Тогда на российском канале шла такая передача "Козырная дама". Ира говорит, что редакторы это самой передачи - ее ангелы. Они собирались снимать про Богушевскую, выигравшую конкурс Миронова, телепрограмму. И еще в плане стояла передача про народную целительницу Асмик. Редакторы позвонили родителям, те сказали, что Ира в больнице. Когда "ангелы" разговорились с Ирой в палате, их осенило, мол, мы как раз про тетку снимаем, которая вылечивает безнадежные случаи, мы с ней поговорим - она тебе поможет. Асмик Саркисян оказалась не бабушкой в комнате с мышиными хвостиками, что лечит заговорами, а достаточно молодой женщиной. К тому же по профессии она врач, традиционный медик. За несколько лет до этой встречи Асмик тоже попала в аварию, пролежала в коме и ее, что называется, собирали по кусочкам, делали несколько операций. После этого поняла, что может диагностировать заболевания таким особенным образом, как будто открылся доступ к какой-то информации о человеке, "каким-то файлам", как назвала это Ира. Она осмотрела Иру и сказала, что кости в том месте, где была гематома, неправильно срослись. Они встали буквой "икс" и зажали нервы в середине этой буквы. Асмик сказала, что плечо починит. Дело было в обычной московской квартире. Асмик обмотала больную руку каким-то вонючим бараньим жиром и начала вправлять. "Больно ли было?" - спрашиваю Иру. "Уже не знаю, - ответила она, - у меня тогда понятие о боли стерлось". И случилось пока еще маленькое чудо: у Иры зашевелился средний палец. Асмик сказала, что плечо она Ирине вправила, но за локоть не возьмется. "Локоть мы поедем чинить в Армению", - добавила она. И они поехали в деревню Базмаберд, к дедушке, старенькому хирургу, у которого Асмик училась в институте. Дедушка взял Ирины рентгеновские снимки и стал их долго изучать на просвет. Потом подошел, взялся за руку и… Ира от боли потеряла сознание. Когда она пришла в себя, пальцы шевелились. И доктор подносит очумевшей Ире рюмку чачи. Ира не вполне здесь.
Ирина: Это картина такая чудесная - деревня Базмаберд. В Ереване тогда еще была зима, там была война, блокада, была война тогда Карабахская. И такой туман - свинцовый колпак висел над городом. И мы там две недели прожили под этим колпаком. Пока мы искали бензин, машину. И вдруг мы выползли в горы, я солнце увидела первый раз за две недели. И тут такая армянская деревня. Овцы ходят по улице, и такие огромные здоровенные каменные домищи. И у него такой огромный каменный дом почти пустой, ничего нету там. Обстановка совсем аскетичная. Какая-то кровать, застеленная шерстяным лохматым одеялом, деревянный стол. И прямо солнце во всю комнату. И меня там чинят в этой комнате. Никаких денег они не взяли.
Я: Странно, что ты поверила, что они тебе помогут.
Ирина: Да чего тут странного-то. В таком состоянии поверишь во все что угодно.
Вечером этого дня было армянское застолье в этой деревне. Я напилась этой чачи, орала песни. Вот если бы это состояние можно было бы законсервировать и разлить во флакончики. И когда тяжело - раз так себе накапать - и снова за этим столом ты пьешь виноградную водку, у тебя только что зашевелилась рука. Счастье.
Как Ирине объяснили ее спасители, ей без ломки раздвинули неправильно сросшиеся кости. И по нервам сразу побежали импульсы. Почему ни один врач в Москве не смог за полгода не то что вылечить руку, хотя бы диагностировать, Ира так и не понимает.
Спасенная рука двигалась неуверенно и вяло, как будто организм не верил, что все уже позади. За время тряпочности мышцы ослабли, Ира перекладывала ее с места на место другой рукой, то ли было еще не пора, то ли не поняла еще, что можно по-другому. Нужно было заново учиться писать, держать зубную щетку, резать хлеб. Картошку, как говорит Ира, она и сейчас чистит не особенно.
Окончательно восстановилась она через два года в горах.
Это было так. Ира пошла в поход. Ее уговорила подружка, давай сходим, развеешься, а у нас как раз одного человека для комплекта не хватает. Есть люди, которые ходят в походы по пещерам и наоборот, то есть по горам, а есть те, которые - нет. Ира относилась ко вторым. Подружка все-таки ее уговорила, и вот Ира купила себе горный рюкзак, специальные ботинки и ушла в горы, считая себя довольно смелым инвалидом. Тем более что все вокруг кричали: "сумасшедшая, ты же просто не понимаешь, что делаешь". В какой-то момент похода она практически сорвалась с горы. Под ней открылась пропасть и перспектива очень неприятного падения, потому Ира чем могла, вцепилась в склон. Тут, видимо, внутренний блок, что правая рука "какая-то инвалидская", и вылетел из головы. Софт поправился.
Ирина: Что-то внутри поменялось, когда еще я лежала в этой больнице: я поняла, что я плохо себя вела. В чем плохо - не понимаю, но постараюсь вести себя хорошо. Шкурный такой интерес. Никого не обижать, глупостей "хочу умереть" не говорить. А то мало ли что. В октябре был чудный вид из окна на парк больничный. Сидя на окне в палате, я увидела удивительную картину: чугунный забор, все видно - идет девушка здоровенькая, с двумя руками, ногами и в голос ревет, размазывая тушь - такая несчастная. И я поймала себя на мысли, что я не понимаю ее. Смотрю и думаю: дура, посмотрела бы на себя с этого подоконника, на котором я сижу, и ты бы перестала так убиваться. Тогда я дала себе клятву, что никогда не буду такой несчастной и что буду каждый день радоваться жизни. Вот вставать, чистить зубы и сразу радоваться жизни.
* * *
Чудесное исцеление произошло. Инвалид второй группы перестал быть инвалидом. "А кстати, почему второй, а не первой?" - спрашиваю у Иры. "А мне сказали на комиссии, мол, у вас в дипломе что написано? - Преподаватель истории философии. Ну и вот, если бы было написано у вас швея-мотористка, то это да, а философию можете и с одной рукой преподавать". Упустила, получается, шанс при случае говорить "да я эту философию, да я ее, одной левой". Выздоровела.
Глава восьмая
Стена Плача
Сейчас уже нет радиостанции 101, а в середине 90-х она была крайне популярна. Это я пишу потому, что тогда там как раз работала Ирина Богушевская. У нее был звучный псевдоним Ирина Тверская. Радиостанция эта вскормила Кирилла Клейменова - он сейчас возглавляет программу "Время" на 1 канале, Андрея Норкина - он ведущий новостей, Макса Любимова - сейчас ди-джей "Нашего радио" и еще многих несерых персонажей. И я к слову спрашиваю у Иры, а что же друзья твои не замолвят за тебя словечко, многие же по-прежнему на радио работают, а кто-то на ТВ, почему ж они не поспособствуют, чтобы твои песни крутились? Теории заговора нет, отвечает Ира, но как-то вот не помогают.
Я: А ты была по профессии ди-джей тогда?
Ирина: Ага.
Я: Ты себя идентифицировала как кого тогда, как ди-джея?
Ирина: Ну, видишь, да, в 95 году я была ди-джеем опять, потому что рискнуть и заняться музыкальным проектом без гарантий, и главное, не имея достаточно куража, будучи в раздолбанном состоянии и собираясь опять по кусочкам, это было нереально.
Я: Тебе было лет 27–28?
Ирина: Да.
Этот разговор срезонировал с одной темой, которую я считаю для себя очень важной. Мир вокруг нас стал так устроен, что масса взрослых и даже вроде бы успешных людей внезапно обнаруживают себя внутри профессии и карьеры, которая им на самом деле совсем не нужна. А призвание совсем другое какое-то, понимают они. Я в этом смысле вспоминаю книгу Юрия Никулина, где он описывал встречу с немолодым уже человеком, который рассказывал чудные истории. Все знакомые говорили ему: у тебя же талант, тебе надо было стать писателем или артистом, ну и этот самый человек только сокрушенно улыбался, потому что уже понятно было, что поздновато становиться, что, увы, никем другим уже он не будет. Причем некоторые решают, что, увы, уже поздно лет в 16, а мы верим, что в 30 не поздно и в 40 самый раз. Правда, вот этот самый шаг перехода к самому себе из уютного места сделать очень непросто. И даже если делаешь, головой еще это не сознаешь. Лично со мной было так, уже спустя года полтора после ухода из программы "Время" и журналистики в целом, когда у меня была группа и песни наши уже играли по радио, нужно было нередко какие-то заполнять бумажки с графой "профессия". Рука моя автоматически выводила "журналист".
Ира пока и сама не верила в то, что она самостоятельный "готовенький" артист. Хотя уже была им. На афишах уже было крупно написано "Ирина Богушевская и актеры театра". Невозможно быть звездой, как говорят балетные, стоя у озера и махая ногой в кордебалете. Спектакль назывался "Зал ожиданий". Его готовили как раз в тот момент, когда театр МГУ лишался дома. Прекрасное место, ул. Герцена, 1, где многие годы играли свои спектакли университетские артисты, забрала себе церковь. Происходила большая шумиха, говорил речи Ролан Быков, митинговала черная сотня, часть артистов просто жила в осажденном театре, чтоб не сдавать его оппонентам. В итоге сцену отняли и заколотили. И спектакль тоже стал увядать, как будто лишившись воздуха, репетировать 20 музыкальных номеров без музыкального аппарата было верхом экстрима. Все равно пора была вдохновенная, Ира опять была как будто снова в полусантиметре над землей. Сын Тема жил с любимыми бабушкой и дедушкой, его мама бегала подиджеить на радио "101" с двенадцати до четырех, а вечерами неслась на репетицию. Это же был спектакль целиком из ее песен. Хотя он так и не долетел к звездам через тернии, но зато после него к Ире подошли люди и сказали: сколько вам нужно денег, чтобы записать пластинку? Потому что неизвестный благотворитель не может же ходить на каждый спектакль слушать эти песни, он хочет слушать их дома. Вот так и родилась "Книга Песен". Родилась она в Старом цирке на Цветном бульваре. По-моему, очень подходящее место.
Я: Знаешь, у меня есть куча знакомых, которые записали свои пластинки, они дарят друзьям их, чтобы те слушали в машинах, и когда приходишь к ним домой, они их тоже сразу тебе заводят. Ну, там какая-нибудь фотография на обложечке. Тираж - 50 экземпляров. Почему у твоей пластинки оказалась другая судьба?
Ирина: Потому что, наверное, я другая. Хороший какой вопрос. Но ответить на него невозможно. Иначе мы удалимся в метафизику такую, это вопрос обратной связи, наверное. Это вопрос обратной связи твоей с миром, вопрос - насколько вообще то, что ты делаешь, нужно, востребовано.
Видимо, это было нужно миру, уж простите за пафос. Хотя я знаю много пластинок, которые расхватывают, а было бы лучше, чтобы мир без них обошелся.
Но издание диска пришлось-таки отложить. В мае предложили Ире записать диск, а в июле стало известно, что у ее мамы рак. Это случилось как раз перед конкурсом Ялта - Москва-транзит, тот самый конкурс, который когда-то был Юрмалой. Ира прошла в финал и собственно полетела на Кипр загорать и приходить в форму перед выступлением.
И вот на Кипре ей снится сон, что ей прострелили правое легкое. А Ира вообще-то ненавидит звонить домой из тех мест, где хорошо, суеверие какое-то. Тут она позвонила в Москву и выяснилось, что маму увезли в больницу, что у нее вроде бы какое-то тяжелое воспаление легких, что ей прокалывали легкое и оттуда вышло несколько литров жидкости. А потом врачи сообщили, что у мамы рак в последней стадии и осталось около двух месяцев. Самой больной они ничего не говорили и не разрешали родным, потому что считалось, что для человека это будет такой шок, что он может от этой информацией умереть от разрыва сердца. Пока мама лежала в больнице, Ира с отцом ездила туда через день и делала вид, что все нормально, воспаление легких это же не страшно, не правда ли…
Она спросила: "Как твой конкурс?" Я ответила, что отлично и послезавтра начинаются репетиции.
Ира не спала пять суток, боялась заснуть и не успеть попрощаться.
Ирина: Ну а мама же знала, что я иду на этот конкурс, и хотела, чтобы я победила. Ну, вот история такая: дома у тебя мама, которая может умереть каждый день, и каждый день ты едешь на репетицию, а там праздник жизни! все в костюмах, свет, все репетируют… А дома ад, но ты ничего не должен показать, нельзя никак проколоться, нельзя плакать при ней, нужно таким будничным тоном все рассказывать, ну вот мы сегодня репетировали, это такое "шоу для тебя одной".
Из мемуаров: После всего этого я приезжала в роскошный зал "Космоса" и смотрела, как на сцене поют и танцуют люди, у которых дома никто не умирает. Мне не нужна была эта сцена. Мне нечем было петь. Ведь я пою не "аппаратом", как говорят вокалисты. Это выяснилось тогда. Я пою чем-то, что важнее этого аппарата, хотя и он тоже важен, конечно. Может быть, это называется "душа". А на месте моей души тогда была большая воронка, которая остается после взрыва, который ко всем аллахам разнес все живое. Показать этого было нельзя ни дома, ни вне дома.
В том году победила группа "Чай вдвоем". Еще до финала конкурса Ира побывала в Иерусалиме у стены плача, и ее тогда поразил хор скорбных человеческих голосов, сливавшийся в беспрерывный гул.
Ирина: Мне было что просить, впервые прикасаясь к Стене. Я хотела, чтобы моя мама исцелилась. Удивительнее всего то, что она действительно исцелилась от рака, во всяком случае, в марте ее отпустили домой, сообщив, что даже метастаз не обнаружено. Умерла она через две недели от инсульта. Кто мог предвидеть еще и это?
И в конце марта 96 года она умерла. И потом, говорит Ира, ничего не помню. Потом еще всю весну. Потом помню, добавляет, что летом мы стали записывать "Книгу песен". Это был первый диск певицы Ирины Богушевской.
Глава девятая
Здравствуй, грусть, или прощай, оружие
Как известно, неизвестный благотворитель выдал деньги на запись диска. А вот на "досвести" его (это окончательный этап работы над пластинкой, выстраивание баланса голоса и инструментов и выравнивание частот) финансов не хватило. "Нашли деньги у знакомых", - улыбаясь, объясняет Ира. - "Заняла что ли?" - "Ну, нет". И тут я узнаю загадочную историю песни "Прощай, оружие".
Было это в те времена, когда в столичном городе Москве или Москва, не знаю как правильно, продвигали парфюмерную марку "Прощай, оружие".
Девушка, которая была первым продюсером Иры, Анечка Пьянкова, познакомила ее с человеком, который и привез эту косметику в Россию. Он послушал то, что делает Ирина, и сказал: "А мне, знаете ли, нужна поддерживающая рекламная песня".
"Что ж, - не оплошала она, - тогда дайте мне формулу аромата".
Вот мне, например, человеку, далекому от продвижения косметики, незнакомо понятие "формула аромата" - это что-то алхимическое или из Калиостро, а Ира вот так - раз, и образованность свою показала.
Я: А что все-таки такое, формула аромата?
Ирина: Это такая пирамида - базовая нота, средняя, верхняя. Верхняя - эта та, которая улетучивается быстрее всего; средняя - эта та, которая живет на коже дольше; базовая - эта та, которой ты будешь пахнуть.
Я: Эти формулы - это не тайна?
Ирина: Нет. А я люблю очень запахи. Мне дали формулу аромата. Там было написано: какие-то там были мужественные ноты какого-то дерева, морская свежесть, хвоя.
Далее по тексту:
Останься, милый, рядом со мною.
Уедем от друзей и врагов!
И будут ночи, что пахнут хвоей
И свежестью морских берегов.
Заказ выполнялся, Ира написала несколько вариантов поддерживающей песни. Три забраковали из-за излишней художественности, четвертый приняли. Таким образом, Ирина добыла, фактически из одеколона, деньги на свой первый клип и на то, чтобы доделать альбом. Я, кстати, припоминаю этот парфюм, он, кажется, был зеленый и в форме лимонки. Половину денег клипа, кажется, украла съемочная группа, но это было уже не важно.
А важно то, чтобы мы не подумали, что песня, написанная на заказ, какая-то не такая. Что с ней не связано переживаний или что она как ребеночек-искусственник, не в смысле материнского молока, а из пробирки или еще хуже, розовый клоник. Ничего подобного, мы все равно не узнаем конкретно, "из какого сора" родятся песенки, и как это там все происходит, варится в тиглях внутри композитора-поэта. Потому что формула формулой, а творчество - оно волшебно.
Ирина: В одном хорошем романе моего детства муж и жена смотрели на Невском проспекте хронику, где юноши в клетчатых рубашках бежали среди развалин Университетского городка под Мадридом с винтовками в руках, где увозили детей, а матери бежали за автобусом. В пространстве этого романа висела истыканная флажками карта Испании, там была победа под Гвадалахарой и бои в горах Гвадаррамы. Герой писал своей жене письма, где говорилось: "Командировка затягивается, мало ли что случится со мной. Во всяком случае, помни, что ты свободна, никаких обязательств". И женщина покупала на проспекте Володарского русско-испанский словарь 1836 года, изорванный, с пожелтевшими страницами, чтобы по ночам учить длинные испанские фразы: "Да, я свободна от обязательств перед тобой. Я бы просто умерла, если бы ты не вернулся". Герой возвращался, и жена своими руками привинчивала к его гимнастерке орден Красного Знамени. И все это исчезало под патиной времени, покрывалось слоем новых фотографий, не успевших выцвести. И новые войны колотили в дверь, а от этой оставался только звук.
Песню поставило в ротацию "Наше радио", и Михаил Козырев, великий и ужасный, который тогда возглавлял станцию и попутно вершил судьбы, вынес вердикт: еще 12 таких песен и будет новый замечательный альбом. Ира немедленно встала на дыбы, писать песни специально для радиостанций она была не готова.
Я: Тем мостиком, который связал тебя с миром шоу-бизнеса, стала "Книга песен" и конкретно "Прощай, оружие"?