- Удивительное дело. Эта сволочь пляшет по вашей дудке! Нужно было спешить. Времени оставалось в обрез. В комитете дым коромыслом. Одному офицеру не хватило сапог - Крылов не долго думая отдал свои. На прощанье офицеры целовались с солдатами. Трогательные были сцены. Один из уезжающих сказал:
- Пока есть в России такие солдаты - не погибнет Россия. Собрались все офицеры, выстроились возле комитета и зашагали на вокзал. Там было много красноармейцев, которые разговорились с ними, не подозревая обмана. Да и я очень мило беседовала с красноармейцами, называя их "ребятами". Андриенко пошел к начальнику станции требовать вагона. Мы немедленно получили его.
Офицеры рассказывали о моем плену в Германии. Когда мы погрузились, красноармейцы кричали: "Ура, бежавшие! Ура, сестра Нестерович!" Под эти крики мы укатили из Москвы. Долго еще доносилось "ура".
Итак - спасены! Я отвернулась, чтобы никто не заметил моих слез… На первой же остановке к нам пробовали ворваться какие‑то солдаты (мест в поезде не было). Они с руганью требовали, чтобы впустили, но, когда узнали, кто мы такие, тотчас прекратили атаку вагона. Все же я предложила впустить некоторых. Они разместились в коридорах и на ступеньках вагонов. Многие ехали в Самару, нам было по пути. Офицеры звали Андриенко "начальником", а ехавшие с нами большевики, среди которых немало матросов, всю дорогу нас угощали; один даже подарил офицеру 500 рублей…
До Оренбурга добрались благополучно, не встретив во всю дорогу ни одного интеллигентного лица. Сплошная волна нижних чинов, бежавших с фронта матросов и вооруженных рабочих. Эти свирепые ватаги, забиравшиеся на крыши и буфера, мало походили на людей.
До Оренбурга мы ехали около трех суток. Прибыли только 7 ноября, в 2 часа ночи. Попросили поставить наш вагон на запасной путь. Обрадовались нам уехавшие днем раньше нас оренбургские казаки, они дежурили на вокзал и сообщили, что атаман Дутов прочел наше письмо и ждет нас не дождется к себе. Советовали сейчас же позвонить в штаб войскового атамана. Меня смущало позднее время: было 3 часа ночи. Но пришлось подчиниться. Атамана в штабе не было, говорил его адъютант. Я просила передать атаману о моем приезде с офицерской командой. На вокзале попадалось много азиатских типов, с любопытством нас осматривали. Все мы так радостно были настроены, что лечь отдохнуть никто и не подумал.
Около 5 часов утра приехал казачий офицер от атамана и сообщил, что атаман может принять меня хоть сейчас. Я назначила 8 часов утра. Отправилась в штаб в сопровождении Андриенко и двух казаков. Город произвел на меня убогое впечатление: дома все маленькие, жители по большей части азиаты.
С вокзала до штаба ехали довольно долго. Я спрашивала у казаков, есть ли у них большевики.
- Где их нет! Вестимо есть, элемент пришлый. Забились в щели, как мыши, боятся атамана, он долго разговаривать не станет, живо распорядится по закону, - ответил казак.
Пришлось ждать минуть двадцать. Атаман был занят. В штабе находилось много арестованных большевиков–комиссаров.
- Ценная добыча, - ухмыльнулся казак.
Тут встретили нас офицеры, отосланные нами из Москвы в первый день… Вскоре адъютант повел нас к атаману. Кабинет его можно было бы назвать музеем, все говорило здесь о древности Оренбурга и казачьих традициях. Встав из‑за письменного стола, Дутов сделал несколько шагов навстречу и сердечно поздоровался:
- Ждал, сестра, каждый день. Много говорили о вас казаки, бывшие в альтдамском плену. Рад познакомиться. Разрешите принять при вас двух офицеров с докладом из Самары?
Доклад длился недолго, помню, касался он того, как отбить золотой запас Государственного банка в Самаре.
- Как доехали? Кого привезли с собой?
- Доехали благополучно, а привезли 120 офицеров.
- Не может быть,- откинувшись на кресло, удивился атаман. - Но как вам удалось?
Андриенко протянул атаману бумаги, по которым мы доставили офицеров, и рассказал подробно о нашем комитете. Я передала комитетское письмо, атаман прочел его два раза и отложил в сторону.
- К сожалению, офицерские отряды не у меня, а у атамана Каледина на Дону. Но это не помешает мне принять офицеров, прибывших с вами, тем более что скоро я двинусь на Самару отбивать золотой запас. Вижу, что ваша организация крепка и хорошо поставлена. Ко мне тоже едут отовсюду переодетые офицеры. Эту силу надо использовать. Но нельзя оборванных и измученных сразу посылать в бой, сначала - отдых. А для этого необходимы деньги и деньги. У меня в войске их вовсе нет. Созвал я наших милых купчиков, просил дать денег, не помогло, хоть и клянутся: "Душу отдадим за спасение России". Я им: "Оставьте душу себе, мне деньги нужны". Не тут‑то было. Пришлось наложить контрибуцию - в миллион рублей. Дал сроку 24 часа, завтра утром должны быть доставлены. Все рабочие–большевики грозились забастовкой, так что одно оставалось - занять войсками городские учреждения, расстреляв предварительно зачинщиков. Рабочие комитеты я засадил в тюрьмы как заложников. Думаю, что голубчики призадумаются: знают - не шучу. Пробовали присылать делегации с требованием освободить арестованных. Несколько раз дал маху - принял. Но когда уже очень обнаглели - даже террором стали мне грозить и казакам, - перестал с ними церемониться. Теперь, когда приходит делегация, попросту зову казаков и они делегацию забирают. Что с ней потом делают - меня мало интересует. Сейчас Россия в таком состоянии, что разговаривать не время… Ну и прекратились делегации. Слава Богу, все в порядке. Получил я приказ от Аенина сдать власть Совету казачьих депутатов. Что же? Я ответил: "Мерзавцев и бандитов властью назвать не могу". Имею сведения, что мой ответ дошел по адресу. Под Ташкентом вырезали много казаков, начальник еле спасся, переодевшись сартом… Но ежели удастся спасти золотой запас из Самары, тогда ничего не страшно. А доколе денег нет, что поделаешь? Знаете наших купцов: пока раскачаются, с Россией Бог весть что стрясется. Ни я, ни Каледин, ни Алексеев без денег ничего не сделаем. Вот и ваша организация. Хоть крепка, а денег, верно, тоже нет?.. В Новочеркасске теперь Всероссийский казачий съезд. Отправляйтесь‑ка немедля на Дон к Каледину с моим письмом и расскажите все подробно о себе и то, что я говорил, а вашу комитетскую бумагу я перешлю через вас съезду.
На нашей бумаге атаман сделал надпись, советуя съезду обратить серьезное внимание на комитет бежавших и вступить в переговоры с сестрой милосердия М. А. Нестерович и подпрапорщиком Андриенко.
Атаман сказал еще, что в Оренбурге вся городская управа - сплошь большевики, но он прикажет ей выдать мне удостоверение в том, что "команда бежавших прибыла в распоряжение Оренбургской городской управы и будет разослана по местным фабрикам".
Это удостоверение имело цену в глазах Московского совета. Мы простились с офицерами, приехавшими из Москвы, они отправились на какую‑то станцию. Дутов просил поддерживать связь с ним, не доверяя казакам, среди которых шла энергичная большевистская агитация. У Дутова мы пробыли часа четыре, а затем - в городскую управу, где все было исполнено по приказу атамана. Тогда я вспомнила, что без бумаг никак нельзя в Новочеркасск ни мне, ни Андриенко, - хоть в Москву возвращайся! Но и тут поспела помощь. Я получила удостоверение об отправке Оренбургской управой 30 человек в Ростов–на–Дону. Таким образом, все устраивалось великолепно.
7 ноября вечером мы выехали в Новочеркасск. Билеты были официально выданы до Ростова–на–Дону. Сели в вагон 3–го класса. Предстоял длинный и опасный путь. Настроение среди оренбургских казаков было отличное, дружно возмущались расстрелами офицеров. В вагон заходили казаки, караулившие на станции. Говорили о большевиках, негодовали, рассказывая о задержке вагона с бомбами и оружием по дороге из Ташкента в Самару.
Подошел поезд, прицепили к нему наш вагон, и в 10 часов вечера мы тронулись - через Пензу.
Какое путешествие! Всюду расстрелы, всюду трупы офицеров и простых обывателей, даже женщин, детей. На вокзалах буйствовали революционные комитеты, члены их были пьяны и стреляли в вагоны на страх буржуям. Чуть остановка - пьяная озверелая толпа бросалась на поезд, ища офицеров.
В Пензе наши офицеры отправились с матросами на базар, будто за водкой, а на самом деле - искать офицеров, чтобы спасти. Нелюбовский подлинно смахивал на большевика и дурачил матросов, почтительно слушавшихся его. Он привел с собой босого офицера, оказавшегося поручиком Трофимовым, бежавшим из Ташкента, - совсем полусумасшедшего вида. Его уложили в нашем вагоне, снабдив нужными бумагами. Было и страшно, и смешно, когда вдруг вернулся Нелюбовский с тремя пьяными солдатами; мы вообразили, что он арестован, но солдаты стали угощать меня шоколадом, поминали мою работу в плену и жалели, что все деньги и награбленные золотые вещи выменяли на водку, - а то бы мне отдали.
Нас окружила буйная толпа. К счастью, подоспел поезд, в который надлежало перейти: вагон наш выбыл из строя. Поезд был сплошь переполнен пьяной солдатней; многие сидели, высунув ноги в окна. Тут помог местный революционный комитет, приказавший очистить для нас три купе 2–го класса. Погрузились.
В одном из купе лежал какой‑то босяк. Нам заявили, что это больной солдат. Только тронулся поезд, больной очнулся и стал молча нас оглядывать. Нелюбовский с ним заговорил. Больной недоумевал, куда девались спутники. Ему ответили, что вышли в Пензе. На вопрос, куда сам едет, он ответить не мог. Я почувствовала, что это тоже офицер, и тотчас успокоила его - свои, дескать, и попросила ничего не скрывать от нас. Действительно, мнимый солдат рассказал, что дрался под Ташкентом и что избитого и голого его взяла с собой партия дезертиров. Рассказывая, он не выдержал - расплакался. Фамилия его была Губарев. Андриенко тотчас же выдал ему соответствующее удостоверение. Так, в Пензе нам удалось спасти еще двух офицеров.
Дорога делалась все тяжелее. В вагоне было холодно. Наконец остановились в Лисках - на перроне валялись трупы расстрелянных офицеров. Все ездившие на Дон хорошо помнят эту станцию. Пока мы стояли на ней, произведен был строжайший обыск. Мы не имели оснований бояться - все у нас было в полном порядке. И все‑таки насторожились: лишь бы доехать до Черткова - границы донских казаков!
Все прошло благополучно. Добрались и до Черткова. Полная перемена. Тишина, порядок. Вышел офицер проверять бумаги. Я сказала, что едем в Новочеркасск, показала бумагу Дутова.
10 ноября утром - в Новочеркасск. На станции порядок, нас обступили, расспрашивая, как и откуда и что в Москве. Отправили на Барочную, № 36, где находился штаб зарождавшейся армии.
Кто был тогда в Новочеркасске, тот должен хорошо помнить это здание - колыбель добровольчества. Меня удивило, что так свободно было войти. Внизу даже часового не видно. Мы поднялись во второй этаж, встретив много офицеров, кадет и гимназистов. Юные воины засуетились: "Приехали, приехали!" Всюду эти дети, дети, подумала я. Ко мне подходили здороваться даже незнакомые офицеры. Оказалось - все приехали сюда по нашим комитетским документам. С Андриенко многие лобызались. Вдруг офицеры встали. Вошедший генерал обратился ко мне с приветствием от имени гонимого офицерства. Он расцеловался с Андриенко и провел нас в кабинет генерала Эрдели (командующий армией во время мировой войны).
Рабочий кабинет был обставлен весьма скромно, стол завален бумагами. Генерал Эрдели говорил спокойно и тихо. В дверь постучали, вошли два полковника. Генерал представил их: командир Георгиевского полка полковник Кириенко и полковник Святополк–Мирский, того же полка.
Как я обрадовалась, когда за ними вошел и полковник Дорофеев. У дверей толпились офицеры, разглядывали нас. Заметив это, генерал Эрдели заявил, что мне нужен отдых после чуть ли не кругосветного путешествия. Генерал распорядился о квартире для меня и Андриенко и приставил ко мне, в качестве личной моей охраны, двух офицеров. Генерал попросил остальных выйти, а потом, узнав, что мы намерены возвращаться еще сегодня, отпустить нас не согласился: ведь генерал Алексеев получил от нас деньги, первые, присланные для армии, он непременно захочет нас лично поблагодарить!
Говорил генерал Эрдели о моей работ, о которой тогда складывались легенды, особенно об освобождении офицеров из "Дрездена" в первую ночь. Я передала письмо атамана Дутова и все бывшие со мной бумаги. Генерал удивлялся, как удается мне так гладко перевозить офицеров и откуда берутся средства. Я рассказала об обещании Второва дать 100 000 рублей, но генерал возразил, что это обещание, вернее всего, обещанием и останется. Тут же попросил при вывозе из Москвы отдавать предпочтение юнкерам и кадетам - офицеры, обладающие боевым опытом, сами скорее сумеют бежать…
Было решено доложить генералу Алексееву о нашей работе и использовать документы комитета. Генерал Эрдели заинтересовался и работой атамана Дутова, и настроением оренбургских казаков. Я подробно рассказала о мерах, принимаемых Дутовым против большевиков. Генерал выслушал и признался, что сам сторонник крутых мер, что Дутов в этом отношении полная противоположность Каледину.
Генерал предложил идти тотчас к Алексееву, но я попросила отложить визит - мне оставалось еще передать письмо Каледину.
Когда я вышла из кабинета, меня обступили офицеры, приглашая к себе. Я обещала зайти вечером. Еле вырвалась с Барочной…
У Каледина в штабе мы застали его помощника М. П. Богаевского. Я просила доложить. Богаевский немедленно принял нас в зале.
Взглянув на мои бумаги и письмо атамана Дутова, он придал им такое значение, что не захотел лично говорить со мной, а пошел звонить по телефону Каледину. Вышел. Жутко стало мне одной с Анд–риенко в этом зале с пустыми золотыми рамами по стенам (из них вынуты были царские портреты)… Богаевский вернулся, мы отправились во дворец к Каледину.
Ласково поздоровавшись, Каледин прежде всего осведомился, отбил ли Дутов золотой запас в Самаре. Письмо Дутова он прочел внимательно, также и бумаги, переданные мною, подчеркнув многие места красным карандашом. Затем попросил все рассказать про Дутова и его войска. Когда я начала говорить, он попросил Богаевского записывать для представления на Всероссийский казачий съезд.
Когда в заключение я сказала, что Дутов очень интересуется настроением донских казаков, Каледин махнул рукой: только старики надежны, молодежь - сплошь большевики. Я заметила, что во время нашего разговора он все время отделял казаков от Добровольческой армии - точно не одна цель у них, не спасение родины! Я просила Каледина объяснить мне это разделение. Он ответил, что, мол, казаки хозяева на Дону, а добровольцы - гости. И потому организоваться должны сами, донцы помощи не дадут, в войске денег нет. Затем посоветовал разъяснить патриотам в Москве, что нужны деньги и деньги…
- Пропащая страна Россия! Что натворили в Москве? Отдали на растерзание своих детей, а сами попрятались. Кто у вас дрался?
Говоря это, Каледин взволнованно шагал по комнате. Богаевский сидел, закрывши руками голову.
- Передайте им, что если не дадут вовремя денег - пропала Россия. Пока воскреснет, много прольется крови. А вам я напишу.
И, сев к столу, Каледин написал на бланке Войска Донского: "Сестра Нестерович и Андриенко едут в Москву и передадут на словах все, что следует и кому следует. Прошу оказать широкую помощь. Атаман Каледин".
Говорил еще Каледин о возмущении казаков поведением Родзянко: думают его, Родзянко, и еще кое–кого попросить покинуть территорию Войска Донского.
- Генерал Алексеев, тот совсем другой, - закончил он. Я не совсем поняла это замечание…
Атаман простился с нами, мы пошли отдохнуть в гостиницу.
Я была измучена, еле двигалась. Но в гостинице меня ждал, вместе с офицерами моей "охраны", другой офицер с письмом от Эрдели. Генерал просил меня прийти на Барочную. Я ответила, что только вернулась от атамана, не обедала и потому явлюсь не ранее 7 часов.
Но отдохнуть так и не удалось. Приходили офицеры с разными просьбами и письмами к родным. Всех писем набралось несколько сот в разные концы России, их предстояло опустить в московские ящики.
Зашли Кириенко и Святополк–Мирский и рассказали о всеобщей нужде среди офицеров. Они шли в бой босые и раздетые: один снимал сапоги, чтобы другому стоять в караул. Я обещала зайти в канцелярию полка сегодня же вечером, после визита к генералу Эрдели.
Мы спустились обедать в ресторан. Когда входили в зал, где было много офицеров, все встали. Я подумала, что это в честь Кириенко и Мирского, но оказалось, что меня приветствуют…
Пообедав, мы направились к Эрдели. В кабинете сидел полковник Дорофеев. Я передала все, что говорил Каледин. Генерал и Дорофеев внимательно выслушали и согласились с тем, что Каледин действительно хозяин, а они только гости. Потом мы прошли к генералу Алексееву. Я попросила у полковника Дорофеева список оставшихся семей офицеров и обещала высылать им пособие каждый месяц.
- Ах, это было бы отлично, Марья Антоновна, - сказали в один голос Эрдели и Дорофеев. Какой ужас для офицеров - думать о семьях, брошенных без всяких средств!