- Больше ее не заводи.
Что он знал и о чем догадывался? Чего он боялся?
В те годы для меня товарищ Сталин оставался вождем всех времен и народов. Несуразицы в "Экономических проблемах…" и "Вопросах языкознания", которые никак не укладывались в моей голове, я объяснял своей неспособностью воспринять гениальные мысли. Усомниться в них… Такое мне просто не приходило в голову.
Вечером 5 марта 1953 года отец возвратился домой раньше чем обычно, где-то около полуночи, все эти дни он приходил лишь под утро. "А как же дежурство?" - пронеслось у меня в голове.
Пока отец снимал пиджак, умывался, мы молча ожидали, собравшись в столовой. Он вошел, устало сел на диван и вытянул ноги. Помолчал, потом произнес:
- Сталин умер. Сегодня. Завтра объявят. Он прикрыл глаза.
Я вышел в соседнюю комнату, комок подкатился к горлу, а в голове сверлила мысль: что же теперь будет?
Я искренне переживал, но мое второе "я" как бы со стороны оценивало происходящее, и я внутренне ужаснулся, что глубина моих чувств недостаточна, не соответствует трагизму момента. Однако большего не получилось, я вернулся в столовую.
Отец продолжал сидеть на диване, полуприкрыв глаза. Остальные застыли на стульях вокруг стола. Я никого не замечал, смотрел только на отца.
Помявшись, спросил:
- Где прощание?
- В Колонном зале. Завтра объявят, - как мне показалось равнодушно и как-то отчужденно ответил отец. Затем он добавил после паузы: - Очень устал за эти дни. Пойду посплю.
Отец тяжело поднялся и медленно направился в спальню.
Я был растерян и возмущен: "Как можно в такую минуту идти спать? И ни слова не сказать о нем. Как будто ничего не случилось!" Поведение отца поразило меня.
…Минуло несколько дней. Сталина поместили в Мавзолей, на котором за эти морозные дни сменили надпись: вместо одинокого "Ленин" теперь появилась пара: "Ленин. Сталин". Один под другим.
7 марта опубликовали постановление пленума ЦК КПСС, Совета министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР, в котором страну уведомляли, кто чем будет руководить в ее будущей жизни.
Совет министров брал на себя Г. М. Маленков, новое Министерство внутренних дел, вобравшее в себя и МВД и МГБ, - Л. П. Берия, вопросы обороны сосредоточивались в руках Н. А. Булганина. Сообщалось и о других назначениях. Количество министерств резко сократилось.
Об отце промелькнула неопределенная фраза-рекомендация: "Хрущеву Н. С. сосредоточить свое внимание на деятельности в ЦК КПСС. В связи с чем освободить его от обязанностей секретаря Московского комитета".
Секретарем ЦК отец стал сразу по возвращении в Москву, одновременно с избранием его в Московский комитет. Так повелось давно, что глава Московской партийной организации, самой престижной и важной, обязательно входил в Секретариат ЦК. Теперь внешне вроде бы ничего не изменилось, однако по существу эта короткая фраза значила очень много. В то время не существовало поста Первого секретаря. Сталин упразднил его, как он говорил, в целях большей внутрипартийной демократии; пусть все секретари ЦК, в том числе и товарищ Сталин, находятся в равном положении.
И еще одна заноза в памяти - мемориальный номер журнала "Советский Союз". Он был переполнен фотографиями Сталина с подписями на разных языках народов мира. Сигнальный экземпляр с очередной почтой из ЦК пришел отцу на квартиру в незапечатанном конверте и поэтому попал мне в руки первому. Содержание журнала соответствовало моему настроению в те дни, и я сразу понес показать его отцу. Он перелистал фотографии, снова вернулся к обложке с красочным портретом Сталина, как бы взвесил журнал в руке и молча отложил. Я ждал реакции. Отец молчал. Не выдержав, я произнес какие-то слова восхищения в адрес публикации. Отец на мои слова, казалось, не обратил внимания, и я умолк. Наконец он прервал паузу и, обращаясь скорее к себе, произнес, что выпускать журнал в таком виде не следует.
Моему удивлению не было границ, и я, конечно, полюбопытствовал:
- Почему?!
Он еще немного подумал, видимо, подбирал нужные слова, но ничего вразумительного так и не сказал, ограничился общим замечанием, что многое предстоит еще осмыслить, а такой журнал, разошедшийся по всему свету, не сыграет положительной роли. Честно говоря, я ничего не понял, удивился, но вопросов больше не задавал.
События в ту весну развивались чрезвычайно быстро. Наступил апрель, принесший с собой такое, о чем зимой и помыслить не представлялось возможным: все газеты опубликовали заявление советского правительства с предложениями о прекращении затянувшейся корейской войны. Вскоре начались переговоры о перемирии и обмене пленными. Страну потрясло сообщение о прекращении "дела врачей", а ведь только 13 января мы прочитали в "Правде" о разоблачении их преступлений и о советской патриотке докторе Тимашук.
Вместо тщательно пережеванных комментариев 25 апреля в газетах опубликовали полный текст выступления президента США Дуайта Эйзенхауэра перед американскими редакторами. По тем временам шаг беспрецедентный. А в мае и того больше - "Правда" поместила без купюр выступление в палате общин главного "поджигателя войны" сэра Уинстона Черчилля. Такое могло заставить Сталина перевернуться в гробу.
Да, мир менялся, новое руководство перекладывало руль, вырабатывало свою собственную линию поведения.
Энергичный Хрущев исподволь начинал играть все более значительную роль.
Резко подняло его акции устранение с политической арены Берии. Я не хочу тут пересказывать всю эту историю. Напомню только, что он стал инициатором этой непростой акции и довел ее до конца. Помню, как 26 июня, в день решительного заседания Президиума ЦК, отец все утро просидел на лавочке в дачном саду один на один с Анастасом Ивановичем Микояном. Приближаться к себе он запретил, и я увивался вокруг начальников охраны отца и гостя, прогуливающихся поодаль по дорожкам сада.
Все в тот день выглядело необычно. Ежедневно отец уезжал на работу к девяти, а гости если приезжали, то вечером, и в разговорах с ними принимали участие (в качестве слушателей) все члены семьи: и взрослые, и не очень взрослые. Эта же утренняя беседа затянулась. Наконец они поднялись и пошли к дому. Лица у обоих сосредоточенные, - запомнились своей необычностью, - я привык к прощальной улыбке отца и приветливому взгляду Анастаса Ивановича. Миновав дом, оба направились к стоящей на площадке машине. Отец с усилием открыл тяжелую бронированную дверь ЗИСа, пропустил вперед гостя и залез сам. Бронированный автомобиль тоже вызывал недоумение. Последние месяцы отец им не пользовался. Я стоял рядом. Отец наконец заметил меня, улыбнулся и помахал на прощание рукой. Охранник с тихим клацаньем захлопнул дверь и быстро занял место впереди. Машина тронулась.
Мы ничего не подозревали. Только вечером, когда усталый отец возвратился на дачу, он сообщил:
- Сегодня арестовали Берию. Он оказался врагом народа и иностранным шпионом.
Стереотипы живучи.
Ошеломленные, мы не смогли выдавить ни слова. Даже я не задал ни одного вопроса. Об обстоятельствах дела мы узнали значительно позднее. Пока все хранилось в тайне. Лишь 3 июля на второй странице "Правды" появилась большая редакционная статья "Учение Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина - могучее идейное оружие нашей партии". Для тренированного глаза она служила сигналом: в руководстве произошло что-то неординарное. И только 10 июля опубликовали сообщение о состоявшемся на днях (а когда именно - секрет) пленуме ЦК, который постановил за "преступные антипартийные и антигосударственные действия Л. П. Берия… вывести из состава ЦК и исключить его из партии как врага Коммунистической партии и Советского государства".
В июньские дни, за десять дней до ареста Берии, новому руководству пришлось столкнуться с первым серьезным кризисом. 17 июня в Германской Демократической Республике, в Берлине, начались волнения. Они быстро распространились и на другие районы страны. В Москве на эти события отреагировали мгновенно, на заседании Президиума ЦК было решено ввести в города советские войска, в первую очередь танки. В случае необходимости разрешалось применять оружие.
Ответственность за наведение порядка в Германии возложили на Берию, наделив его чрезвычайными полномочиями. В этом выборе просматривается мрачный юмор истории. Берия после смерти Сталина выступал против поддержки образованной в 1949 году ГДР, предлагал уступить ее Западу. Здесь он столкнулся с Молотовым, энергично поддержанным отцом. Они считали позицию Берии в корне неверной: социалистическая Восточная Германия будет служить привлекательной витриной, демонстрирующей преимущества "социалистического образа жизни", своим примером увлечет пролетариат Западной Европы, и не только Европы.
Сейчас Берии вменили железной рукой навести порядок в оккупационной зоне. И он навел. Обстановка быстро стабилизировалась, на всех мало-мальски заметных перекрестках мятежных городов стояли танки, расчехленные орудия не позволяли сомневаться в серьезности намерений их экипажей. В ряде мест раздались выстрелы, имелись убитые и раненые, оккупационная армия не шутила, требуя от поверженного врага безоговорочной капитуляции.
Восстание в ГДР и подготовка к аресту Берии столкнулись во времени. Командировка Берии в Берлин стала настоящим подарком судьбы для заговорщиков. В своих воспоминаниях отец не раз останавливается на опасениях, что предпринимаемые ими усилия могли выйти наружу. Ведь все они, члены Президиума ЦК, являлись заложниками Берии, без службы охраны МВД никто из них и шага ступить не мог.
В отсутствие Берии дела пошли живее. К его возвращению в Москву все было оговорено. Сомневался один Микоян. Именно утром 26 июня отец предпринял последнюю попытку склонить его на свою сторону. Но безуспешно. Анастас Иванович на арест Берии согласия не дал, он продолжал колебаться.
Обстановка в Германии быстро стабилизировалась, но восстание послужило серьезным предупреждением. Отец воспринял происшедшее очень остро: почему рабочие идут против своей же рабочей власти? Основной причиной столкновения ему виделась неопределенность, непоследовательность нашей политики в отношении Германии, и в первую очередь в экономическом аспекте. К тому времени наши союзники отказались от своей доли выплат, предусмотренных документами, определившими статус потерпевшего поражение германского рейха. Хозяйство в западных зонах начало быстро восстанавливаться.
В ответ на мои расспросы отец охотно объяснил мне, что, по его мнению, произошло в ГДР. Как мне помнится, он выделял следующие аспекты: во-первых, неправильно продолжать взимать с немцев репарации после того, как образовалось рабочее государство - Германская Демократическая Республика. Мы теперь друзья, а не враги, и тем не менее заставляем их выплачивать большие суммы, тогда как Западная Германия не несет подобного экономического бремени. В результате восточные немцы живут хуже западных, и это, естественно, вызывает раздражение, недовольство. Да и политически мы себя ставим в невыгодное положение - тащим все, что можем утащить.
Ошибочным он считал демонтаж многих заводов. Вывезли мы устаревшее оборудование, которое нам не помогло в восстановлении разрушенного народного хозяйства, а изрядно навредило в установлении добрых отношений с Германией. По его словам, мы вывозили все подчистую, как фашисты из нашей страны.
Особенно беспокоила отца неопределенность нашей позиции в отношении будущего Германии. Тогда не возникало сомнений в необходимости скорейшего подписания мирного договора и объединения Германии, но на каких условиях? Уже существовали два германских государства с разными укладами - капиталистическим и социалистическим. Отец считал, что мы обязаны однозначно поддержать ГДР, заявить о недопустимости ее ассимиляции со стороны ФРГ. Неопределенность порождала неуверенность, недовольство, а тут еще перебои со снабжением, несвоевременный пересмотр норм выработки на предприятиях. Не последнюю роль, считал отец, сыграли и западные спецслужбы.
Меня его объяснения удовлетворили, все как бы стало на свои места. Я позволю себе не комментировать взгляды отца с позиций сегодняшнего дня, а постараюсь донести их до читателя, насколько это возможно, в неискаженном виде.
Нелишне еще раз напомнить, что мы говорим о 1953 годе. Война еще не ушла в историю. Решительное вмешательство оккупационных войск и быстрое наведение порядка вызвали удовлетворение в Москве. Как отнеслись к карательной акции немцы? Мне запомнились рассказы отца о том, что, как только обстановка стабилизировалась, местное население проявляло даже симпатию по отношению к солдатам. Завязывались разговоры. Так ему докладывали из Берлина. Вскоре высказывавшиеся отцом мысли нашли свое выражение в конкретных действиях. Уже в августе наша страна подписала с ГДР протокол о прекращении с 1 января 1954 года взимания репараций с Восточной Германии.
Бурные события лета 1953 года не изменили отцовских привычек.
Жизнь в московской квартире на пятом этаже с окнами, выходящими в каменный колодец двора, угнетала отца. При первой возможности он стремился удрать на дачу. Зимой это удавалось не всегда, а вернее, туннели заледенелых дорожек между высокими сугробами привлекали меньше. С весны же он все чаще уезжал ночевать за город и с наступлением тепла перебирался туда совсем. И в Киеве, и в Москве летом мы постоянно жили на даче, здесь, вдали от шума и смрада улиц, отцу удавалось восстановить силы.
Отца тянуло на дачу не просто желание отдохнуть, он истово любил природу. Весной его приводили в трепет цветущие вишневые сады. Отец мог часами любоваться густо усыпанными бело-розовыми цветами ветками яблонь. Сирень, каштаны, розы, белая акация - трудно перечислить все его любимые кустарники и деревья. Пора цветения - его любимое время года. Крестьянской натуре так созвучно весеннее возрождение природы. И напротив, осеннее умирание приводило отца в уныние. Даже красочное разноцветье опадающих в солнечный осенний день листьев не возвращало ему хорошего настроения.
Любил отец и животных. В Киеве у нас жили две собаки: трофейные курцхаары. Их подарили ему возвращавшиеся из Германии на родину приятели-генералы. Мама животных не очень жаловала. Они вносили разлад, нарушали незыблемость установленного ею порядка; но внешне свою неприязнь она старалась не проявлять, терпела. В ней боролись два начала: с одной стороны, общение с животными благотворно влияет на формирование характера детей, с другой - от них можно набраться всякой заразы.
Кроме собак, у нас жили кролики, утки, гуси, цесарки - хозяйство моей бабушки Екатерины Григорьевны, маминой мамы. Она не мыслила себя без работы и весь день прибирала, кормила, поила своих питомцев.
Зная склонность отца к животным, ему постоянно тащили потерявшихся в лесу детенышей. По дому носились белки, очень любившие закапывать орехи в косы моих сестер. Они неведомым образом заранее узнавали о приходе отца и, едва он открывал дверь, обшаривали карманы его костюма в поисках гостинца. Отец блаженно улыбался. Конечно, от белок в доме порядка не прибавлялось, то прогрызут дыру в скатерти, то разобьют что-нибудь.
Другим киевским приемышем отца стал лисенок. Охранники нашли его на даче. Постепенно он превратился в большого рыжего лиса. Характером он был нелюдим, весь день прятался в саду, где отрыл себе надежные убежища. Кормить себя он снисходительно позволял нам, но признавал только отца. Когда отец возвращался с работы и шел на свою вечернюю прогулку, лис следовал за ним по пятам. Стоило отцу подняться в дом, он мгновенно исчезал. Лис оказался не без греха. Он охотился на бабушкиных питомцев, и по ночам то и дело обитателей дома будил истошный птичий гомон. Утром находили следы преступления - кучу перьев под кустом. Бабушка грозила страшными карами, но разбойнику все сходило с лап, он прикрывался широкой спиной отца.
Предоставленная отцу после переезда из Киева государственная дача располагалась в бывшем дворце московского генерал-губернатора, дяди последнего царя, Великого князя Сергея Александровича. До войны там размещался однодневный дом отдыха Московского комитета партии. Отдыхали секретари МК, секретари райкомов, работники Моссовета. Две комнаты в свитском флигеле до 1938 года занимал и отец.
После войны, а может и раньше, обстоятельства изменились, во дворце поселился секретарь МК и ЦК Александр Сергеевич Щербаков. В свитских помещениях разместилась охрана. После смерти Щербакова дача отошла его преемнику Попову, а теперь тут предстояло жить нам. Огромный двухэтажный дом, по моде конца прошлого века построенный в псевдоготическом стиле с переплетами окон в виде крестов. К дому в полную высоту здания примыкал застекленный зимний сад.
Напротив входной двери во дворе в густой траве скрывался вход в бункер-бомбоубежище - обязательная принадлежность всех дач членов Президиума ЦК в те годы. В последующий период их уже не строили. От дома по лужайке дорожка круто спускалась к Москве-реке.
Отец и в Москве попытался завести белок, но они не прижились, при первой возможности убежали в лес. Правда, они снисходили до того, чтобы взять из рук орех или сухарик. За что и поплатились, вскоре их перебили мальчишки из соседней деревни Усово.
Самым крупным обитателем в "зоопарке" отца стал самец косули. Нрава он был кроткого, щипал травку, иногда прогуливался с хозяином, вольностей себе не позволял, от людей держался на расстоянии. Только по весне, когда тоска по подруге пересиливала остальные эмоции, он становился крайне раздражительным. Тут зевать не приходилось, особенно женщинам. Он не пропускал ни одной юбки. Ухаживание проходило своеобразно: сначала он долго и незаметно приглядывался к намеченной жертве, а затем, улучив момент, разгонялся и поддавал лбом пониже спины. У одних это вызывало смех, у других возмущение. Особенно, у дородных матрон, приезжавших к отцу в гости со своими мужьями. Как бы то ни было, такой способ выражения чувств заставлял держать форму, не расслабляться. Наступало лето, и пора тревог кончалась, двуногие теряли свою привлекательность.