Я приземлился на десять минут раньше остальных, так как выполнял роль разведчика-контролера. Личным наблюдением и подтверждением наземных войск было определено: противник в бою потерял 24 машины, мы - ни одной.
Не могу не вспомнить курьезный случай, происшедший с Николаем Пушкиным. Поработав на совесть около Ясс, шестерка "ильюшиных" шла по курсу на аэродром. Командир корпуса лично следил за действиями гвардейцев, оставивших после себя что-то наподобие вулканического извержения. Он запросил лидера:
- Кто ведет группу?
- Пушкин! - бодро доложил Николай и снова услышал голос генерала В. Г. Рязанова с явными нотками раздражения:
- Я еще раз спрашиваю: кто возглавляет группу?
- Пушкин, - каким-то поникшим голосом ответил лейтенант.
- Придется разобраться… - оборвал разговор генерал, и Николай понял, что над его головой сгустились тучи. Но что же случилось? Ума не мог приложить.
Через пару часов на аэродроме приземлился командир корпуса и приказал майору Круглову срочно собрать летный состав. Все забеспокоились: неужели попали в своих? Тут пощады не жди! За такие вещи у нас никого не гладили но голове.
Генерал Рязанов, широко вышагивая перед строем, так что полы кожаного реглана разлетались в стороны, строго спросил:
- Так кто же вел шестерку? - Его глаза пронзили стоящих от правого фланга до левого. - Выйти из строя.
Николай сделал три шага, и я понял, что значит сделать эти шаги навстречу неизвестности.
- Лейтенант Пушкин. - Голос у Николая был словно одеревеневший.
Генерал еще раз переспросил фамилию. Тот повторил.
- М-да! - протянул командир корпуса, улыбнулся и сбил фуражку на макушку. - А я думал, что решили меня разыграть. Уже приготовился дать перцу новоявленному поэту. Так вот, товарищ Пушкин, фашистов сегодня вы поколотили по-гвардейски, со знанием дела. Действуйте, орлы, так и впредь. От лица службы вам, лейтенант, и вашему летному составу группы объявляю благодарность!
Николай, воспрянув духом, звонко отчеканил:
- Служу Советскому Союзу!
…Среди нашего брата бытовали разные поверья: перед вылетом ни в коем случае нельзя прощаться с товарищами, фотографий с собой не брать, не садиться в машину, на которой тебя сбили, не бриться, с опаской поглядывать на 13-е число и прочие "не". Если придерживаться всех этих примет, то выходит, что летать некогда. Я не очень верил во всякие "заповеди" и "предчувствия", даже доказал: 13-е число счастливое.
Два штурмовика - мой и Анатолия Кобзева - стремительно набирали высоту. Держим курс на юго-запад с заданием разведать переправы на реке Серет. Как к предполагали, фашисты не очень-то любезно нас встретят и дадут безнаказанно сфотографировать свои важные объекты. С берегов на нас посыпался град термитных снарядов. Эрликоны визжали внизу, трассы ярким фейерверком неслись около самолетов - вертикальные, наклонные, пересекающиеся. Тысячи разрывов в одну секунду. Наткнись на такого "ежа", не поможет никакая броня. Активность вражеских зенитчиков мы раскусили сразу: где-то рядом переправа. И действительно: через реку севернее Роман тянулась темная лепта, а по ней шли танки, машины, тягачи с пушками. Снизившись, я заметил вторую переправу. Хитер фриц! Ее он притопил, думал - не обнаружим.
Но что это?! Прямо по фарватеру шли два бронекатера, и не какие-то замызганные, обеспечивающие понтонеров, а элегантные, вроде бы прогулочные. Они шли быстро, распустив сзади белые усы.
- Кобзев! - сказал я Анатолию по радио. - Атакуем, аллюр три креста!
Обе машины ринулись в отвесное пике, с направляющих бешено сорвались эрэсы.
Мимо! Точечную цель бить довольно трудно эрэсами, но все же. Делаем второй заход, третий, четвертый. Что за чертовщина? Катера выскальзывают, как налимы, умело маневрируют зигзагами, уходят вверх под защиту береговых батарей, которые ожили, выдавая себя частой, косматой щетиной огня. Возле нас, словно огромные маковые бутоны, лопались то розово-красные, то черные, то фиолетовые, то белые вспышки зенитных батарей. Озлобился до предела: козявки плавающие, а вон какие штучки выкидывают. Взъерошили зеркальную гладь пушечно-пулеметными очередями. Фонтаны воды веером рассыпались перед катерами. На шестом заходе все-таки выпустили из них пар. Один перевернулся, другой рассыпался на части, они медленно, словно нехотя, перестали существовать. Сфотографировав их в момент затопления, набрали высоту и нырнули в облака.
Прошло три дня. Я уже и забыл о катерах, тем более неудобно было рассказывать о шести заходах над ними, как вдруг меня срочно вызвали к командиру полка. Вездесущий начальник штаба майор Спащанский, встретив, схватившись за голову, только и сказал: "Ой, что же ты, Иван, натворил!" Я шел к майору Круглову в полном недоумении. Ступив на порог командирской землянки, увидел его сияющее лицо.
- Иван Григорьевич, - торжественно, по имени-отчеству обратился ко мне Круглов, - вы пустили на дно штабные катера. По данным нашей агентурной разведки на этих утюгах находилось восемнадцать гитлеровских генералов, а выползли на берег только пять. Один из фашистских генералов, выплывая на берег, заявил, что если бы хоть одного их этих русских львов сбили, он дал бы свой Железный крест. Кое-кому на противоположной стороне обязательно сдернут погоны вместе с головами, А вас приказано представить к ордену Славы II степени. С чем и поздравляю.
На ужине я во всеуслышание объявил:
- Цифра тринадцать - счастливая цифра. А вылетать в такие дни надо обязательно бритым.
Уже давно баюкала землю теплая июньская ночь, а мы шутили, дурачились, как будто завтра ждала нас обыденная работа: учеба, заводская проходная, полевой стан…
В конце июля 1944 года наша 8-я дивизия, входившая в состав 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса, из Молдавии перебазировалась на Львовское направление. Войскам фронта здесь противостояла мощная группировка противника, насчитывающая более 10 дивизий, более 900 танков и штурмовых орудий, около 1000 боевых самолетов. Используя выгодные условия местности, гитлеровцы создали глубоко эшелонированную оборону, превратив в крепости такие крупные города, как Львов, Перемышль, Рава-Русская, Сокаль, Горохов и другие. В ходе подготовки к оборонительному сражению немецко-фашистское командование широко рекламировало личное обращение Гитлера, в котором он требовал, чтобы фронт группы армий "Северная Украина" стоял непоколебимо, как скала.
Львовско-Сандомирская наступательная операция началась 13 июля. А утром во всех частях, в том числе и в нашем полку, прошли митинги.
Замер строй. Перед ним развевалось гвардейское знамя, как будто стремилось туда, ввысь, куда улетят краснозвездные эскадрильи.
Под святыней части гвардейцы поклялись сломать хребет фашистскому зверью, загнать его в собственное логово, уничтожить, освободить народы Европы от коричневой чумы.
На митинге со страстным призывным словом выступил замполит полка майор Константинов. В эти дни наша армейская газета "Крылья победы" писала:
"Воздушный воин! Ты помнишь Курскую дугу, пылающий Белгород, дымное небо над Прохоровкой… Теперь ты далеко от тех героических мест. Теперь под твоим самолетом старинный Львов, Станислав, Перемышль. Теперь ты гораздо сильнее, чем год назад. Перед тобой враг, не раз уже отступивший под силой твоих ударов, с ужасом ждущий грядущего возмездия за совершенные им преступления. Пусть же не знает враг пощады. Он пришел сюда, чтобы грабить твою страну. Пусть же найдет он здесь свою смерть".
…Аэродром тонул в сплошном гуле. Взлетали группы штурмовиков с тяжелым грузом "гостинцев" и брали курс туда, где наземные войска стальным клином вонзились в оборону противника. На следующий день обстановка обострилась: фашисты резервом с юга нанесли контрудар в районе Золочева. Пять часов над полем боя висели "петляковы", "ильюшины", ЯКи, отражая натиск озверевших гитлеровцев. Шестеркой ИЛов, ведомых Героем Советского Союза капитаном Николаем Евсюковым (комэск первым в полку получил это высокое звание), преодолев густой заслон зенитного огня с бреющего, набросились на танки и автомашины фашистов. Высыпав из бомболюков всю "начинку", начали методически расстреливать технику, косить ошалевшего от внезапного удара противника. Танки, словно контуженные, слепо расползались по полю, искали укрытия за складками местности. Цели выбирали на свое усмотрение, били крестатые коробки наверняка. Над землей, окутанной сплошным огнем, плыл густой смрадный дым.
Участник этих событий гитлеровский генерал Меллентин писал впоследствии:
"На марше 8-я танковая дивизия, двигавшаяся длинными колоннами, была атакована русской авиацией и понесла огромные потери; все надежды на контратаку рухнули".
Оборону врага наши войска все-таки прогрызли, но, как оказалось, на довольно узком участке - всего в четыре-шесть километров. В любой момент фашисты могли закрыть образовавшуюся брешь, перерезать "колтовский коридор". И они попытались это сделать. Но в узкую горловину стремительно ринулась 3-я танковая армия генерала П. С. Рыбалко. Обстановка накалялась до невероятности. Фашистское командование поставило на карту все, пытаясь любой ценой заткнуть злополучный "коридор".
Но его потуги оказались тщетными: танки рыбалковцев шли и шли в тыл врага, а мы расчищали им дорогу, оставляя за собой остовы хваленой брони, раскусив эрэсами очередную загадку гитлеровцев - "королевские тигры", развороченные муравейники дотов и дзотов, захлебнувшиеся зенитки, разбросанные серо-зеленые поленья трупов среди перезревших хлебов и безмолвно тлеющих хат.
Летали в эти дни как ошалелые: садились, заливали баки бензином, подвешивали эрэсы, заряжали пушки и снова уходили на штурмовку.
На подступах к Львову немецкие танки контратаковали наши войска. Авиация сразу же бросилась на помощь наступающим частям. В воздухе творилось что-то невообразимое. Как комары на закате, толклись десятки крылатых машин. Три этажа "ильюшиных", чуть выше ПЕ-2, а еще выше - ЯКи, "лавочкнны". И все бомбило, стреляло, штурмовало. Фашистские танки мы буквально засыпали ПТАБами. В такой ситуации не исключалось получить бомбу и в свой самолет. Так и получилось: "малютка" продырявила плоскость кобзевского ИЛа, застряла в ней, но, к счастью, не взорвалась. Анатолий Кобзев отошел от нас на некоторое расстояние, но мы внимательно следили за своим товарищем, чувствуя себя как на иголках. В любую секунду "игрушка" могла взорваться, однако Кобзев уверенно вел машину на аэродром.
- "Сокол-4", я - "Сокол-1", - волнуясь запросил по радио капитан Николай Евсюков. - Как там дела?..
- Засела, проклятая, прочно, но ведет себя пока смирно, - ответил Кобзев.
Комэск дал указание летчику, как посадить машину, и тот мастерски притер "ильюшин" к траве, примятой воздушной волной, отрулив от стоянки других самолетов. Спрыгнув с плоскости, Анатолий поблагодарил авиаспециалистов за хорошо подготовленное вооружение, показал им на плоскость, где торчал стабилизатор бомбы. Те только прищелкнули языками. Оружейники осторожно изъяли смертоносную "малютку" и обезвредили ее.
…Чем дальше кружил нас вихрь войны, тем крепче становилась дружба, испытанная в суровом фронтовом небе. Нам не хотелось думать о смерти, хотя она ходила по пятам, рядом, слепо хватала костистой рукой боевых побратимов. Нет уже с нами белокурого Миши Хохлачева. Так и остались недостроенными те города, которые возводил он в своем воображении.
…Михаил вел разведку вражеских резервов. Пройдя густой лесной массив, он увидел колонну тупорылых черепах с черными крестами. Танки! Застучали в спешной судорожной лихорадке зенитки. Но Хохлачев шел между серыми шапками разрывов, фиксируя все увиденное в памяти. Впереди брызнуло ослепительное пламя, ИЛ будто натолкнулся на стенку. Обливаясь кровью и теряя последние силы, Хохлачев понял: сбить пламя невозможно. Осталось единственное… И горячая машина вонзилась в месиво гитлеровских танков, автомашин, орудий. Черный клубок дыма и сильный взрыв возвестили, что летчик Михаил Хохлачев нанес свой сокрушительный, последний удар по врагу. Произошло это возле села Деревляны на восточном берегу Западного Буга.
В начале августа мы перелетели на аэродром в районе Жешува. Среди мелких польских хуторков, зажатых узкими полосками земли, Жешув, взобравшись на опуклый бугор, чем-то походил на карточный городок. Наскоро обжив новый аэродром, летный состав готовился к боевым действиям.
…Командир полка поставил на карте крупную точку. Вот здесь, в квадрате местечка Кросно, разместился штаб танкового корпуса. Разведка точно определила его местонахождение. Приказ: уничтожить любой ценой. Мы понимали всю сложность задания и чувствовали: прорваться туда будет весьма нелегко. Решили пойти на хитрость. Свернув карты, поднялись из-за нетесанного стола.
Группу вел майор Николай Миронович Горобинский, человек, обладавший способностью умело ориентироваться в воздухе, исключительно грамотный в вождении штурмовиков. К цели шли правым пеленгом. Слева от командира следовал я. Встречные облака кремовой пеной оседали на фонари, словно пряжа, наматываясь на винты. Но вот сбоку блеснуло солнце. Ведущий приказал удвоить бдительность, поработать "швейными шарнирами". Под броней ИЛов закружилась огненная пластинка. Небо расцвело гирляндами рвущихся снарядов. Ощущение такое, будто ступаешь по полю, усеянному минами. А внизу отчетливо виднелся массивный дом с метлами антенн, мотоциклы, черные жуки легковушек. По задумке я должен "гореть и падать". Привожу в действие дымовую шашку, спрятанную в бомболюке, и валюсь к земле. Представляю себе, как злорадствуют зенитчики, увидев русский самолет с хвостом маслянистого дыма!
Действительно, снизу огонь перенесли на другие машины. Отвлекающий маневр удался. По мнению гитлеровцев, я уже отлетался. Ну, нет! Сейчас я испорчу вам настроение… Перевожу машину в стремительное пикирование и навскидку, по-охотничьи бью эрэсами и пушками по штабному зданию, разваливаю его на части. Крушат все вокруг и остальные штурмовики. Мечутся в панике патрульные, как люди в бою, раскинув ветви, валятся стволистые буки, всплескиваются мутные фонтаны земли. Огонь и дым столбами подперли небо…
На аэродром пришли на последних каплях горючего.
"На Сандомирском плацдарме идут бон местного значения", - сообщалось тогда в печати. Но с нашей, рядовых летчиков, точки зрения, это были жестокие, кровопролитные бои. Противник повсеместно бросался в контратаки, пытаясь столкнуть войска в Вислу, ощутимо активизировал противовоздушную оборону. Штурмовики от зари до темноты барражировали над полем боя и уничтожали "королевских тигров", оказывая неоценимую помощь тем, кто гнал гитлеровцев теми дорогами, которыми они наступали.
Усталость буквально косила людей. Евгений Алехнович однажды признался, что уснул в кабине, но проклятый эрликон, к счастью, разбудил.
И все-таки неимоверные нагрузки не отупляли, не делали из нас механических роботов. Урывали время и почитать газеты, и обменяться мнениями, и помечтать о будущем. С нетерпением ждали свою армейскую газету "Крылья победы", страницы которой всегда пахли порохом.
…Зарулив на стоянку, я подошел к механикам эскадрильи. Те в один голос: "А с вас, товарищ младший лейтенант, причитается". Разобрался, что к чему. Протянули газету. Смотрю на заголовок: "Два разведчика" Прошу прочитать вслух, а то в глазах рябит от взрывов. Присели. В статье рассказывалось:
"Мы приехали на аэродром, когда Иван Драченко отправлялся в разведку. Уверенной походкой шел он к самолету. Во всех его движениях ощущалось то неподдельное спокойствие, которое люди обычно проявляют, когда делают привычное и хорошо знакомое дело. И мы поняли, почему этот еще совсем молодой годами летчик, преследуемый однажды двенадцатью "фокке-вульфами", сумел все же разведать порученный ему участок и почему в других полетах он вышел победителем из поединков с "мессершмиттами" и "рамой".
Драченко забрался на плоскость "ильюшина", деловито заглянул в кабину, привычным движением приладил парашют, надел шлем и скрылся за горбатым колпаком кабины.
- Пошел в район, где "мессеры" ползают, - заметил стоявший рядом офицер. - Сегодня уже третий раз туда идет.
В голосе офицера, товарища Драченко по работе, прозвучала та же уверенность, которая слышалась в словах командира части, когда он приказал выслать разведчика на ответственное задание. Младший лейтенант вернулся через час. Коротко доложил об обнаруженной им колонне автомашин, о расположении артпозиций, о погоде и воздушной обстановке. Он не уходил из землянки до тех пор, пока командир не снарядил группу штурмовиков по следам разведчика…"
Дальше говорилось, как мы соревнуемся с Борисом Мельниковым, летчиком из соседнего полка, одним из лучших разведчиков соединения, каковы наши обоюдные успехи.
Приятное сообщение я отпраздновал… очередной разведкой в тыл противника.
И снова мы несем непоправимую потерю: когда возвращались с боевого задания, на наших глазах погиб младший лейтенант Юрий Маркушин. Самолет вошел в отвесное пикирование и глухо ударился об землю, закрутив себя петлями ржавого дыма.
- Даже не верится. Вернуться домой и… Ну, в бою - понятно! А тут… - Анвар Фаткулин, выдавливая фразы, скорбно опустил глаза.
Вот отзвенела и твоя гитара, Юрий, лопнула еще одна жизнь-струна, печально резанула по сердцам всех. Больно, ох как больно терять хлопцев-орлов. Но горечь утрат не сутулила наши плечи, а еще сильнее звала к справедливому возмездию.
…Лопасти винтов рассекают серебристую вуаль утреннего тумана. Под крыльями плывет необозримый степной малахит, вмятины глубоких балок, на краях которых, словно уснувшие, стоят неказистые хатенки. Наши уже вышли к Висле, прочно удерживают плацдарм на ее левом берегу в районе Сандомира.
Шестеркой ИЛов идем на район Кобеляны, где сосредоточились танки гитлеровцев, готовые для контрудара. Сверху нас прикрывают четыре ЯКа из эскадрильи Героя Советского Союза старшего лейтенанта Н. Буряка. 25 минут лету, и перед нами серо-голубым лезвием выгнулась Висла, а дальше сплошное месиво дыма. Обстановка резко изменилась: ведущему группы Николаю Киртоку приказано перенацелить удар. Флагман решил сделать круг у линии фронта и определить местонахождение танковой колонны.
Плавно вошли в левый круг. Справа от Николая иду я. На борту моего "ильюшина" нарисован сокол, держащий в клюве бомбу, сверху и снизу которого надписи:
"За Родину!" и "Смерть немецким оккупантам!"