10
1 апреля 1957
Beau Sejour
Huures
Var
Дорогой Игорь Константинович,
Скажите А. О. Гукасову: его довод не трогать этого патриарха мне понятен. Стихи эти я послал Вам, чтобы "закрепить" своей подписью свое возвращение в "Возрождение", за неимением других. Но поэзия имеет свои законы: уродовать стихи заменой строчки многоточием мне крайне не хочется. К тому же я не сообразил, что такого рода "реторика нигилиста" - не совсем уместна в пасхальной книжке. Вывод: будьте Другом, уберите эти стихи (оба) вообще. С должным Тактом объясните Абр<аму> Ос<иповичу,> что это не каприз с моей стороны. В следующую книжку пришлю что-нибудь "о луне и звездах" и дело с концом.
И буду рад, что не напечатаю вообще этих стихов, которые мне вообще не нравятся. Кстати, в свое время их (т. е. первое) мне вернул Мельгунов, - только он желал, чтобы февральская (любезная его сердцу грязь была заменена "октябрьской", на что я не согласился. Такое уж невезучее стихотворение…
Как бы там не было: либо печатайте с патриархом - либо (что меня вполне устроит) подождите до след<ующей> книжки. Рассчитываю (и вполне полагаюсь) на Ваш дружеский такт в этом деле.
Относительно издания моих стихов - что за вопрос? - как говорили в Одессе. Само собой я был бы очень рад издать собрание своих стихов. Нов<ый> Журнал с полгода назад собрался было издать такое собрание моих стихов, но потом что-то закис и, думаю, что они, прогорая, никогда не издадут. Т<ак> что в отношении "Возрождения" я совершенно свободен. Очень тронут Вашим желанием чем можете мне услужить и буду очень рад, если что-нибудь из этого получится. Сообщите подробнее как и что.
Tant pis (тем хуже - фр.) - если теряю - очень нужны мне две тысячи за две страницы стихов. Ну наверстаю в след<ующем> №. Извините, что так неряшливо во всех отношениях пишу - и это мне сейчас трудно. И. В. Одоевцева Вам кланяется и благодарит за милые слова о ее романе. Она напишет Вам сама. Ваш всегда
Георгий Иванов.
P.S. От Смоленского давно ни гу-гу. Я ему предложил на выбор рецензии у Вас или в Нов<ом> Журнале. Но он ничего не ответил. Спросите его сами, чего он хочет.
11
8 апреля 1957 г.
Дорогой Игорь Константинович,
Еще десять дней, покуда мне делают зверские впрыскивания, мне нельзя ничего делать "умственного", и письма относятся тоже к этому. Так что - pardons bien, mais pardons bien. Ну плюньте и забудьте Вы инцидент с бородой: признаю и свою вину, что задержал корректуру. Теперь еще одна моя вина, более серьезная. Я забыл в свое время исполнить просьбу И. Одоевцевой и сказать Вам, что у "Года жизни" ведь имеется конец, Вам еще не отосланный, ибо требует переписки с черновика. Это драматический конец, освещающий всю вещь. Он длиной страниц в 25 "Возрождения". Тороплюсь Вам об этом сказать, чтобы Вы загодя сохранили нужное место.
Теперь вот. Мне прислали из Берлина групповую фотографию Гумилева летом 1921 года, т. е. месяца за два до расстрела. Очень похож. Если Вы можете дать такие клише, я хочу для своего дебюта в "Возрождении" набросать о нем этого периода, кое-что и о "заговоре", кое-что о личном. Но sauf contre ordre (есои ничего не случится - фр.), т. е. если опять не начну дохнуть, берусь через несколько дней (по получении Вашего ответа насчет клише) такую штучку набросать. Но тогда сообщите заодно крайний срок, к которому статья должна быть доставлена. Сейчас получил гонорар. Спасибо. Жду книжки "Возрождения": хоть и противно читать эту Лидию о Тухачевском, а любопытно. Противно, во-первых, потому, что убежден, что на 3/4 вранье, во-вторых, потому, что в свое время переживал "на месте" чувства (оставшиеся свежими) ко всем этим прохвостам первого призыва, "сохранившим гвардейские традиции" и проживающим на Миллионных, когда шло массовое избиение офицерства и пр. Вам, я думаю, это должно быть приятно.
Желаю Вам встретить Светлое Воскресение счастливо и спокойно.
Сердечный привет от нас обоих
Ваш Георгий Иванов
P.S. К.Р. "Жемчужины поэзии". Разумеется, если не трудно
12
<Май - июнь 1957>
Beau-Sejour
Hyures
Var.
Дорогой Игорь Константинович,
От Вас, уже очень давно, ни слова. Правда, я Вас регулярно надувал и ничего не шлю, что обещал - но войдите в положение человека, имеющего давление 28°, на которого все доктора удивляются: "все жив". И малейшее "головное усилие" вызывает во мне черт знает что. Тем не менее понемножку сочиняю для Вас нечто и собираюсь, наконец, прислать.
Но нет от Вас и подтверждений насчет получки куска "Года жизни". Следует на днях еще кусочек, "окончательное окончание", освещающее, как должно, всю вещь. Но почему-то в последнем № опять напечатано "Окончание следует". Автору это все равно (да и читателю плевать), но кусок, имеющийся у Вас, все-таки не окончание, а продолжение - окончание, как я уже говорил, получите переписанное на днях и вовремя, для сдачи в набор.
Слышал, что против Вас как редактора "Возрождения" поднята какая-то интрига. По-видимому, как всегда, соответственного содержания обращение к А. О. Гукасову будет прислано нам на подпись. Я думаю, нечего Вас заверять, что, если мы таковое получим, мы оба вернем его неподписанным его отправителям: за наше недолгое, возобновленное, знакомство мы оба ничего кроме хорошего к Вам и как к редактору и как к человеку не испытывали, а насчет того, как Вами ведется "Возрождение", имеем, определенно, хорошее мнение.
Ваш всегда Г. Иванов
13
29 октября 1957
Beau-Sejour
Hyures
Var
Дорогой Игорь Константинович,
Позволю себе напомнить Вам и <о> своем существовании и о том, что свыше месяца тому назад я послал Вам - при дружеском письме - рукопись г-жи Крузенштерн-Петерец, рекомендуя ее Вашему вниманию. Не скрою, что Ваше столь долгое молчание слегка удивляет меня, т. к. мне хорошо известна Ваша обычная любезность.
И<рина> Вл<адимировна> шлет Вам сердечный привет, к которому присоединяется
Ваш Георгий Иванов
P.S. Книга Смоленского очень хороша, но статья Злобина о ней плоха.
14
<Конец ноября - начало декабря 1957>
Дорогой Игорь Константинович,
Получил Ваше милое письмо со всякими проектами и приглашениями, но, прочтя его, по-прежнему недоумеваю. Что же рукопись Ю. Крузенштерн-Петерец, которую я Вам послал Бог знает когда и о которой Вы, несмотря на мой повторный вопрос, не пишете ни звука? Покорно прошу срочно ответить. Шлю сердечный привет.
Ваш Георгий Иванов
15
<Конец апреля - начало мая 1958>
Воистине Воскресе!
Дорогой
Игорь Константинович,
Наше извинение в молчании в том, что я беспрерывно болен, и моя жена сбилась с ног, ухаживая за мной. Вот и теперь "это не письмо" - на днях соберемся ответить Вам и по поводу сотрудничества и вообще. Мы оба Вас помним с искренно дружеским чувством и если бы перевелись наконец под Париж, думаю, эти отношения проявили бы. Вот и просьба - не в службу, а в дружбу - прислали бы Вы нам ту книжку "Возрождения", где Злобин написал о Гиппиус - Философове. Очень обяжете.
Из Парижа время от времени прибывают свежие новости и сплетни: Вы тоже наверно слыхали от одного из "певцов эмиграции", которого до сих пор я считал своим другом, что я ищу контакта с Эренбургом, чтобы ехать в Москву. Ищу, кстати, через Померанцева, который Эренбурга в глаза не видел, это я - то, близко знакомый с Эренбургом, как и с многими из СССР литературы, свыше 40 лет!
И. В. благодарит за память и шлет Вам привет
Ваш всегда Георгий Иванов
Георгий Иванов. ПРОЗА ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ
Проза Георгия Иванова (за исключением "Распада атома") изучена в значительно меньшей степени, чем поэзия. Ранняя проза даже не собрана.
Тем не менее, сам Георгий Иванов считал себя неплохим рассказчиком. Прозу он начал писать почти одновременно со стихами и придавал ей большое значение. "Знаешь, я не такой плохой рассказчик, как думал. И, пожалуй, в прозе я оригинальнее, чем в поэзии", писал он своему другу А.Д. Скалдину, - "…пишу много прозой. Стихи пока забросил".
Из писем к А.Д. Скалдину известно о существовании прозаических произведений (трех главах повести и двух рассказах), написанных в 1912 году. Однако об их судьбе ничего не известно. На данный момент библиографический список прозы Г. Иванова открывается 1914 годом, когда молодой писатель опубликовал рассказ "Приключение по дороге в Бомбей" (Аргус. 1914. № 16; второй раз - Северная звезда. 1916. № 7). Рассказ получил положительный отзыв в печати: "Повесть написана талантливо в легкой остроумной манере" (Златоцвет. № 4. 1914).
При жизни Георгия Иванова не было издано ни одной книги рассказов. Хотя в объявлении, приложенном к стихотворному сборнику "Вереск" (1916) анонсировалась первая книга рассказов Г. Иванова, а также повесть "Венера с признаком". Книга так и не увидела света. Повесть "Венера с признаком" до сих пор найдена не была.
В комментариях к трехтомному собранию сочинений Георгия Иванова В. Крейд перечисляет названия известных ему, но не отобранных для трехтомника ранних рассказов Г. Иванова: "Приключение по дороге в Бомбей", "Холодильники в Оттоне", "Белая лошадь", "Князь Карабах", "Перстень красной меди", "Хромой антиквар". Нам удалось собрать в периодической печати 1914–1917 гг. еще десять прозаических произведений автора: повесть "Лиловая чашка" (Аргус. 1917. № 8) и рассказы "Ализэр" (Голос жизни. 1914. № 8), "Весть, которая опоздала" (Лукоморье. 1914 № 24), "Террибливое дитя" (Новый журнал для всех. 1915. № 5), "Отец Пьер" (Огонек. 1915. № 10), "Господин Жозеф" (Синий журнал. 1915. № 26), "Ярмарка Св. Мины" (Синий журнал. 1915. № 21), "В разъезде" (Нива. 1915. № 23), "Пассажир в широкополой шляпе" (Синий журнал. 1915. № 51), "Квартира № 6" (Огонек. 1917. № 5).
Ранние рассказы Иванова очень неравноценны, отличаются экспериментаторским разнообразием жанров и тем: военные, фантастические, детективные, мистические, рассказы-легенды.
Фрагменты некоторых ранних рассказов почти дословно воспроизводятся в более поздних произведениях писателя. Например, сюжет "Пассажира в широкополой шляпе" о привидении-убийце был повторен в "Четвертом измерении" (1929).
Кроме ранних рассказов, мы публикуем два эмигрантских очерка: "Ангельский" променад" (Сегодня (Рига). 1927. 22 августа. № 186) и "Лилия Джерсея" (Сегодня (Рига). 1929. 15 сентября. № 256). Последний очерк уже ранее появлялся в печати (Дни (Париж). 1925. 13 декабря. № 878). Текст воспроизводится по последней публикации в газете "Сегодня".
Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными нормами. Имена собственные даются в авторской транскрипции.
Публикация, вступление и комментарий О.Е. Елагиной
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПО ДОРОГЕ В БОМБЕЙ
I.
Двадцать третьего апреля утром я, Уильям Поксон, проснулся с тем особенным сладостным ощущением, какое обычно наполняет душу перед близким осуществлением заветных наших желаний. Давнишней моей мечтой было отправиться путешествовать и неожиданно счастливый случай, - быстрое повышение акций, разоривших моего отца, - которые, имея в большом количестве, я думал было употребить на домашние надобности, - помогло осуществить эти мечтания. Долги уплачены; в новых чемоданах лежит все необходимое для дороги, и в моем бумажнике, кроме значительной суммы золотом и переводами, находится пароходный билет до Бомбея. "Слава Англии" отплывает сегодня в третьем часу дня и уже завтра я буду далеко от этой точки на земной коре, именуемой Арчером, где я родился и где глупая судьба думала заставить меня провести целую жизнь.
"Слава Англии" оказалась столь же комфортабельной внутри, сколько уродливой снаружи. Мы отплыли при солнечной великолепной погоде. Почти все пассажиры покинули каюты и любовались прекрасным морем, берега которого все шире расходились перед нами. На палубе было весело и шумно.
Во время завтрака, за табль-д’отом я познакомился с сыном лондонского фабриканта - Дорианом Хельдом. Он оказался страстным любителем путешествий, не более опытным, чем я, и вскоре мы сидели в его каюте, поверяя друг другу свои, часто фантастические, но казавшиеся нам вполне выполнимыми, планы.
Наше путешествие день за днем тянулось так благополучно, что стало даже надоедать своей однообразностью мне, жаждавшему приключений и моему новому другу, прирожденному холерику, не выносившему топтания на одном месте, как он сам выражался. Впрочем, эти слова были несправедливы по отношению к "Славе Англии", которая все время ревностно и неутомимо делила волны.
Капитан Смитфельд, очень милый господин, лет под пятьдесят, с рыжими баками и вставными зубами, очень еще бравый и бодрый, говорил, что редко приходится плавать при столь благоприятных условиях и что, если погода не изменится, то мы приедем в Бомбей значительно раньше обычного.
Однажды ночью я проснулся от глухого и продолжительного треска, раздавшегося, как мне казалось, прямо над моей головой. Я прислушался. Сверху доносились смутные голоса и непонятный шум. Странно, но в тот момент у меня даже не мелькнула мысль возможной катастрофе. Однако я поспешно взялся за платье, но не успел еще надеть и исподнего, как ко мне вбежал Дориан с видом бледным, испуганным и в то же время восторженным.
- Мы тонем! - кричал он.
Пока я поспешно одевался, он сообщил мне следующее.