В лазарет часто приходили товарищи–юнкера, вернувшиеся после взятия Ростова снова в Платовскую гимназию, и рассказывали все последние новости. От них я узнал, что несколько юнкеров из бывших гимназистов и студентов, после боя под Ростовом, уехали тайком на север - домой. Среди уехавших был и мой гимназический товарищ. Не устояли и не поверили. По слухам, Юнкерская рота должна была получить пушки и стать наконец настоящей батареей. Рассказывали и об успешных формированиях донских партизанских отрядов, большей частью из учащейся молодежи. Называли имя есаула Чернецова, творившего чудеса храбрости, главным образом на железных дорогах Донецкого бассейна.
Довелось мне увидеть в лазарете и троих глубоко уважаемых мною людей. Посетил нашу палату бывший Верховный, начальник Штаба Государя, генерал Алексеев. Очевидно, дочери ему успели подробно рассказать о раненых, ибо он обращался к каждому как к знакомому, спрашивал о здоровье, о настроении, об училище.
Старый Верховный Главнокомандующий российской армии производил огромное впечатление УМОМ, своим обращением, дружеской непринужденностью. Пришел к нам и другой герой российской армии - генерал Корнилов. Легендарная фигура "быховского пленника", начальника железной 48–й дивизии, беглеца из австрийского плена, создателя "ударных" корниловских батальонов, не могла не вызывать у меня уважения и даже преклонения. Наталия Лавровна давно уже это заметила и обещала мне привести к нам в палату своего отца. Было заметно, как она им гордится. Выйдя однажды, при помощи костылей, в коридор, я увидел перед собой человека невысокого роста в бараньем полушубке и в высокой шапке. Лицо его было загорелым и немного морщинистым от солнца и ветра. Черные, узкие, "монгольские", глаза смотрели прямо и пытливо. С первого же взгляда я узнал "быховского пленника". Мои костыли упали на пол. Он помог мне их поднять.
"Откуда Вы меня знаете? - спросил он. - Вы были под моей командой?" - "Нет, - сказал я, - но ведь Вас вся Россия знает!" Он улыбнулся и спросил, какого я училища, где и когда ранен. Конечно, я был счастлив, что смог поговорить с генералом Корниловым лично.
Приходил и генерал Каледин - тоже историческая личность. Генерал Каледин обошел нашу палату и разговаривал с каждым раненым. Он говорил мягким голосом и сразу же располагал к себе каким‑то внутренним пониманием. Одно в нем поражало: он ни разу не улыбнулся. Атаман Дона, очевидно, смотрел дальше в будущее, чем все мы, и уже тогда видел и конец Дона, и свой конец.
За время моего отсутствия в моей части произошли некоторые события. На Новый год был устроен в "артиллерийской роте" торжественный банкет, на коем присутствовал только что прибывший в Новочеркасск генерал Марков - начальник "Железных стрелков". На этом банкете произошло торжественное примирение "михайлонов" и "констапупов" и вынесено решение: покончить с традиционной враждой. Пили много вина, обнимались…
Молодой генерал Марков произнес яркую и полную значения речь: "…Не надо тешить себя иллюзиями. Нам предстоит страшная борьба, и не многие увидят ее конец… Нам самим, для себя, ничего не надо!" Помолчал и крикнул: "Да здравствует Россия!"
В этот вечер кадетская традиционная песня "Братья, все в одно моленье души русские сольем…" имела глубокий смысл, и не было никого, кто бы этого не осознал всей душой и не произнес бы внутренне клятву верности - идти до конца.
Слова генерала Маркова начали быстро оправдываться: с первых дней января 1918 года началась на Дону борьба не на жизнь, а на смерть: Совет народных комиссаров в Москве учел опасность зарождения на Дону Добровольческой армии и бросил туда сотни опытных пропагандистов и шпионов, отряды латышских стрелков и отборные отряды красногвардейцев из обеих столиц. Кроме того, углекопам–коммунистам из Донбасса было роздано оружие и дано предписание нажать на Ростов и на Таганрог. С востока поднялись рабочие из Царицына против Донского атамана. С севера двигались на Новочеркасск распропагандированные казаки с фронта, с 6–й гвардейской батареей. С юга двигалась на Дон оставившая турецкий фронт 39–я дивизия, разложенная большевистскими ячейками. Кроме того, для большей устойчивости прибыли отряды ЧК из матросов, пленных венгров и китайцев.
Наши юнкера участвовали в разоружении запасных батальонов Новочеркасска, обошедшемся без крови. "Артиллерийская рота" была расформирована и превращена в батарею. Одно орудие взяли в Донском музее. Неизвестно, почему оно там стояло. Говорили, что его иногда брали для салютирования на похоронах отставных генералов. Это орудие, названное у нас "первым", сыграло большую роль. Из него было произведено несколько тысяч выстрелов, и отличалось оно большой точностью боя. Второе орудие было куплено у каких‑то солдат, и два орудия были захвачены вместе с лошадьми, упряжью, зарядными ящиками и телефонными аппаратами на станции Атаман в сорока верстах от Новочеркасска, где стоял запасный дивизион 39–й артиллерийской бригады. Юнкера произвели на станцию лихой налет, окончившийся полным успехом; при этом не было произведено ни одного выстрела и не было пролито ни капли крови.
Капитан Шаколи был переведен на другую должность, а на его место, командиром 1–й батареи, был назначен подполковник Миончинский - Георгиевский кавалер, заслуженный командир дивизиона с фронта. Одновременно пришли в 1–ю батарею: донской артиллерист капитан Князев, полковник Менжинский, штабс–капитан Шперлинг, поручик Давыдов. Батарея была разбита на взводы и участвовала на всех фронтах обороны Дона.
В эти дни на Дону проявлял большую доблесть партизанский казачий отряд есаула Чернецова, сформированный из донских кадет, юнкеров, семинаристов и офицеров–добровольцев (30 ноября 1917 года). Наши орудия часто сопровождали этот лихой отряд, действовавший в районе: Глубокая, Лихая, Каменская, Миллерово, Дебальцево… Сплошного фронта в то время не было. Война имела железнодорожный характер. Воевали поездами: впереди платформа с пушкой и пулеметами, позади вагоны с группой партизан, которые в начале боя выскакивают из вагонов и, рассыпавшись в цепь, атакуют красных. Идет встречный бой.
Есаул Чернецов с успехом применял собственную партизанскую тактику. Он с малой группой выходил в тыл скопления Красной гвардии у одного из железнодорожных узлов, оставляя часть группы на железной дороге с фронта. На рассвете он атаковал красных одновременно с фронта и с тыла. Тысяча красногвардейцев и матросов, латышей и китайцев в панике бежала в разные стороны от двухсот партизан–мальчишек - чернецовцев, бросая свои поезда с десятками вагонов с богатой награбленной добычей. Партизаны–юнцы интересовались брошенным оружием да сладкими консервами, офицеры пробовали иногда и вина из погребов Зимнего дворца, коими была в изобилии снабжена отборная гвардия Ленина и Троцкого.
В январе 1918 года есаул Чернецов был через чин произведен Донским войсковым Крутом в полковники и продолжал успешно защищать Донскую область по железным дорогам.
Ячейки Добровольческой армии начали развиваться и крепнуть. Кроме Юнкерского батальона, сформировался Студенческий батальон, Офицерский батальон и "Дивизион смерти". С фронта прибыли на Дон, правда сильно поредевшие, части Корниловского ударного полка и в Ростове и Новочеркасске получили пополнение из добровольцев.
Но настал печальный день: большевистский штаб предпринял маневр против отряда Чернецова, использовав для этого своих же казаков–изменников из станицы Каменской. Войсковой старшина Голубов и подхорунжий Подтелков взяли на себя задачу, с несколькими сотнями и гвардейской батареей, неожиданно охватить чернецовцев с тыла. В то же время изменники из казаков следили за передвижением чернецовцев и сообщали о нем большевикам. Большевики успели сосредоточить к месту обходного удара чернецовцев несколько орудий и пулеметные команды и встретили партизан непривычно сосредоточенным огнем. Хотя взвод наших орудий поддерживал наступление чернецовцев, на этот раз оно не имело успеха. Бой затянулся, патроны и снаряды были расстреляны. Надо было отходить к главным силам, признав неудачу. Во время отхода отряд Чернецова и был неожиданно атакован сотнями Голубова с гвардейской батареей. Когда оставшиеся еще снаряды партизан были расстреляны, красные подвезли пулеметы и начали в упор расстреливать партизан. Чернецов крикнул, что он сдается казакам. Партизаны и юнкера были окружены казаками и направлены к месту расположения красных. Самого Чернецова, раненного в ступню, посадили на коня. Подтелков ехал с ним рядом. Неожиданно Чернецов ударил Подтелкова кулаком в лицо и крикнул юнкерам и партизанам: "Дети, бегите!" Все бросились врассыпную, и многим удалось скрыться под покровом наступивших сумерек. Сам Чернецов вырвался было вперед, но Подтелков был на лучшем коне - он догнал донского героя и зарубил его шашкой.
Многим юнкерам удалось бежать, но те, кто были пойманы, были забиты насмерть шпалами на железнодорожном полотне. Там были кадеты и петербургские гимназисты, среди них и мой товарищ по гимназии - Павлов. Некоторые юнкера успели ускакать на уносах во время конной атаки казаков Подтелкова. Два орудия пришлось бросить, но замки и диорамы юнкера успели снять и потопить в яме глубокого ручья.
Убийство полковника Чернецова, 20 января, послужило сигналом к общему наступлению красных на Дон. Добровольцев начали теснить в направлении Ростова и Таганрога. Донцы тоже отходили к Новочеркасску, со смертью Чернецова у них, видимо, упал дух борьбы против красных, во много раз превосходящих их силами.
В больницу Общества Донских Врачей вновь привезли нескольких наших юнкеров, среди них юнкера Бахмурина, раненного в ногу. Раненых привозили со всех "фронтов", и многие из них говорили: "Что мы можем сделать, мы идем цепочками по тридцать человек в атаку против десятков тысяч красных!"
Настали морозы. Снега запорошили донские степи. Купол византийского собора побелел. На высокой шапке Ермака лежал снег.
Вороны стаями летали над городским парком и, каркая, как бы накликали беду. Снова пришла плохая весть: группа наших юнкеров, направленная с целью взрыва важного моста на царицынском направлении в тыл большевикам, была окружена красными и после отчаянного боя, чтобы избежать плена, взорвалась в вагоне, где оборонялась. Никто из этой группы не спасся. Вечная им память.
Морозные узоры разрисовали окна больницы, в длинных коридорах было как‑то особенно тоскливо. Изредка, как светлая тень, прошмыгнет сестра в белой косынке, простучат костыли раненого, и из‑за двери палаты послышится стон или бред. В палате № 3 умирает юнкер Малькевич, по прозвищу Сингапур. Он стройный, смуглый. Зубы у него белые как слоновая кость, и похож он на детей тех далеких стран, где всегда светит солнце, где пальмы тянут свои узорные листья к синему небу. Поэтому кадеты, его товарищи, и дали ему прозвище Сингапур. Как странно это имя в занесенных снегами степях, где царит пурга, каркают вороны и медленно, но верно продвигает свои зловещие, неумолимые полчища "торжествующий хам".
Малькевич мучился почти месяц. Долгий месяц бессонных ночей, тоскливых дней, бесконечной боли… И вот сегодняшнее серое, морозное утро - последнее в его короткой восемнадцатилетней жизни. Капитан Шаколи просидел всю ночь у изголовья умирающего мальчика и сейчас стоит у окна, глядя на уголок серого неба, и соскребает ногтем морозный узор. В коридоре, у двери палаты № 3, рыдает сестра Вера, глухо и безутешно. Со всем мужеством и энергией, унаследованной от отца, генерала Алексеева, она пыталась отстоять юнкера у смерти. И вот - напрасны все усилия, бессонные ночи, нервное напряжение. Сколько раз возникали радостные надежды, и столько раз они сменялись отчаянием.
За окнами лазарета - тревога… Новочеркасск в кольце. Скупые строчки официальных газетных сводок все чаще называют станицы и станции под самой донской столицей.
"Пушки гремят под Сулином!" - так начинается одно из последних воззваний атамана к казакам, уговаривающее их взяться, наконец, за оружие и стать на защиту родного края.
Морозный степной ветер треплет расклеенные афиши–призывы, разносит по улицам печальный звон колокола с высокой соборной колокольни, мотивы похоронных маршей…
Теперь не проходит дня, чтобы не звучал печальный колокол, не гремели бы торжественные звуки похоронных маршей, чтобы не привозили в гробах юнкеров, кадет, гимназистов, прапорщиков, сотников и хорунжих и не опускали бы их в могилы вновь основанного в Новочеркасске "Партизанского кладбища". Везут их со всех "фронтов": с Шахтной, Горной, из‑под Сулина и Матвеева Кургана, отовсюду, где гремят пушки, дымят бронепоезда, строчат пулеметы, не смолкает оружейная стрельба, где редкие, последние цепи юнкеров, кадет и партизан еще удерживают полчища красных.
Сегодня разнеслась весть, что Донской атаман Каледин застрелился в своем дворце. Он покончил с собой, когда убедился, что казаки не хотят защищать свой край, - он отказался уходить из столицы вместе с верными казаками и Добровольческой армией. Атаман Всевеликого Войска Донского не мог оставить свой пост.
Смерть атамана, рыцаря долга и чести, заставила многих казаков одуматься, но повернуть ход событий не могла. Большевистские части, вместе с казаками–изменниками, подступали с севера к Новочеркасску, с запада и с юга к Ростову.
В начале февраля я оставил лазарет и присоединился на станции Ростов к Юнкерской батарее. Уже на другой день мы вышли с пушкой на платформе навстречу красным - в Батайск. В батарее я узнал о трагической гибели батарейного фельдфебеля портупей–юнкера Шперлинга, упавшего случайно с площадки под колеса вагона. Рассказали мне и о гибели другого фельдфебеля Юнкерской батареи, которого я не знал. Этим фельдфебелем была молодая девушка - княжна Черкасская. Однажды во второй взвод батареи явилась высокая, красивая девушка в кавалерийской шинели и сказала, что она - княжна Черкасская, что недавно большевики убили ее отца, мать и брата и что она хочет быть добровольцем, ездит отлично на лошади и стреляет без промаха. И вот в первых же боях она показала себя не только лихим, но и смышленым, распорядительным бойцом, способным понимать обстановку и командовать другими. Ее все полюбили, заботились о ней подчас трогательно, но, к сожалению, не могли удержать ее боевых порывов. Она как бы искала смерти… И нашла ее под Матвеевым Курганом, когда два орудия, прикрывая отход пехоты перед сильнейшим противником, готовились уже бить картечью, а она, стоя во весь рост между орудиями, выпускала обойму за обоймой из карабина. Снежная пыль взметалась от пуль, воздух был насыщен свинцовым градом… Сраженная наповал, она упала на снег без стона - прекрасная русская девушка, мстившая за свою семью и за поруганную родину. Имя ее чтилось в синодике Юнкерской батареи и впоследствии в бригаде генерала Маркова.
К. Сломинский
НИЖНЕ–ЧИРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
4 января 1918 года юнкерам было предложено назначить 13 человек для какой‑то особенно интересной командировки. Желающих нашлось много. По жребию пошли: фельдфебель Канищев, взводный портупей–юнкер Сломинский, портупей–юнкер Онихимовский и Гавриленко и юнкера: Колтыпин, Широков, Рудзит, Хаджинов, Титов, Зубков, Михайлов и Сокольский. Было приказано переодеться "товарищами". Пришлось оставить свое юнкерское обмундирование и облечься в рваные, без погон шинели и ботинки без обмоток. И вот 5 января, в 12 часов, назначенные юнкера с винтовками шли на вокзал, провожаемые пожеланиями остающихся, менее счастливых товарищей. Настроение было приподнятое, чувствовалось, что мы идем на что‑то особенное, из ряда вон выходящее, но никто не знал зачем и куда. На вокзале мы поступили в распоряжение лейтенанта Герасимова, у которого было в подчинении 35 офицеров. Помещались они в вагоне, строго охраняемом часовыми. Только по выходе из Новочеркасска на север было объявлено, что нашему отряду в 50 человек генералом Корниловым была поставлена задача в ночь с 6–го на 7 января занять город Царицын. Действовать мы должны были вместе с оренбургскими казаками, которые ехали с фронта несколькими эшелонами в Оренбург и которых красногвардейцы не пропускали через город Царицын. Наш вагон должен был быть помещен в середину казачьего эшелона, и, когда казаки, решившиеся проложить себе дорогу оружием, завяжут на Царицынском вокзале бой, мы должны были, пользуясь помощью нашей организации, находящейся в Царицыне, занять город.
Организация эта, состоявшая, как говорили, более чем из 300 человек, взяла на себя обязанность увеличить панику в городе, поджечь и взорвать склады, захватить важнейшие пункты (военные склады, арсенал), уничтожить телеграфное и телефонное сообщение. Во главе ее стоял знаменитый полковник Корвин–Круковский, живший в Царицыне под именем японского полковника Ака.
6 января прибыли на станцию Чир, последнюю станцию Донской области, в сорока верстах от Царицына. Лихорадочно чистились винтовки, приводилось в порядок вооружение, все с нетерпением ждали решительного момента. В вагон приехал полковник Мамонтов, бывший тогда окружным атаманом 2–го Донского округа. Его несколько слов о том, что он рад видеть смельчаков, решившихся на такое отчаянное дело, и имена наши не будут забыты в истории воссоздания русской армии, еще более приподняли наше настроение. Мы верили в успех нашего дела, мы верили в свои силы. Стоим на станции день, другой, - приказания от полковника Корвин–Круковского двигаться на Царицын - нет. Наконец приезжает он и объявляет, что оренбуржцы пробиваться не желают, вступили с красными в переговоры и согласны сдать им оружие, лишь бы их пропустили домой. Пытаться же самим взять Царицын было бесполезно. Начали выжидать событий, а в это время большевики не дремали и начали стягивать силы на станции Чир, со стороны Царицына и со стороны станции Лихой. Проехать свободно в Новочеркасск нечего и было думать. И вот, с разрешения полковника Мамонтова, в Новочеркасск был отправлен юнкер Сокольский к подполковнику Миончинскому, за подложными удостоверениями личности для проезда юнкеров в батарею. Тем временем наш вагон служил предметом неослабного наблюдения со стороны большевиков. Не раз сквозь открытия окна вагона мы слышали проклятия и угрозы по нашему адресу. Наш телеграфист, дежуривший у аппарата, донес, что красные 13 января собираются одновременно со стороны Царицына и со стороны станции Лихой двинуть эшелоны с красногвардейцами для нашей ликвидации.
Среди офицеров начались разговоры о бесполезности сопротивления и о необходимости распустить отряд. Питались мы в вагоне из рук вон плохо, получали три раза в день по куску сала с хлебом и чай. С вечера 12–го числа настроение стало тревожным, собирали свои вещи. Телеграфист донес, что из Царицына вышел воинский эшелон неизвестного назначения и, что со станции Лихой сообщение прервано. Положение усложнялось. Мы могли ожидать появления противника.