 1898 года Докучаев опубликовал в "Ежегоднике по геологии и минералогии России" статью "Место и роль современного почвоведения в науке и жизни". Вскоре эту статью он выпустил отдельным изданием, с посвящением памяти Анны Егоровны. Двойная публикация подчеркивала особое значение, которое Докучаев придавал этой работе. Он писал в ней: "Как известно, в самое последнее время все более и более формируется и обособляется одна из интереснейших дисциплин в области современного естествознания, именно учение о тех многосложных и многообразных соотношениях и взаимодействиях, а равно и о законах, управляющих вековыми изменениями их, которые существуют между так называемыми живой и мертвой природой, между а) поверхностными горными породами, б) пластикою земли, в) почвами, г) наземными и грунтовыми водами, д) климатом страны, е) растительными и ж) животными организмами (в том числе и даже главным образом низшими) и человеком, гордым венцом творения". Эта наука еще очень юная, но зато "исполненная чрезвычайного высшего научного интереса". Докучаев предвидел, что "уже недалеко то время, когда она по праву и великому для судеб человечества значению займет самостоятельное и вполне почетное место". Но сейчас пока этого еще нет, "ближе всего к упомянутому учению, составляя, может быть, главное центральное ядро его, стоит (не обнимая, однако, его вполне) новейшее почвоведение, понимаемое в нашем русском смысле".
Почва - это та арена, где происходит встреча, борьба и взаимодействие различных составных частей живой и мертвой природы. "Трудами наших отечественных ученых доказано, что почвы и грунты есть зеркало, яркое и вполне правдивое отражение, так сказать, непосредственный результат совокупного, весьма тесного, векового взаимодействия между водой, воздухом, землей, с одной стороны, растительными и животными организмами и возрастом страны - с другой". Но почва не только зеркало, отражающее взаимодействие разных царств природы, - она кормилица человека, она имеет огромное значение для жизни и судеб человечества. Во имя человека, на благо и пользу человека хотел Докучаев обобщить все знания о природе, чтобы можно было ее переделать и подчинить. Докучаев был ученым, стремившимся служить человечеству при помощи науки, которая могла вооружить человека в борьбе с природой.
Знакомство с жизнью своего народа, изучение жизни других народов настоятельно толкали его к проблемам социального порядка. В своих работах яркими мазками рисует он природные условия и условия жизни народов Европы, Азии, Америки, Африки, Полинезии и приходит к печальному выводу, что "все эти миллиарды людей во все это бесконечно долгое время только и делали (в самом тяжелом буквальном смысле этого выражения), только и интересовались, только и жили тем, что "в поте (нередко кровавом) лица снискивали хлеб свой". И таковое искание действительно насущного хлеба всегда совершалось и теперь совершается в непрестанной, нередко просто каторжной борьбе с всесильной природой".
Докучаев мечтал о том, чтобы человек стал властелином природы, но он все яснее начинал понимать, что для этого мало одних научных открытий. Анализируя условия жизни человека, Докучаев приходит к печальным мыслям и характеризует общество конца XIX века, "как экономическую и промышленную кабалу" и "самую злую и беспощадную стихию".
"А мы хорошо знаем, - писал он, - что это хотя бы и вполне лойяльное (по законам гуманного XIX века) рабство поспорит по своей жестокости и гнету с рабством, так сказать, историческим, давно отмененным христианской Европой". Он не знает, что можно противопоставить этой "злой и беспощадной стихии", к которой относится непримиримо. Он ищет выход, он только начинает его поиски. В примечании к статье "Место и роль современного почвоведения в науке и жизни" он указывает, что данная статья представляет лишь первую вводную главу подготовляемой к печати обширной специальной работы. Первая вводная глава этой работы oiкрывала новые горизонты, утверждала новые понятия и идеи. "Мы обладаем, - говорил Докучаев, - знанием не абсолютным, законченным, а человеческим, изменяющимся; те истины, которые считались окончательно установленными, заменяются другими, объем нашего знания постоянно расширяется". Эти новые истины, которые открывались Докучаеву, он не успел обосновать и доказать…
Не обращая внимания на целый ряд грозных предвестников надвигающейся катастрофы, Докучаев продолжал работать. Он отказывался от отдыха, отмахивался от советов друзей, неизменно повторяя: "Все мое спасение в работе".
Летом 1900 года, несмотря на болезненное состояние, он снова отправился в путь - пропагандировать и убеждать, вербовать новых приверженцев почвоведения. Он знал о своем даре убеждения и до последних дней использовал его. Вот что говорит о влиянии популярных лекций Докучаева один из его самых молодых непосредственных учеников, ныне известный почвовед профессор С. А. Захаров, слушавший Докучаева впервые в Москве в 1898 году в обширной аудитории Исторического музея: "Впечатление от лекций В. В. Докучаева было исключительное, я бы сказал, потрясающее, если бы не спокойный и какой-то величавый тон лектора". С. А. Захаров был в это время студентом физико-математического факультета Московского университета и не помышлял о почвоведении. Но после лекции Докучаева "участь дальнейшей моей деятельности была решена - с того дня я стал почвоведом, уверовавшим в молодую науку".
Летом 1900 года Докучаев отправился в Полтаву, где, по приглашению земства, прочел земским работникам и местной интеллигенции цикл из шести лекций по почвоведению. Он подводил итоги деятельности русской школы почвоведов, изучавшей почву всесторонне, с учетом всех факторов, и отмечал однобокость, ограниченность иностранных направлений в почвоведении.
Он говорил: "Одни стояли за первенство климатических причин, другие за преобладание роли организмов, третьи приписывали наисущественнейшее значение материнской породе, грунту. Но я полагаю, что это праздные, ни к чему не ведущие догадки. Если бы, предположим, медик задался вопросом, что важнее для организма человека - вода, воздух или пища, то, без сомнения, такой вопрос все бы сочли праздным и бесполезным. И вода, и воздух, и пища одинаково необходимы, ибо без каждого из этих веществ в отдельности невозможно существовать, а потому поставленный выше вопрос и решать нечего. Точно так же совершенно бесполезно задаваться вопросом о том, какой именно из почвообразователей играл наиважнейшую роль в истории образования почвы. Каждый из них в отдельности одинаково важен".
Он призывал полтавчан, работников черноземной степи, все свои силы направить на возрождение чернозема. Лекцию о черноземе он начал следующими словами: "Сегодня я буду беседовать с вами… затрудняюсь назвать предмет нашей беседы, так он хорош! Я буду беседовать с вами о царе почв", и продолжал: "Он (чернозем) напоминает нам арабскую чистокровную лошадь, загнанную, забитую. Дайте ей отдохнуть, восстановите ее силы, и она опять будет никем не обогнанным скакуном. То же и с черноземом: восстановите его зернистую структуру, и он опять будет давать несравнимые урожаи".
Он звал всех слушателей на смелую борьбу за овладение природой. "В природе все красота, - говорил он. - Все эти враги нашего сельского хозяйства: ветры, бури, засухи и суховеи, страшны нам лишь только потому, что мы не умеем владеть ими. Они не зло, их только надо изучить и научиться управлять ими, и тогда они же будут работать нам на пользу".
Из Полтавы Докучаев поехал на Кавказ. С помощью своего молодого ученика С. А. Захарова, только что окончившего Московский университет, Докучаев исследовал Лорийскую степь, изучал почвы Западной Грузии в районе Сакарского питомника виноградных лоз, затем отправился в Чакву, на знаменитые красноземы, где расположены чайные плантации. Он намеревался отправиться в высокогорную Сванетию для изучения горно-луговых почв. Но болезнь то и дело вынуждала его оставаться в постели, и часто Захаров один, по его указаниям, отправлялся на сбор почвенных образцов и закладку разрезов. Поездка в Сванетию не состоялась. Докучаев приехал в Тифлис, где его, как всегда, сердечно встретили агрономы и другие представители местной интеллигенции, с которыми он очень сблизился в предыдущие приезды. Здесь в первых числах сентября он начал читать цикл лекций по почвоведению, в которых ученый подводил итоги трехлетнего изучения почв и природы Кавказа.
С. Захаров, ассистировавший на этих лекциях, вспоминает: "Василий Васильевич стал излагать свои мысли со свойственным ему мастерством и картинностью. Помню, как в коротких, но ярких чертах он обрисовал природу наших закаспийских пустынь, их безводие, зной, скопление больших кристаллов гипса в почвах, стаи высоко летающих журавлей… Передо мною был прежний Докучаев, так пленивший меня в Москве".
Но этот цикл лекций остался недочитанным. В помещении Кавказского общества сельского хозяйства появилось объявление о прекращении лекций ввиду болезни лектора. Через несколько дней, едва оправившись от болезни, Докучаев уехал в Петербург, провожаемый двоими слушателями и местными агрономами. Уезжая, он условился с Захаровым о продолжении работ, о лабораторной обработке собранного материала, о разборе почвенных коллекций:.
В Петербург он вернулся совершенно больным и снова был помещен в лечебницу. Последнее письмо его (к А. Измаильскому), написанное в эти дни, дышит подлинным трагизмом: "За это время я дважды был в больнице, но толку никакого. А между тем как хорош божий мир, как тяжело с ним расставаться. Ах, как тяжело, а ведь, казалось, было когда-то так светло!"
И с первых дней болезни Докучаева замирает целый ряд его начинаний. Закрываются сельскохозяйственные курсы - плод последних лет деятельности Докучаева. Надолго забывается вопрос о создании Государственного почвенного института, об учреждении кафедр почвоведения при университетах. Эти мечты Докучаева были осуществлены только после Октябрьской революции.
Накануне болезни, в июле 1900 года, Докучаев получает свидельства признания своих заслуг. На Парижской международной выставке за экспонированную коллекцию кавказских почв ему была присуждена высшая награда. Той же награды был удостоен и весь русский отдел почвоведения, показавший на этом выдающемся по тем временам международном смотре достижения докучаевской школы. В Лорийскую степь в Грузии, где в последний раз путешествовал Докучаев, ему пришло письмо из Парижа от одного из русских почвоведов, радостно сообщавшего: "Вам присуждена высшая награда Grand Prix, a некоторым Вашим ученикам (Отоцкому, Сибирцеву, Танфильеву и Ферхмину) золотые медали. Вообще наше почвоведение имеет успех".
В 1901–1902 годах Департамент земледелия выпустил первую научно обоснованную почвенную карту Европейской России, составленную Н. Сибирцевым, Г. Танфильевым и А. Ферхминым по инициативе и плану Докучаева. По отзыву академика В. Вернадского, эта карта "не имела равной в научной литературе по точности работы и по величине захваченной в исследование площади".
Но о выходе карты Докучаев уже не знал. Он пребывал дни и ночи в мучительном состоянии, терзаемый нравственно и физически. Больной часто бредил, ему грезились кошмары. Самоотверженная и терпеливая забота, которую проявляла к больному племянница Докучаева Антонина Ивановна Воробьева, облегчала его страдания. Исключительное внимание к больному проявлял скромный университетский служащий А. Ф. Адамович. Ежедневно, в определенные часы, еле передвигая ноги, больной старик навещал Докучаева и справлялся о его здоровье.
Адамович был бессменным делопроизводителем университетского Комитета для вспомоществования нуждающимся студентам и большим другом всего университетского студенчества. В течение многих лет он был исполнителем негласных поручений Докучаева, всю жизнь кого-то тайно опекавшего, подкармливавшего, пристраивавшего на работу. Старый делопроизводитель мало интересовался умом и талантом Докучаева, но относился с трогательным благоговением к его человеческой отзывчивости и доброте. Об этой стороне характера Докучаева узнали лишь впоследствии. П. В. Отоцкий, которому выпало на долю разбирать архив Докучаева, отмечает:
"Разбирая вороха писем разных лиц к Василию Васильевичу, невольно поражаешься прежде всего одним фактом: едва ли не половина писем наполнена всевозможными просьбами - "помочь", "похлопотать", "посодействовать" и т. п. Тут просьбы самые разнообразные, от чисто деловых до совершенно интимных, принадлежат они корреспондентам также всяким - и лицам, близким Василию Васильевичу, и таким, которых он едва ли когда-либо видел.
И Василий Васильевич постоянно хлопотал, содействовал, помогал, чем мог, и это со студенческой скамьи до последнего дня работы".
Три долгих года продолжались мучения Докучаева. Смерть наступила в воскресенье 26 октября 1903 года.
В эти же дни умер вельможа - чиновник Апухтин, с которым так безуспешно боролся Докучаев в Новой Александрии. "С.-Петербургские ведомости" на первой странице огромными буквами напечатали несколько траурных объявлений о смерти Апухтина, дне и часе панихид и похорон. Для объявления о смерти Докучаева, который неоднократно выступал на страницах этой газеты с большими научно-популярными статьями, места в газете не нашлось.
Лишь на другой день после похорон в хронике на предпоследней странице петитом сообщалось о том, что накануне был похоронен бывший профессор С.-Петербургского университета В. В. Докучаев.
В среде ученых, студенчества и учеников Докучаева его смерть встретила широкий отклик.
Совет Ново-Александрийского института на экстренном заседании постановил командировать депутацию из трех человек для возложения венка и присутствия на похоронах.
В Новой Александрии так прочно сохранились традиции любви и уважения к преобразователю института, что студенты, которые никогда в жизни не видели и не слышали Докучаева, устроили специальное собрание и, по грошам собрав необходимую сумму денег, послали своего студенческого депутата в Петербург, чтобы отдать последний долг другу и учителю.
Похороны состоялись в среду 29 октября. Проститься с покойным пришли виднейшие русские ученые, представители всех отраслей науки: А. Карпинский, Д. Менделеев, А. Иностранцев, А. Воейков, П. Лебедев, С. Глазенап, В. Палладии, О. Хвольсон, многочисленная группа учеников и соратников Докучаева, студенты университета, депутации от многих учебных заведений.
Похоронили Докучаева на Смоленском кладбище, рядом с Анной Егоровной.
ШКОЛА И УЧЕНИКИ
Докучаев не только создал почвоведение как совершенно новую науку, но и воспитал сплоченную школу почвоведов, которая не распалась после его смерти, а процветает и в наши дни. Докучаев начал создавать школу русских почвоведов уже со времени нижегородской экспедиции. Он понимал, что без школы, без последователей и учеников, новая наука не сможет развиваться.
Докучаевская школа объединяет множество исследователей, которые никогда не видели и не слышали великого творца почвоведения. Но были у Докучаева и выращенные им ученики - почвоведы и исследователи в других областях анания, непосредственно испытавшие влияние Докучаева, прошедшие суровую научную, а отчасти и жизненную школу.
Среди этих учеников на первое место следует поставить Сибирцева.
Николай Михайлович Сибирцев был моложе Докучаева, - он родился в 1860 году, - но в личной судьбе обоих исследователей есть много общего. Сибирцев тоже учился в бурсе и испытал все "прелести" семинарской науки. Он, так же как и Докучаев, оставил духовное учебное заведение, поступил в Петербургский университет и окончил тот же факультет. Их сближала вера в будущее науки. Подобно Докучаеву, Сибирцев умел смотреть далеко вперед, был способен на большие обобщения. Сибирцев и Докучаев тесно были связаны в своей научной работе. Сибирцев помогал своему учителю при исследовании почв Нижегородской и Полтавской губерний; целые уезды двух губерний были исследованы и описаны Сибирцевым. Когда Докучаеву удалось организовать "особую экспедицию" Лесного департамента, его первым и главным помощником в этом деле был Сибирцев.