За время занятий подробно говорилось о грехах и преступлениях людей, об их последствиях и примерах спасения от них. "Для спасения человека Бог сам воплотился в Христе", – заключал Платон. Так же подробно рассказывалось о божественной и человеческой природе Христа, который соединил в себе три ипостаси: Царскую, Священническую и Пророческую; о Его делах и пророчествах, о муках, погребении и воскресении.
На следующих уроках выяснили, что если Бог есть, то человек обязан относиться к Нему с почтением. Но есть почитание внутреннее, а есть внешнее. Платон подчеркивал, что оба вида поклонения обязательны для христианина. "Сие Богопочтение не может остаться без награды, а нечестивость без наказания, ибо Господь все видит", – сделал вывод законоучитель. "Воображаю такового, который все видит", – был ответ Павла.
Платон давал объяснение, что такое Церковь, и утверждал, что Церковь всегда была и будет гонима, ибо "между добродетелью и пороком есть вечная, непримиримая брань", а в качестве примера приводил судьбу Каина и Авеля.
Особое внимание Платон обращал на доказательство правоты Греко-Российской Церкви. Он считал, что от ее единства отрываются все те, чье общество "не есть Церковь, а сборище неправославное". И далее он называл "три знатнейшие в христианстве секты: Папскую, Лютерскую и Кальвинскую", которые "все себе взаимно противны".
"Наша Церковь с апостольских времен содержит ненарушимые предания. Еретические учения она соборами Вселенскими отражала", – делал вывод Платон. "Папство, – продолжал он, – кроме того, что суеверствами самыми вредными наполнено", догмат о Святом Духе "перетолковывает", "чашу причащения и чтения Священного Писания от простого народа отняло" и присваивает себе "неизвестное Евангелию владычество". А кальвинизм и лютеранство, по мнению Платона, также "отвергли и святые предания апостольские первенствующей церкви" и, кроме того, "противно Писанию учат о тайне причащения и о прочих тайнах".
Не останавливаясь подробно на разнице в догматах всех конфессий, Платон пытался доказать, что поскольку Греко-Российская Церковь, заложенная в первые века христианства и хранящая предания, может считаться первенствующей и потому истинной, то все прочие, отколовшиеся от нее с течением веков, могут называться лишь "сектами", проповедующими еретические учения. Только в России и Греции не было нарушения веры, "а Церковь наша православная не только есть истинная, но едина также от самого начала мира". Мы приняли веру от греков, они – от апостолов, а апостолы неразлучны были с ветхозаветными преданиями и самим Спасителем.
Таким образом, Платон подводил наследника к мысли о первенстве Церкви, к которой принадлежал российский монарх. "А если бы я магометанина имел слугу, должен ли я принудить его нашу веру принять?" – спросил Павел. "Не должно принудить", – ответил ему Платон. "И мне так кажется", – согласился цесаревич.
С января 1764 г. стали подробно разбирать каждое положение Символа веры. В дальнейшем заговорили о священных обрядах и таинствах, в которых под "чувствуемыми видами подается верующим невидимая Божья Благодать".
Когда речь зашла об Иуде, юный цесаревич заметил, что "хитрые люди подобны мартышке, которая, кажется, ласкается и вертится, но того и смотрит, чтобы укусить". Когда заговорили, какое вино надо употребить при евхаристии – белое или красное, Павел справедливо предположил, что "красное приличнее", ибо это цвет крови.
В дневнике Платона было отмечено, что в марте 1764 г. наследник под руководством законоучителя стал готовиться к исповеди и причастию. "Я часто себя экзаменую, – признался Павел, – особенно когда вспоминаю Страшный Суд". Вообще, когда начали читать о Страшном Суде, то Павел попросил не делать этого и сказал, что он уже читал об этом и помнил: "…а теперь еще читать боюся".
Когда же заговорили о покаянии, великий князь спросил учителя, не будет ли считаться грехом, если он что-нибудь забудет объявить на исповеди. Платон ответил, что грехом не будет, но лучше вспомнить все. На следующем уроке заговорили о вечном покое, который возможен лишь в вечной жизни. "И то правда, – вздохнул на это Павел и, как в доказательство тому, добавил, что вот, например, в театре веселятся; а ну как нечаянно (чего Боже сохрани) загорится, так все веселие и пропало".
На других уроках разбирали утверждение, что "вера без дел мертва", разоблачали еретиков, язычников и суеверов; подробно изучали все заповеди и повседневные молитвы, а также говорили о всеобщем воскресении мертвых.
"Все ли люди воскреснут?" – решил однажды проэкзаменовать своего ученика Платон. "Да, – ответил Павел, – да только с разными аттестатами". "А каким образом воскреснут наши тела?" – не унимался Платон. Павел замешкался, затем ответил, что это, дескать, курьезность излишняя.
Когда Платон сказал, что все святые после второго пришествия Христа будут вместе и что и мы будем в их содружестве, то Павел оживился, произнес: "Тогда я и увижу Павла, своего патрона", и порадовался, что увидится со всеми своими предками.
Однажды речь зашла об апостоле Петре. Когда цесаревичу стало известно, что тот отговаривал Христа умирать, то Павел заметил: "Видно, Петр был простого сердца".
Когда рассказ зашел об Андрее Первозванном, Платон объяснил своему ученику, что это тот самый Андрей, которого он кавалерию носит. "А почему сия кавалерия установлена во имя Андрея?" – заинтересовался Павел. "А потому, – ответил ему учитель, – что сей Апостол ходил в Россию и предрек ей православие". "Тогда еще не было России", – возразил наследник. "Империи не было, а народ был. От него мы и ведем родство", – ответил наставник.
Таким образом, в живой беседе шаг за шагом сам Павел при помощи своего учителя постигал не только основные положения вероучения, но и уроки отечественной истории.
Все окружающие великого князя отмечали, что "высокий воспитанник" всегда был к набожности расположен и "рассуждения или разговоры относительно Бога и веры были ему всегда приятны". Правда, обилие при дворе всяческих развлечений (балов, парадов, обедов) часто мешало проведению занятий. Однако уроки не прошли даром, и однажды Павел поведал, что стоял у окошка и увидел нищего. Сначала он отошел прочь, "но как мне пришел на ум Страшный Суд, – вспоминал цесаревич, – так я велел нищему этому подать милостыню". Однако через год, в 1765 г., когда речь снова зашла о том, что делать с нищими, наследник ответил: "Слабых снабжать, а здоровых к работе определять".
Для утверждения будущего монарха в его служении и для того, чтобы мальчик окончательно поверил в свои силы, Платон в том же Катехизисе приводил в пример апостолов, которые были слабые и бедные люди, без оружия и без высокого земного покровительства, но они покоряли целые народы одной своей проповедью.
Можно себе представить, как добрый, впечатлительный и ранимый по натуре Павел мог воспринимать слова своего законоучителя, с которым вынуждена была считаться даже императрица Екатерина.
Наконец, Платон стал подводить наследника к мысли об эсхатологическом смысле его будущего предназначения. Он предложил вопрос: почему законы государевы, хотя и человеческие, однако обязывают всякого к совести? И сам же ответил: "Потому что они должны быть сходны с Законами Божиими".
Несмотря на то что в Катехизисе нет подробно изложенного учения о власти христианского монарха, согласно тексту Евсевия Кесарийского, законоучитель изложил его своими словами, приспосабливая к пониманию маленького Павла. Иеромонах внес в свой дневник запись о том, что 20 февраля 1764 г. наследнику "было изъяснение должностей, каких требует церковь от православного государя. Учение сие его высочество слушал с особенным вниманием, ибо должности сии, написанные на бумаге, изволил выучить наизусть".
Именно этот посыл, облеченный в более простую и понятную для юного наследника форму, и стал основной идеей в его обучении. Иеромонах Платон, перед глазами которого постоянно сменялась власть, а нравы при монаршем дворе зачастую напоминали языческие оргии, чрезвычайно ответственно отнесся к своему пастырскому служению.
В Катехизисе Платон, обращаясь к воображаемому читателю, писал, что пример воспитания цесаревича может быть положен в основу воспитания любого подданного империи. "Мы не много имеем служащих к тому духовных наставлений, – добавлял Платон, – которые бы кратко разъясняли Евангельские истины и которые служили бы первым направлением отрокам".
О необходимости серьезного обучения основам православия не только наследника престола, но и всего русского народа и об отсутствии общей для всех программы обучения Закону Божию с сожалением будут упоминать не только религиозные, но и общественные деятели России XIX в.
В связи с этим труд иеромонаха Платона (Левшина) – непревзойденный образец для учебников подобного рода. Последующие законоучители будут использовать его текст при составлении своих программ обучения.
Ученый монах довольно скоро завоевал расположение императрицы и всего придворного сообщества, более всего потому, что он принадлежал к образованному духовенству, что было в то время редкостью. Сам о себе Платон писал, что "был он нрава веселого и словоохотливого". Знание языков помогало ему завоевать авторитет не только на родине, но и за рубежом. У него часто бывали в гостях иностранцы: греки, сербы, далматы, французы, немцы, итальянцы. Они любили приезжать к нему в гости на обед или собираться по вечерам. Многие из них были люди ученые, например профессора из Кембриджа.
Через полномочного при дворе посла в Великобритании графа С. Р. Воронцова к Платону однажды обратились английские богословы с некоторыми догматическими вопросами, на что он послал им свое сочинение "Христианское Богословие" на латинском языке. Книга эта позже использовалась на лекциях в Оксфорде и в университете Глазго.
Переписку с Платоном вели ученые Германии, Италии, Швеции, Франции и других стран, занимавшиеся вопросами духовного состояния России. Однако это не означало, что иеромонах легко подстраивался под чужое мнение. Например, сколько ни вызывал его "на сближение с собою Римский Папа, сам и через своих агентов, однако же Платон, не терпевший системы папизма, уклонился от сношений с римским первосвященником".
Позже к нему обращался с письмом Наполеон через своего сенатора графа Грегуара, где также была выражена надежда на воссоединение Восточной и Западной Церквей. Однако Платон отклонил и это предложение.
Он был скромен и дипломатичен в быту, умел отличать и приближать к себе талантливых и способных людей. Вопреки монашескому чину часто бывал в театрах, где сидел в особой ложе, назначенной для членов Синода.
Вскоре Екатерина II осознала, что по уму своему и талантам Платон Левшин смог бы получить такое же значение, какое имел духовник императрицы Елизаветы Петровны – протоиерей Федор Яковлевич Дубянский. В результате, когда в 1763 г. умер придворный проповедник Гедеон Криновский, его должность была возложена на Платона.
В присутствии высших придворных особ и самой императрицы Платон стал не раз говорить предики (проповеди) по разным торжественным случаям, и всегда к его слову оказывалось благосклонное внимание.
В начале XVIII в. среди духовенства первые роли справедливо занимали выходцы из Малороссии. Некоторые из них, например Феофан Прокопович, получали образование в западноевропейских учебных заведениях и потому были менее консервативных взглядов, чем ортодоксы. Несмотря на то что новый придворный проповедник получил образование в России, он также был в ряду просвещенных монахов.
Благодаря таким проповедникам, как Платон Левшин, Феофан Прокопович, Гедеон Криновский и Гавриил Петров, религиозное учение в XVIII в. в России стало частью "Русского просвещения". Современники же отмечали, что государыня по "широковещательности Платона могла судить о его искренности".
Через много лет в письме к барону Гримму за 1778 г. Екатерина II отмечала: "По случаю празднования мира архиепископ Московский Платон нас всех заставил плакать. В проповеди он обратился к фельдмаршалу Румянцеву и говорил так хорошо, так красноречиво, так справедливо и так кстати, что сам фельдмаршал заплакал, а с ним вся церковь, которая была битком набита, и я тоже".
За несколько лет придворной службы Платон многократно был отмечен монаршей милостью. На прокладных листах месяцеслова за 1775 г. есть его собственноручные заметки под заглавием "Благолепия Божии в сем году на мя излиянные", где следовал довольно внушительный перечень пожалованных Платону наград и денежных премий от императрицы.