* * *
Прошел месяц на оккупированной земле… Только один месяц, а сколько горя пришло на тарасовскую землю!
- До войны у нас в колхозе "Красный пахарь" был скотный двор, где насчитывалось свыше ста породистых дойных коров. Колхозная пасека, фруктовый сад, славившийся на всю округу. А о тарасовской кузнице и столярной мастерской знал каждый взрослый на сто верст вокруг! - вспоминал через тридцать лет чудом оставшийся в живых, бывший завхоз колхоза Ефим Артемович Ильченко. - Вы бы видели, какой у нас был колхозный клуб! Бывало, каждое воскресенье всей семьей ходили туда посмотреть кинокартину или послушать интересный доклад. А как жили? На трудодень получали по десять килограммов картофеля и по два килограмма зерна. Я уж не говорю о кормовых и всем остальном.
В первые же дни оккупации гитлеровцы собрали всех тарасовцев и объявили: "Вы теперь свободные. Находитесь под властью фюрера. Москве - капут!" На все эти хвастливые заявления в отношении Москвы люди только презрительно улыбались. Что же касается "свободы", то ее почувствовали сразу. Из деревни без ведома немецких властей выходить было нельзя. За непослушание - расстрел.
За оказание помощи бывшим советским воинам, евреям - расстрел. Было приказано сдать имеющиеся оружие и радиоприемники.
Еще в июле 1941 года оккупанты обобрали нас до нитки. В домах оставались только одни голые стены.
На территории бывшего колхоза "Красный пахарь" гитлеровцы устроили так называемый "маенток", где все жители деревни должны были работать на Германию, как рабы. Наш рабочий день на полях начинался с семи часов утра и длился до заката солнца. Работать должны были все. Ежедневно, с немецкой точностью, каждый дом в Тарасове получал наряд на дневную работу. Кто не выполнял наряда, того наказывали.
Никто из жителей Тарасова не хотел работать на Гитлера: делали все крайне медленно и плохо, за что оккупанты обзывали нас: "Руссишь швайн".
В деревню Тарасове часто заезжали гитлеровские солдаты на повозках. Мы их прозвали "обозниками". Они бесцеремонно заходили в хату и приказывали:
"Матка, яйка! Матка, шпэк!"
Конечно, на это мы тут же залпом отвечали:
"Никс яйка! Никс шпэк!"
Это им не нравилось. Тогда они сами начинали рыться в наших домах и хлевах.
В годы оккупации мы питались только тем, что удавалось спрятать или зарыть в землю от этих "цивилизованных" зверей.
* * *
Назначение оккупационными властями волостным старостой В. И. Лошицкого удивило всех жителей деревни Тарасово и поселка Ратомка.
- Надо же, а еще председателем колхоза был! - говорили одни.
- Да таких вешать мало! - горячась, утверждали другие.
- А на собраниях, до воины, только и слышали от него: "Да здравствует наша Советская Родина!" Одним словом, просмотрели врага, - возмущались третьи.
Действительно, то, что Виктор Иванович Лошицкий стал волостным старостой, для непосвященных было неожиданным и расценивалось как предательство. Немногим было известно, что Виктор Иванович дал согласие на эту должность с ведома патриотов. Иметь своего человека на этой должности в немецком учреждении, в условиях оккупации, многое значило. Секретарем старосты стала комсомолка Аня Бурчак.
Вступив в контакт с оккупационными властями, Лошицкий получил доступ ко многим документам. Главное же - к волостной печати и аусвайсам. Пользуясь своими правами, Виктор Иванович прежде всего определил на должность заведующего ратомской аптеки бывшего начальника аптеки корпусного госпиталя 1-го стрелкового корпуса Ефима Владимировича Саблера, а волостным врачом - бывшего начальника санитарной службы 288-го саперного батальона Филиппа Федоровича Кургаева. Теперь в Ратомке ему надо было подобрать и надежную квартиру. Выбор пал на дом Софьи Фадеевны Озанович. Ее муж погиб в гражданскую войну, и в доме она жила только с детьми.
В один из июльских дней Лошицкий вместе с Саблером зашли к хозяйке их будущей квартиры.
- Здравствуйте, Фадеевна! - с порога приветствовал Виктор Иванович на вид очень суровую и неприветливую Озанович.
- День добрый! - неторопливо и нехотя ответила Софья Фадеевна.
- Как живешь? - старался разговорить хозяйку В. И. Лошицкий.
- Как все.
- К тебе на постой привел хорошего человека. Что скажешь? [пропущены стр. 94-95]
Тарасова почти никто не умирал. Однако почти ежедневно, рано утром, сразу же после окончания комендантского часа, с высокого крыльца канцелярии на носилках выносили двоих-троих "умерших". Опустив голову, сзади носилок всегда следовал Кургаев.
"Похоронная" процессия двигалась медленно в сторону возникшего военного кладбища и обязательно мимо гитлеровского часового и комендатуры.
- Иван капут! - часто слышали они вслед возглас часового. Достигнув места захоронения, процессия останавливалась. Носилки ставились на землю. Потом молча рыли ямы. Завернутые в простыни, одеяла "трупы" спускали на дно неглубоких могил.
Возвратившись с "похорон", Кургаев направлял сведения об "умерших" в немецкую комендатуру с неизменной пометкой "умер от заражения крови". Таких могильных холмов и свидетельств о смерти им было написано немало. А между тем "похороненные" выздоровевшие воины, с фальшивыми паспортами, справками за подписью В. И. Лошицкого и его секретаря А. Бурчак, расселялись в местных деревнях под видом "племянников", "свояков", "дядей", "отцов".
Тех, кто себя чувствовал покрепче, местные патриоты переправляли на север Минщины или на Витебщину.
Бывший раненый командир артиллерийского дивизиона Иван Самуилович Туровец, проживающий ныне в Калининграде, вспоминал:
- После лечения у Кургаева я был помещен к жителю деревни Тарасово Александру Петровичу Исайчуку. Через Мамеда Юсуфова мне была передана справка следующего содержания:
"Выдана настоящая гражданину Туровцу Ивану Самуиловичу в том, что он действительно с 28 июня 1941 года проживал в деревне Тарасово Ратомской волости Минского района. Работал в деревне Тарасово. В чем и свидетельствуют староста Ратомской волостной управы - Лошицкий, писарь - А. Бурчак. 31 октября 1941 года".
Среди людей ходили слухи, что на севере Минщины, ближе к витебским лесам, уже активно действовали партизаны. В то время я был молод, отлично знал оружие и военное дело. Отсиживаться долго в деревне Тарасово не собирался. Вскоре мне стало известно, что у местного жителя Демьяка Алексеевича Жизневского недалеко от Логойска, в деревне Слобода, проживал родной брат. О моем заветном желании и мечте сражаться в партизанском отряде знал каш доктор - Филипп Федорович Кургаев. Через него у меня состоялась встреча с Жизневским. Произошел нужный разговор. Демьян Алексеевич согласился мне помочь. Через несколько дней после этого разговора в дом к Исайчуку зашел сам Жизневский и сообщил, что для проезда в Слободу получен пропуск. С отъездом не стали медлить ни одного дня. Имея в кармане нужные документы, подписанные волостным старостой Лошицким, мы тронулись в путь. Дорога была нелегкой. Во многих деревнях немецкая комендатура проверяла у нас документы, тщательно осматривала повозку. На второй день пути мы прибыли к его брату, а через две недели я был уже в партизанском отряде. Позднее в партизанском отряде имени Суворова, на Витебщине, исполнял должность начальника штаба.
Сразу же после освобождения Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков я посетил деревню Слобода. Уж больно мне хотелось отблагодарить Мефодия Алексеевича Жизневского за его помощь и доброту. Но, к сожалению, до дня Победы он не дожил. Весной 1944 года будучи партизаном одного из отрядов славный белорусский патриот героически погиб в бою с карателями.
В середине октября 1941 года к витебским партизанам из Тарасова ушел и выздоровевший военный врач Степанов. Продуктами и одеждой его снабдила семья Герасима Ефимовича Василевского. Со слов его жены, Софьи Антоновны, военный врач Степанов был родом из Ленинграда. До войны служил в городе Бресте.
В 1972 году бывший командир 64-й стрелковой дивизии генерал-майор в отставке С. И. Иовлев вспоминал:
- В мае 1954 года я ехал поездом из Ленинграда в Москву. Слышу, как один пассажир вспоминает о боях 64-й стрелковой дивизии под Минском. Это меня заинтересовало. Я подошел к рассказчику, который сразу же меня узнал. Разговорились. Он мне сообщил, что во время боев под Минском был ранен и лечился в Тарасове. Все годы оккупации Белоруссии был врачом одного из партизанских отрядов. После Победы возвратился к себе на родину, в Ленинград.
Сопоставляя данные, рассказанные Софьей Антоновной Василевской и Сергеем Ивановичем Иовлевым, хочется верить, что речь шла об одном и том же человеке, то есть, о военном враче Степанове.
После выздоровления поселился в семье Станиславы Александровны Чирской Иван Куцкий. По ее рассказам, Куцкий по специальности тоже был врач. Во время нахождения в бывшей колхозной канцелярии колхоза "Красный пахарь" он помогал Кургаеву лечить тяжелораненых, а после выздоровления охотно оказывал медицинскую помощь местному населению.
По архивным данным, Иван Куцкий в 1942 году стал почетным отцом ныне живущей в Тарасове Шарупо Любови Иосифовны.
Бывший командир Красной Армии лейтенант Иван Федорович Ткачев, 1920 года рождения, поселился у Марии Семеновны Садовской. С помощью Виктора Ивановича Лошицкого ему удалось устроиться подсобным рабочим на мельницу в поселке Ратомка. Своим новым друзьям Ткачев рассказывал, что до войны жил на берегу Черного моря.
- В нашем доме Ткачев прожил восемь месяцев. Собирал патроны, оружие, которые тщательно прятал в огороде, - вспоминала М. С. Садовская. - Два года назад, пересаживая кусты крыжовника, мы откопали глиняный горшок. Каково же было наше удивление, когда мы в нем обнаружили завернутый в холстину заряженный пистолет. Несомненно, он был спрятан в 1942 году Иваном Федоровичем Ткачевым.
Бывший красноармеец, теперь уже инвалид Великой Отечественной войны, Василий Царев нашел приют в семье у Ядвиги Францевны Предко. Во время лечения в колхозной канцелярии ему пришлось ампутировать ногу. Операция была произведена в бывшей 1-й клинической больнице Минска.
Вскоре в этой же семье поселился и выздоровевший воин Василий Михайлович Андронников. Тяжело раненный в ногу, он находился на лечении в Тарасове около трех месяцев.
Бывший раненый красноармеец И. А. Новоселов поселился у М. И. Фурс. До войны Иван Андреевич жил на Украине, в Днепропетровском районе, работал комбайнером. В первые же дни войны он был ранен в левое бедро. Длительное время находился в тяжелом состоянии. С помощью усилий Кургаева, Саблера и местных жителей-патриотов ему удалось спасти жизнь.
У пожилых тарасовцев Стефаниды Адамовны и Василия Максимовича Хмельницких под видом "родного сына" стал проживать Петр Иванович Холод. Тогда ему было двадцать два года. Высокий и стройный, он действительно очень напоминал их сына, сражавшегося с гитлеровцами в составе Красной Армии.
Младший сын Хмельницких - Леонид Васильевич - вспоминал:
- Петр был военным летчиком. Родился и вырос на Алтае.
Бывший раненный в голову красноармеец Владимир Павлович Киселев поселился у Соколовых.
Во время сбора материалов о судьбе воинов, оставленных в деревне Тарасово, мне довелось встретиться с Верой Ивановной Соколовой, которая рассказала:
- В. П. Киселев с 1916 года рождения. Был родом из местечка Щекино Тульской области. Часто вспоминал свою семью и колхоз.
У Станиславы Александровны Чирской длительное время проживал Г. Бойко, у В. Витковского - И. Куренков. Удалось установить, что Григорий Бойко был родом из Курской области.
Многие раненые, помимо деревни Тарасово, расселились и в близлежащих деревнях и поселке Ратомка.
В то время для тарасовцев немалой проблемой было обеспечение выздоравливающих красноармейцев гражданской одеждой. Ведь многие были только в одном нательном белье и в лучшем случае - в верхнем летнем обмундировании. В таком виде нигде нельзя было даже показаться.
Местный учитель Павел Моисеевич Бортник организовывал сбор одежды по домам. Жители охотно отдавали пиджаки, костюмы, сапоги своих братьев и отцов, сражавшихся в рядах Красной Армии.
Большую находчивость, выдумку в обеспечении гражданской одеждой советских солдат проявили в то время Мария Ивановна Фуре и Софья Ивановна Кучминская. В их домах при содействии подпольщиков была организована настоящая красильная и пошивочная мастерская. Здесь армейское обмундирование распарывалось на отдельные куски, которые окрашивались в черный цвет. Потом все перекраивалось, и заново шилась одежда. В ней раненые ничем не выделялись среди местных жителей.
* * *
Чтобы ограничить доступ к тяжелораненым, оккупанты вокруг здания бывшей колхозной канцелярии возвели забор из колючей проволоки. Подходить к зданию и забору местным жителям под угрозой расстрела было запрещено.
С ведома волостного управления и немецкой комендатуры бывать здесь было разрешено только одному волостному врачу - Кургаеву. Это разрешение Филипп Федорович получил только при содействии и ходатайстве Виктора Ивановича Лошицкого. Волостному старосте удалось убедить оккупационные власти в абсолютной благонадежности "больного туберкулезом" "цивильного" врача.
После приема больных в ратомской волостной больнице, здание которой сохранилось до наших дней, Филипп Федорович шел в Тарасово, чтобы сделать необходимые перевязки раненым. С каждым днем в бывшей колхозной канцелярии их становилось все меньше и меньше. Это радовало всех тарасовских и ратомских патриотов.
Боевое задание командования 64-й стрелковой дивизии успешно выполнялось.
* * *
В одну из январских ночей, на рассвете, в дом Ивана Александровича Машковича, жившего недалеко от ратомского железнодорожного переезда, осторожно постучали.
- "Кто-то из своих", - прислушиваясь к характеру стука в окно, подумал Иван Александрович. Быстро открыв дверь, он увидел на пороге молодую женщину в полушубке, закутанную в большой шерстяной платок.
- Здравствуй, Иван! - радостно воскликнула неожиданная гостья.
- Оля? - удивленно произнес Машкович, по голосу узнав жену своего друга Флора Алексеевича Барановского. - Здравствуй, Оленька! Да скорее заходи в дом. - Быстро закрыв на засов дверь, продолжал: - А у нас после вашего отъезда болтали такое, что якобы вас и в живых больше нет. Говорили, что ты и Федор попали под бомбежку. Слава богу, что оба живы! Раздевайся и отогревайся. А я сейчас поставлю самовар, и будем пить чай.
До войны Ольга Александровна Барановская учительствовала в Ратомской школе. Она хорошо знала здесь всех жителей поселка. А в местном сельсовете долгие годы председателем работал ее муж Ф. А. Барановский, член партии с 1927 года. Когда нашими войсками был оставлен город Заславль, они вместе с Флором Алексеевичем вынуждены были уйти в Минск, где поселились на окраине города у родственников мужа. Все эти долгие месяцы оккупации Флор Алексеевич Барановский жил очень напряженной жизнью подпольщика. Как правило, по ночам его не было дома. Часто Ольге Александровне приходилось прятать приносимые им обращения к населению города, листовки. Сейчас, рискуя жизнью, она пришла сюда, в Ратомку, чтобы встретиться с В. И. Лошицким и передать ему указание Минского городского партийного подполья.
- Виктора встречаешь? - спросила она Ивана Александровича, подходя к столу.
- Лошицкого? Да каждый день. Волостное-то управление - рукой подать, за переездом.
- Так вот, Иван, мне необходимо сегодня же с ним встретиться. Есть очень серьезный разговор.
- Хорошо, Оленька, постараюсь. А как Флор? - продолжал расспрашивать Машкович о своем друге.
- Он похудел. Сам знаешь, город в военное время, да к тому же в условиях оккупации, далеко не курорт, а тем более такой, как Минск. Почти каждый день облавы, обыски, аресты, расстрелы. Живем, как на вулкане.
За беседой незаметно настало утро. Встреча Барановской с Лошицким состоялась во второй половине дня на квартире Машковича. Она лично передала ему указание партийного подполья об организации партизанского отряда из бывших тяжелораненых советских воинов и местных патриотов.
* * *
После встречи с посланцем Минского городского партийного подполья Ольгой Александровной Барановской У Виктора Ивановича Лошицкого появилось множество новых забот и неотложных дел.
Чтобы лучше и быстрее решить все поставленные задачи, на квартире тарасовского учителя Павла Моисеевича Бортника собрались В. И. Лошицкий, Ф. Ф. Кургаев, П. М. Бортник.
- Дорогие друзья, - начал Виктор Иванович, - недавно я получил указание об организации партизанского отряда. За два месяца нам предстоит подготовить людей и заложить продовольственную базу для отряда в Старосельском лесу.
- Это же здорово! - горячо воскликнул Кургаев. - Думаю, что всех наших ребят можно смело зачислять в отряд!
- Ты прав, Филипп, все они хорошие хлопцы, а главное, обстреляны и грамотные в военном отношении, - горячо поддержал Кургаева учитель Павел Моисеевич Бортник.
- Среди них есть даже оружейный мастер, - добавил врач. - Это Максимов. Вы все его хорошо знаете. Он живет у Ильченко. Свое дело знает отменно. И еще. У многих из них есть даже оружие.
- Я уверен, что оружие найдется в каждом доме в Тарасове и Ратомке, - продолжал Лошицкий. - Посудите сами: еще летом, на месте боев в старых окопах, блиндажах сколько валялось винтовок. А где все это сейчас? Да народ все подобрал. И правильно сделал! Пригодится, да еще как! Филипп Федорович, а сколько у вас осталось раненых?
- Десять. В марте думаю "госпиталь" закрыть на бессрочный капитальный ремонт, - пошутил Кургаев.
- Это хорошо. Но вам вместе с Саблером надо хорошенько подумать о создании запаса медикаментов и перевязочного материала. Все это будет необходимо. Формирование отряда нам предложено закончить к середине марта. Так что, прямо скажем, времени у нас - в обрез.
* * *
Остаток февраля и первая половина марта у Кургаева прошли в больших хлопотах. Филипп Федорович, пользуясь положением волостного врача, наличием аусвайса, под видом оказания медицинской помощи местному населению обошел все соседние деревни, многие дома поселка Ратомка, где проживали выздоровевшие воины. И всюду, где бы он ни появлялся, бывшие раненые встречали его, как самого близкого и родного человека. Предложение Кургаева о вступлении в партизанский отряд они встречали с восторгом, как осуществление самой заветной мечты. И это понятно. Ведь теперь они - не беспомощно лежавшие на носилках и истекающие кровью люди, а будущие партизаны, с оружием в руках способные продолжать борьбу со смертельно ненавистным врагом - гитлеровскими оккупантами.
В эти же дни В. И. Лошицкий встретился и с железнодорожным мастером Ф. А. Третьяковым - человеком заметным и уважаемым во всей Ратомке. На протяжении ряда лет в дождь, зимнюю стужу, метель, летнюю жару жители постоянно видели его на работе по ремонту железнодорожного пути.