Люди постоянно спрашивают меня, как так вышло, что я ещё жив. Если бы в детстве меня поставили у стены вместе с другими детьми, и попросили показать того, кто из них доживёт до 2009 года, у кого будет пятеро детей, четверо внуков, дома в Бекингэмшире и Калифорнии - наверняка не выбрал бы себя. Хера с два! А тут, пожалуйста, я готов впервые своими словами рассказать историю моей жизни.
В ней каждый день был улётным. В течение тридцати лет я подбадривал себя убийственной смесью наркоты и бухла. Пережил столкновение с самолётом, убийственные дозы наркотиков, венерические заболевания. Меня обвиняли в покушении на убийство. Я сам чуть не расстался с жизнью, когда на скорости три км/ч наскочил квадроциклом на выбоину. Не всё выглядело в розовом свете. Я натворил в жизни кучу разных глупостей. Меня всегда привлекала тёмная сторона, но я не дьявол, я - просто Оззи Осборн - парень из рабочей семьи в Астоне, который бросил работу на заводе и пошел в мир, чтобы позабавиться.
Содержание:
Посвящение 1
Часть первая - В начале… 1
1. Про Джона-взломщика 1
2. Оззи Зиг ищет группу 8
3. Баба Яга и нацист 14
4. "Чуваки, никакие вы не черные!" 20
5. Как я убил пастора (в Atrocity Cottage) 24
6. Конец близко 29
Часть вторая - Опять с нуля 36
7. Де Мойн 36
8. Пока я спал 43
9. Бетти, где у вас тут бар? 48
10. Затмение 57
11. Снова мёртвый 63
Записки пациента 70
Благодарности: 72
Примечания 73
Оззи Осборн, Крис Айрс
Я - Оззи
Посвящение
Я хотел бы посвятить эту книгу всем моим фанам.
Благодаря вам у меня была такая чудесная жизнь.
Благодарю вас от всего сердца.
Да благословит Вас Господь.
ОЗЗИ.
P.S. Давайте помнить об одном парне по имени Рэнди Роудс, который так много значил для меня.
Покойся с миром. Я тебя никогда не забуду.
Надеюсь, мы где-нибудь встретимся.
Говорили, что я никогда не напишу эту книгу.
А пошли они в жопу - вот она.
Вот только вспомню что-нибудь…
Бля, ничего не помню.
Ну, разве что это…
Часть первая
В начале…
1. Про Джона-взломщика
Отец всегда говорил, что я чего-нибудь в жизни добьюсь.
- Джон Осборн, у меня предчувствие, что из тебя будет толк, - любил он приговаривать, предварительно осушив пару бокалов пива, - или попадешь за решётку!
И он был прав, мой старик.
Не исполнилось мне и восемнадцати, а я уже сидел в тюрьме.
Посадили меня за кражу со взломом. Или, как гласило обвинение: "Незаконное проникновение в помещение и похищение имущества на сумму 25 фунтов", примерно около трех сотен по нынешним деньгам. Скажу я вам, вовсе не было это "Величайшим ограблением века". Херовый из меня домушник. Но я продолжал заниматься этим снова и снова. Как-то раз, на улице за нашим домом заприметил магазин одежды Сары Кларк. На первом деле, когда прихватил гору вешалок, подумалось: "Клёво, всё толкну в пабе". Увы, забыл фонарик, а потом оказалось, что взял детские трусики и слюнявчики.
С подобным успехом я мог бы толкать собачье дерьмо.
Что делать, вернулся туда опять. В этот раз стырил 24-х дюймовый телевизор. Эта хрень была слишком тяжелой для меня, и когда я слазил со стенки за магазином, телек свалился мне на грудь, и я около часа не мог пошевелиться. Лежу в канаве, весь в крапиве, как идиот. Или как мистер Магу , только под кайфом. Кое-как удалось столкнуть телек в сторону, но домой я вернулся с пустыми руками.
За третьим заходом прихватил пару рубашек. Мне даже пришла в голову гениальная мысль надеть перчатки как настоящий профессионал. Судьбе было угодно, что на одной из них не хватало большого пальца, ну и я порядком наследил. Через несколько дней в дверь постучали фараоны. Сразу нашлись и перчатки, и барахло.
- Перчатка без пальца? Ай-ай-ай! - издевался легавый, застегивая на мне браслеты - Что? Думал - самый умный?
Неделю спустя судья влепил мне 40 фунтов штрафу. В руках не держал такого бабла. Штраф заплатить я никак не мог: должен был грабануть банк, или попросить взаймы у отца. Но батя не протянул мне руку помощи.
- Я зарабатываю на жизнь честным трудом! - говорил он. - Это я должен дать тебе денег?! Тебя посадят, а ты не воруй! Это будет тебе уроком!
- Но папа.
- Так будет лучше для тебя, сынок.
И всё, конец базара.
За "уклонение от уплаты штрафа" судья приговорил меня к трём месяцам заключения в Винсон Грин.
Скажу вам честно: я чуть не обосрался от страха, когда мне сказали про тюрягу. Винсон Грин - это старая тюрьма, викторианской постройки 1849 года, где вертухаями были те ещё ублюдки. Спустя годы, главный инспектор пенитенциарной системы на всю страну заявил, что в жизни не видел тюрьмы, где было бы столько вонищи, насилия и бесправия, сколько было в грёбаной Винсон Грин. Я умолял отца, что бы тот заплатил штраф, но он повторял, что тюрьма научит меня уму-разуму.
Как большинство малолеток, которые вляпались в криминал, я просто хотел произвести впечатление на своих корешей. Думал как это круто - быть бандюком, ну и попробовал им стать. А в Винсон Грин быстро передумал. Когда меня принимали на входе, сердце стучало так, будто хотело вырваться из груди и грохнуться на бетонный пол. Вертухаи опустошили содержимое моих карманов, и, упаковав мелочь (кошелек, ключи, сигареты) в полиэтиленовый пакетик, вдоволь поржали над моими длинными волнистыми каштановыми волосами.
- А ты понравишься парням из блока Эйч! - шепнул мне на ухо один из надзирателей. - Удачи в душевой, сладенький!
Понятия не имел о чем он.
Скоро узнал.
У молодежи в Астоне не было перспектив на будущее - ну, разве что чьим-то призванием было горбатиться в ночную смену на конвейере. Только там требовались рабочие руки. Люди тогда жили в убогих лачугах без толчков. Во время налетов Астон поплатился сполна за то, что в войну в центральной Англии собиралось много танков, грузовиков и самолетов. Когда я был маленьким, практически на каждом углу были "развалины", т. е. дома, которые немцы сравняли с землей в надежде разбомбить производство "спитфайеров" в Касл Бромвич. А я потом наивно предполагал, что именно так называются детские площадки.
Родился я в 1948 году и вырос в доме номер 14 на Лодж Роуд, в самой середине ряда одинаковых домиков с общими стенами. Мой папа, Джон Томас, по профессии слесарь-инструментальщик, работал в ночную на заводе "General Electric" на Виттон Лэйн. Все его называли Джек, непонятно почему, но именно так обращались тогда к Джонам. Батя часто рассказывал о войне, о том, как в начале 40-х работал в Кингз Стэнли в графстве Глостешир. Каждую ночь немецкие бомбардировщики разносили в хлам Ковентри, в каких-то пятидесяти милях от деревни. Сбрасывали фугасы и мины на парашютах, а зарево взрывов было таким ярким, что во время затемнения отец мог спокойно читать газету. Тогда я был мальцом и понятия не имел, какой это был ад. Представьте себе, люди ложатся вечером спать и не знают, будут ли стоять их дома на рассвете.
Послевоенная жизнь, знаете ли, была ничуть не лучше. Когда под утро отец возвращался с завода "General Electric", моя мама Лилиан собиралась в первую смену на завод "Lucas". И так изо дня в день, никакого, на хрен, разнообразия. Между тем, никто из них не роптал.
Моя мать была католичкой, но без фанатизма: Осборны в костел не ходили, хотя я на какое-то время записался в воскресную англиканскую школу. Иначе можно было сдуреть от скуки, а там хотя бы давали на халяву чай и печенье. Изучение библейских историй и рисунки Христа-младенца не сделали меня лучше. Сомневаюсь я, чтобы пастор гордился своим бывшим учеником, скажем так.
Воскресенье было для меня самым ужасным днем недели. Я был из тех детей, которые всегда искали развлечений, но Астон для этого - не самое подходящее место. Ничего, только серое небо, пабы на каждом углу и всюду изможденные люди, вкалывающие на конвейере. Но у рабочего класса была своя гордость. Некоторые облицовывали каменной плиткой стены коммунальных домов, как будто хотели превратить их в долбаный Виндзор. Только рвов да разводных мостов не хватало! Большинство домов стояли впритирку, как наш, и там, где заканчивалась каменная кладка одного дома, начиналась штукатурка другого. Уродство!
Я был четвертым ребенком в семье и первым мальчиком. Старших сестер звали Джин, Айрис и Джиллиан. Не знаю, когда у родителей было время этим заняться, не успел я оглянуться, как у меня появилось два младших брата: Пол и Тони. Итак, на Лодж Роуд, 14, подрастало шестеро детей! Дурдом! Как я уже вспоминал, в то время в домах не было канализации, просто возле кровати ставили ведро. В конце концов, Джин, старшая сестра, получила отдельную спальню в пристройке на заднем дворе. Остальные продолжали делить ведро, пока сестра не подросла и не вышла замуж. Тогда следующая по старшинству заняла ее место.
Я старался не путаться у сестер под ногами (они то и дело цапались, как это бывает у девчонок), а мне не хотелось схлопотать ни с той, ни с другой стороны. Но моя старшая сестричка Джин всегда обо мне заботилась и была для меня второй мамой. До сих пор по воскресеньям мы созваниваемся, хоть камни с неба.
Правда, не знаю, что бы я делал без Джин, а был я ребенком крайне нервным. Ежеминутно воображал, что случится какое-нибудь несчастье. Вбил себе в голову, что если по дороге домой наступлю ногой между тротуарных плиток, то умрет моя мама. А когда днем отец отсыпался после ночной, я подумал, что батя умер и толкал его в бок, чтобы убедиться в том, что он еще дышит. Можете себе представить, как был рад мой старик! В моей башке роились самые удивительные вещи.
Практически всегда я был чем-то напуган.
И самое первое воспоминание тоже связано со страхом. 1953 год, 2 июля, вхождение на трон королевы Елизаветы. Батя балдел тогда от американского комика Эла Джолсона: мой старик пел домашним его песни, рассказывал юморески и одевался как он, по поводу и без повода.
Эл Джолсон прославился тем, что пародировал негров. Сегодня за подобную неполиткорректность его бы наверняка линчевали. Как бы то ни было, отец попросил тетю Вайолет сшить два черно-белых костюма менестреля, которые я и он должны были носить во время торжеств по случаю коронации. Прикид был полный отпад! Тетя Вайолет от себя подогнала еще два цилиндра и для полного комплекта - белые бабочки и тросточки в красно-белую полоску. Но когда папа спустился вниз, да еще с черным лицом, у меня напрочь снесло башню. Я верещал, выл, стонал:
- Что вы с ним сделали?! Верните мне папу!
Заткнулся я только когда мне объяснили, что это просто гуталин. Потом домашние хотели загримировать и меня. Я снова завёлся. Ну не хотел я, чтобы мое лицо измазали этой дрянью. Я подумал, что навсегда останусь черным.
- Нет! Нет! Неееет!
- Не ссы, Джон! - осадил меня батя.
- Нет! Нет! Неееет!
Позже выяснилось, что среди моих родственников полным-полно психов. Бабушку со стороны отца должны были закрыть на дурке. Ох, и отжигала старушка! Беспрестанно надо мной глумилась, хотя повода я не давал. Никогда не забуду, как она лупила меня по заднице. На втором месте находится тетушка Эдна, младшая сестра мамы. Она покончила с собой: утопилась в канале. Ее выпустили из дурдома, а она возьми да и сигани в воду. Бабушка по материнской линии тоже не подарок. На руке вытатуировала инициалы моего дедушки A.U., т. е. Артур Юнитт. Вспоминаю о ней всякий раз, когда вижу по телеку офигенных телок, испачканных чернилами. Пока ты молода и свободна как птичка, это выглядит прикольно, но поверьте мне на слово, бля, ничего прикольного уже нет, когда бабуля баюкает внуков, а на бицепсе красуются расплывшийся кинжал и две облезлых змеи. А вот ей было по барабану, моей бабульке. Я очень ее любил. Померла она в возрасте 99 лет. Когда я начал бухать, бабушка колотила меня по заднице свернутой газетой "Миррор" и приговаривала:
- Завязывай пить! Ты располнеешь! От тебя несет как от сраной пивной бочки!
По сравнению с ними мои родители могли считаться вполне нормальными. Отец был суров, но никогда не бил меня и не запирал в чулане, где хранился уголь. Ничего подобного! Если я набедокурил, то самое страшное, что мне светило - это подзатыльник. Например, когда вздумал заклеймить раскаленной кочергой колено мирно спящего дедушки. Зато папа ругался с мамой и, как позже оказалось, даже поднимал на нее руку. Мать подала на него в суд, хотя мне об этом никто тогда не сказал. Я часто слышал крики, но не понимал, что происходит. Думаю, ссорились из-за денег. Так уж устроен мир, знаете ли, не получится постоянно сюсюкать: "Да, милая! Понимаю, давай поговорим о чувствах, сюси-пуси, ёксель-моксель…" Люди, утверждающие, что никогда не повысили голоса, живут, бля, на другой планете! А уж в те времена быть мужем и женой было и вовсе непросто. Даже не представляю себе, каково это отпахать в ночную, утром попрощаться с женой на целый день и, в результате, не иметь сколько-нибудь приличного бабла.
Мой старик был мировым мужиком, простым и старомодным. В смысле телосложения - "мухач", на носу очки в толстой черной оправе а ля Ронни Баркер.
- Может у тебя не будет приличного образования, - любил поучать он - но хорошие манеры тебе не помешают.
И сказанное претворял в жизнь: уступал женщинам место в автобусе, мог помочь старушке перейти через дорогу.
Отец был добрым человеком, мне его очень не хватает.
Теперь понимаю, что он был немного ипохондриком и, возможно это я мог унаследовать от него. Батя постоянно жаловался на ногу, постоянно обматывался бинтами, но чтобы пойти к врачу - это нет. Предпочел, чтобы его скрутило, чем идти на обследование. Панически боялся докторов, впрочем, не он один в таком возрасте. При этом не взял ни одного отгула. Если бы почувствовал себя настолько плохо, чтобы остаться дома, нужно было готовиться к похоронам.
Единственное, что я не унаследовал от него - это мою страсть к дурным привычкам. Папа пропускал пару бокалов пива, но никогда не напивался. "Мэйксон Стаут" - вот что он любил больше всего. Заглядывал в рабочий клуб, чтобы потусоваться с коллегами по работе и возвращался домой напевая: "Хорошо, что есть на свете это счастье - путь домой". . И все! Ни разу я не видел его блюющим, ползающим по земле с обоссаными штанами. Просто у него было хорошее настроение. Время от времени, по воскресеньям брал меня с собой в пивную. Потом я играл на улице, слышал, как он горланит песни. Подумал тогда: "Ё-моё! Лимонад, который пьет папа должно быть обалденный!" У меня было буйное воображение. Долго я ломал голову каково же пиво на вкус, а когда наконец-то попробовал, подумал: "Что за хрень! Папа ни за что бы это не выпил!" Однако быстро открыл тот факт, что после пива человек чувствует себя несколько иначе, а я за то, чтобы чувствовать себя иначе, был готов пойти на все. В возрасте 18 лет осушал бокал в пять секунд.
В нашей семье не только папа любил петь навеселе. Мама и сестры не отставали. Джин приносила домой пластинки Чака Берри и Элвиса Пресли, все учили тексты, а в субботу вечером организовывали небольшие семейные концерты. Сестры даже выучили напамять несколько номеров "Эверли Бразерс". . Собственно, на одном из таких междусобойчиков, я впервые выступил в качестве вокалиста. Я спел хит "Living Doll" Клиффа Ричарда, который услышал по радио. Мне и не снилась карьера певца, просто такой поворот событий не принимался в расчет. Я был уверен, что если нужно заработать бабки, то должен как все в Астоне идти на завод. Или грабануть банк.
Причем второй вариант не исключался.
У меня была врожденная смекалка к правонарушениям и я даже нашел себе сообщника. Парня звали Патрик Мерфи и жили мы на одной улице. Семейства Мерфи и Осборнов дружили, хотя дети первых, нормальных католиков, учились в другой школе. Началось все с того, что мы ходили с Патом воровать яблоки. Заметьте, вовсе не для того, чтобы их продавать. Мы их хавали без разбору, потому что были голодными, а когда попадалось гнилое - на несколько дней понос был обеспечен. Было поблизости укромное местечко, где Тринити Роуд сходилась с другой улицей, благодаря чему достаточно было наклониться за ограждение, расправить рубаху и наполнить ее яблоками с деревьев, растущих на другой стороне. Однажды, когда я влез на ограду и маячил там, как беременный яблоками контрабандист, хозяин заметил это и натравил на меня двух волкодавов. Они напали сзади, я свалился в сад и грохнулся головой о землю. В мгновение ока под глазом вспух большой черный фингал. Когда такой красивый я вернулся домой, папаня разозлился не на шутку. А в больнице врачи вставили мне своих пистонов.
Несмотря ни на что, я и дальше корешил с Патом.