РАПОРТ
Для усиления работы американской резидентуры прошу Вашей санкции командировать в США следующих сотрудников 1 Управления НКВД СССР:
1. т. Квасникова Леонида Романовича в качестве руководителя нью-йоркской резидентуры по НТР с задачей организации группы технической разведки на должность уполномоченного Наркомхимпрома СССР;
2. т. Дорогова Василия Георгиевича - для работы по обслуживанию советской колонии на должность атташе Посольства СССР в Вашингтоне.
Фитин.
На рапорте наложена резолюция Кобулова:
Прошу оформить.
2. Х.42.
В конце того же года под прикрытием сотрудника "Международной книги" Л. Р. Квасников выехал из Москвы в США. В Нью-Йорк он прибыл в начале марта. Приняв от руководителя резидентуры В. М. Зарубина все дела по научно-технической разведке, Леонид Романович внимательно изучил их и когда освоился с оперативной обстановкой, то пришел к ожидаемому, но неуютному для аса разведки Зарубина выводу: НТР у него оказалась на втором плане, а на первом - политическая разведка. Молодые сотрудники, прибывшие годом раньше в Нью-Йорк, А. С. Феклисов и А. А. Яцков, которым предписывалось вести научно-техническое направление, использовались в основном "на побегушках", имея на связи всего по два агента. В то же время у многоопытного Твена их было в десять раз больше, и половина из них работала опять же на политическую разведку. Это и послужило поводом для серьезного, принципиального разговора тогдашнего майора Квасникова с весьма уважаемым резидентом, легендарным генералом Зарубиным:
- Я был направлен в Нью-Йорк с сугубо определенной целью. Во-первых, чтобы обеспечить руководство научно-технической разведкой, привести ее в полное соответствие с требованиями оборонной промышленности в военное время. Для этого я должен организовать самостоятельную группу НТР и подобрать кандидатов в Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско. В нью-йоркскую группу должны войти четыре человека: я, Семенов, Феклисов и Яцков. При этом мы должны иметь своего шифровальщика и свою автономную связь с Центром, то есть право прямой переписки с Москвой…
- Стоп, Леонид Романович, - остановил Квасникова взмахом руки Зарубин. - Со всем я согласен, кроме одного: Семенова я тебе не отдам. Он хорошо вписался в политическую разведку и потому…
- И потому, - подхватил с возмущением Квасников, - я буду настаивать на том, чтобы вернуть его в НТР, как это уже было при Овакимяне. Твен приносил тогда стране гораздо большую пользу, чем сейчас, когда вы используете его - бакалавра технических наук - в основном по линии ПР. Я расцениваю это как недопонимание или даже как непризнание с вашей стороны растущей роли НТР в условиях войны. К вашему сведению, Центр обязал меня срочно добыть информацию по применению ультрафиолетовых лучей. Они имеют ряд преимуществ перед звуковыми радиоволнами, которые, как показали военные действия, могут улавливаться противником и забиваться. Это во-первых. Во-вторых, мне необходимо получить данные по создаваемому в Америке самолету, управляемому на расстоянии. Для выполнения этих двух заданий я намерен подключить именно Твена. Только он, и никто другой, имеет для этого соответствующие возможности: опыт, изобретательность и умение находить нужных и надежных людей.
- И все же… - начал было Зарубин, намереваясь убедить Квасникова в том, чтобы оставить Твена за своей резидентурой.
Но Квасников был непреклонен. Будучи человеком твердым, обладающим независимыми взглядами, избавленными от посторонних влияний, он в тот же день направил шифротелеграмму Берии с заявлением о том, что резидент Зарубин частично оголил научно-техническую разведку и не стремится укрепить ее оперативно грамотными сотрудниками. Проявив тогда присущую ему настойчивость и принципиальность, Квасников все же взял под свое крылышко многоопытного Твена.
Особое значение с первых дней работы в Нью-Йорке Квасников стал придавать организации надежной связи с источниками и вопросам конспирации. Даже в стенах консульства он приучал подчиненных вести разговоры шепотом, не называя фамилий и псевдонимов агентов. Если же возникала в этом необходимость, то обязывал писать их на листках бумаги, которые потом сразу же сжигались. Самым уязвимым в работе разведки является передача секретных материалов от агента к разведчику. Квасников начал активно подключать к этому процессу связников. Знал он также, что агентам иногда приходилось выносить со своей работы огромный объем материалов - до полутора тысяч страниц, которые после перефотографирования в консульстве тут же следовало возвращать обратно, на объект. При этом нельзя было исключить, что заинтересованные спецслужбы могли обнаружить их отсутствие. Или агент мог попросту потерять документы при транспортировке.
И в этой связи Квасников предложил самим агентам фотографировать документы у себя на работе, что позволяло бы передавать сведения на непроявленной пленке. При возникновении же опасности пленку можно было легко засветить. Но главное - теперь отпадала необходимость встречаться дважды в день и расхаживать агенту по улицам с особо секретными материалами. К тому же подобное нововведение способствовало созданию более спокойных, нормальных взаимоотношений агента с разведчиком.
В целях той же безопасности Квасников постоянно обращал внимание подчиненных на обнаружение возможной слежки со стороны ФБР, а также на умение выявлять осведомителей американских спецслужб из числа сослуживцев и соседей по месту жительства.
Поэтому не случайно каждая встреча-беседа Квасникова с подчиненными начиналась с обычного вопроса-напоминания:
- Ну, как дела? Не ходят ли за тобой филеры?
Эта забота Квасникова о неукоснительном соблюдении разведчиками и агентами норм конспирации положительно сказалась на результатах работы всей резидентуры: в Центр стало поступать значительно больше материалов по делу "Энормоз", по радиоэлектронике, без использования которых вообще невозможно было вести работы по созданию атомной бомбы. Тогда же были получены разведывательные материалы, позволившие советским конструкторам создать скоростные самолеты типа ХР-59, ХР-80 и 83, П-81, 1–16, 1–40 и Т-9–180. А информация по радиолампам, радарам и сонарам явилась основной базой для развития такой отрасли советской радиопромышленности, как радиолокационная техника. Поэтому в характеристике, направленной в Центр из Нью-Йорка в 1944 году, отмечалось:
…"Антон" - знающий, принципиальный и требовательный руководитель, сумевший за короткий срок хорошо организовать работу секции, добиться высоких результатов в расширении стажерской сети и добывании ценнейшей информации по линии ХУ. За полтора года его работы в Тире секция приобрела шесть стажеров, три из них - по "Энормозу".
К сожалению, по указанию Микояна "Антон" недавно назначен руководителем крупного отдела "Амторга", куда помимо "Международной книги" вошли еще два самостоятельных направления: издательская деятельность и отдел технической информации. Учитывая большую загруженность "Антона" в работе секции, просим освободить его от этих дополнительных функций и полагали бы возможным наградить его личным оружием.
"Май".
В Центре же не только прислушались к мнению Мая, но и оценили заслуги Квасникова гораздо выше: в представлении его к награждению орденом Красной Звезды говорилось:
…Тов. Квасников принес огромную пользу укреплению оборонной мощи нашего государства. Возглавляемое им подразделение разведки сэкономило стране не одну сотню миллионов госсредств. Им было положено начало получения документальных материалов о производстве ядерных взрывчатых веществ и конструкции американской атомной бомбы, добыто много ценной информации по вопросам радиоэлектроники, аэродинамики и химии…
Вскоре после издания Указа Президента Верховного Совета СССР Центр телеграфировал Антону свои поздравления с награждением орденом Красной Звезды и присвоением ему очередного воинского звания - подполковника госбезопасности.
Но, очевидно, не зря говорят: жизнь - что тельняшка, в ней светлые полосы чередуются с черными. Не прошло и двух месяцев, как в резидентуру пришло письмо иного содержания. Дело в том, что Квасников в условиях заграницы старался всегда оперативно принимать собственные решения, увязывая их со здравым смыслом и считая, что ему на месте виднее, чем кому-либо другому за десятки тысяч километров от Нью-Йорка. Он прекрасно понимал, что можно сделать самому, а что необходимо согласовать с Центром, что может получиться удачно, а что - неудачно. Поэтому когда потребовалось срочно решить вопрос об оказании материальной помощи источнику Линзе в связи с переездом ее на другую конспиративную квартиру, то Квасников, не имея времени на согласование с Центром, отдал личное распоряжение выплатить ей 500 долларов. Это и вызвало неоднозначную оценку Центра: в присланном Антону письме сообщалось о том, что "за самовольную выдачу "Линзе" денег, за необдуманность и поспешность, которые могут способствовать развитию у нее иждивенческих настроений" Квасникову объявляется выговор…
Но не таков был Квасников, чтобы молча проглотить пилюлю и делать вид, что все так и должно быть. Нет, он никогда не терпел несправедливости, лжи и обмана и потому сразу же написал письмо на имя начальника внешней разведки:
Тов. Виктор! Я отлично сознаю, что Дом несет ответственность за работу нашей Конторы, но не меньшую ответственность несут и ее оперработники, и в первую очередь ее руководитель. Поэтому я не могу безропотно согласиться с постановкой вопроса о необходимости беспрекословного выполнения всех указаний, исходящих из Дома. В ваших указаниях иногда тоже могут быть не до конца продуманные выводы в силу разных причин. В таких случаях в целях лучшего разрешения вопроса Дом и Контора не только должны, но и обязаны спокойным тоном высказывать свои мнения и вносить конкретные предложения. К сожалению, наши встречные предложения зачастую рассматриваются как дискуссионные или даже наказуемые, хотя все прекрасно понимают, что нам тут, на месте, всегда бывает виднее. И если это так, то, наверно, надо считаться с этим и не забывать о тоне своих указаний, а порой и ничем не мотивированных наказаний.
Тов. Виктор! Я достаточно хорошо знаю Вас, и Вы тоже неплохо знаете меня, и это дает возможность высказать одно полезное соображение: наши взаимоотношения должны быть более товарищескими, они должны способствовать лучшему взаимопониманию, а потому прошу Вас отменить не заслуженный мною выговор. Созданием конспиративной квартиры резидентура проделала весьма полезную работу, она повысила конспирацию встреч с весьма ценным агентом, и промедление с переездом Линзы было чревато опасными последствиями.
С уважением, Антон.
А чтобы как-то подкрепить свое право на такое смелое обращение к руководству разведки, Квасников через две недели направил в Центр годовой отчет о результатах работы резидентуры по линии НТР.
Вот лишь некоторые красноречивые выдержки из него:
1.. Артиллерия нашей страны во всех ее формах - от легкой до тяжелой - не только не уступает, но и в большинстве случаев превосходит этот вид вооружения в США. Поэтому нас интересовали не столько сами орудия, сколько взрывчатые вещества, применяемые и разрабатываемые в США. Особое внимание мы уделяли добыванию информации, связанной с "Знормозом".
Сложнейшие по своему техническому замыслу и грандиозные по своей значимости научные разработки по делу "Энормоз" проводятся совместно с Островом.
Задания Бородина по этой проблеме нам удавалось выполнять благодаря Чарльзу, Персею, Калибру и Рэду. Для вспомогательных целей активно использовались Арно, Лесли, Стар, Линза и Объектив…
2…По скоростным летательным аппаратам США достигли колоссальных результатов. Информация по всем тактическим и эксплуатационным характеристикам новых американских самолетов нами постоянно направлялась в Центр и получала всегда высокую оценку…
3…Радары - новое достижение научной мысли, революция в вопросах определения и обнаружения противника, в точности управления огнем, в автоматизации различных видов вооружения. Добытые образцы и разведданные по наземным, самолетным и морским радарам окажут неоценимую помощь в сегодняшних и перспективных разработках средств связи…
4…Все материалы, направленные мною в Центр и не востребованные до сего времени, прощу сберечь. По возвращении из Тира готов лично заняться их реализацией…
Информация по атомной бомбе, полученная резидентурой Квасникова, довольно высоко оценивалась И. В. Курчатовым. Он с первых дней признал, что данные разведки "указывают на технические возможности решения всей проблемы в значительно более короткие сроки, чем думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблеме за границей". Заместитель Курчатова по советскому атомному проекту В. В. Гончаров считал, что "вклад разведки неоспорим, многих тупиков и ошибок удалось избежать...". Такого же высокого мнения придерживался и академик А. Ф. Иоффе: "… получаемая нами информация всегда оказывалась точной и, большей частью, всегда полной, наличие такой информации на много месяцев сокращает объем нашей работы и облегчает выбор направлений, освобождает от длительных поисков. Я не встречал пока ни одного ложного указания…"
Если во время Великой Отечественной войны ФБР занималось выявлением и пресечением разведывательной деятельности в основном немцев, японцев и итальянцев, то уже после победы Советского Союза над Германией ситуация резко изменилась: американские спецслужбы все свои усилия переключили на борьбу с русской разведкой и русскими шпионами. Около представительства СССР при ООН и Амторга, у посольства в Вашингтоне и у Генконсульства в Нью-Йорке появились закрытые посты наружного наблюдения. Слежка стала вестись постоянно за Твеном, спорадически - за Калистратом и за самим Квасниковым. Об этом, как положено, он проинформировал Центр, реакция которого была совершенно неожиданной:
В связи с резким осложнением оперативной обстановки в Тире срочно откомандировать Твена в Аттику и законсервировать работу с наиболее ценной агентурой до особого распоряжения. Возможность восстановления с нею связи допустима только с санкции Центра и при условии, если у источника возникнет необходимость сообщить нам экстренную информацию.
Петров.
Прочитав шифровку, Квасников задумался: "Скорее всего, это перестраховка. С одной стороны, она вроде бы оправдана заботой о безопасности сотрудников резидентуры и тех агентов, которые оказали немало услуг советской разведке. А с другой стороны, это нарушит регулярное поступление разведывательной информации и отлаженный годами ритм и режим работы с агентами. Некоторые из них прекращение связи могут расценить как проявление недоверия и, получив интересующие разведку материалы, уничтожить их из опасения длительное время хранить дома… А как быть со связниками, которые втянулись в постоянную работу с нами и уже не мыслят себя без нее? Агентуре, еще куда ни шло, перенести этот временный разрыв можно - с некоторыми из них мы и раньше встречались нечасто: раз в три месяца. А вот связники каждую неделю по два-три раза контактировали с источниками и доставляли разведке ценнейшую информацию. Надо же знать психологию этих людей, прежде чем отказывать им в активной работе! А расслабляться и терять бдительность им сейчас никак нельзя! Да, это непродуманное и оперативно неграмотное указание! Оно может иметь самые негативные последствия для функционирования такого сложного и весьма чувствительного к волевым решениям организма, каким является разведка…"
Эти тревожные размышления вынудили резидента Квасникова вступить в долгую переписку с Центром и доказывать, что нельзя прерывать связь с вспомогательными источниками и с агентами-"атомщиками", поскольку это может замедлить ход работ по созданию отечественной атомной бомбы. Приводил он и другие аргументы, но, увы! Из Центра не последовало никакого ответа. Квасников посчитал, что его мнение, очевидно, ничего не значит для Москвы и, в конце концов не выдержав, обратился к начальнику разведки с письменным рапортом:
В течение последних двух с половиной лет по не известным мне причинам я ни разу не получал писем от своих родственников из Тулы и от родителей жены из Подольска. Учитывая это обстоятельство, а также неиспользованный отпуск за 1943–1945 гг., прошу предоставить мне возможность поехать с семьей в Советский Союз.