– Ты с какого года? На глаз, с шестьдесят пятого… Тогда, конечно, не мог слышать о Чорбогском землетрясении. В газетах не писали, мало кто о нем знает.
Я не стал его разубеждать.
– Даврон из того кишлака, из Чорбога. Ты, может, слышал… Да нет, вряд ли – давняя трагедия. Целый кишлак погиб. Землетрясение, сошёл сель. Глина залила дома выше крыш. Спасатели нашли живым только одного мальчишку крохотного. Даврона. Каким чудом он спасся, никто понять не мог…
– Судьба, – прокомментировал водитель. – Бог спас.
Я сказал:
– Первое марта тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.
Би-би-си вежливо восхитился:
– Олег, вы энциклопедия.
– Откуда знаешь? – спросил Джахонгир.
– Родился в этот день.
Я, конечно, остался бы в неведении, что незадолго до моего рождения где-то далеко в горах произошло страшное землетрясение, но родители не раз об этом рассказывали. Отца отправили на спасательные работы, его не было в городе, когда я появился на свет и даже когда мама со мной, новорождённым, выходила из родильного дома. Чорбогское землетрясение стало нашим семейным событием и вошло в семейное предание. Я много раз слышал папин рассказ про то, как он нашёл маленького мальчонку… В детстве я часто представлял, что сталось с мальчиком, но представить не мог, что когда-нибудь его встречу. Такие совпадения случаются исключительно в мелодрамах и индийском кино.
– Сам-то он как объясняет? – спросил я.
– Наверное, вообще не помнит, что произошло. Дети забывают страшное. Я и сам узнал случайно, много лет спустя, когда навещал директора детдома. Хороший был мужик…
Даврона ждали допоздна, и он наконец явился. Подтянутый и ладный, как идеально вычищенный и смазанный автомат Калашникова с патроном в стволе, до поры до времени поставленный на предохранитель. Разумеется, с бутылкой. Наша к тому времени опустела.
– Здравия желаю, господа журналисты. Вольно. Можете сесть…
Его усадили, разлили водку по стаканам.
– За победу.
Поговорили о том, о сём, но вскоре Даврон поднялся:
– Простите, мужики, ухожу. Забежал на минуту.
– Ещё посидите, – попросил Би-би-си.
– Завтра рано вставать. Еду на Дарваз. Кстати, – повернулся он ко мне, – с тем деятелем, о котором ты спрашивал. С Хушкадамовым. Муку повезёт. Сангак меня с ним послал. Проводка и сопровождение колонны.
– А давай-ка я тоже поеду. Возьмёшь? – вырвалось вдруг у меня.
Он среагировал мгновенно:
– Нет.
Я даже слегка растерялся, столь грубо и резко это прозвучало.
– Даврон, я не шпион. Обычный репортёр.
– И репортёрам там делать не хрена. Что ты хочешь раскопать?
– Ну… скажем, утраченное время…
Он усмехнулся:
– Часы потерял? На, возьми мои, – Даврон начал расстёгивать браслет.
Я и себе-то толком не мог объяснить, почему меня внезапно потянуло в горы. Может, водка осветила реальность волшебным светом, и что-то такое вдруг почудилось… Словно приоткрылась какая-то дверца, и я сунулся в неё, не рассуждая и толком не зная, зачем. Может, сработала репортёрская интуиция. А может, того проще – до смерти захотелось вновь окунуться в атмосферу горного селения… Запах дыма и навоза. Ледяной ветер и жаркое солнце. Близкие вершины в разреженном воздухе… Совершенно неважно, куда ведёт дверца – в волшебный сад или на задний двор крестьянского дома, где нет ничего, кроме сараев, загончика для овец и нужника, занавешенного дырявой мешковиной. Что ж, и такой вариант неплох. А главное, хотелось ближе разглядеть Даврона, мальчика из семейного предания…
Рядом с моим стаканом легли командирские часы. Я отодвинул их к Даврону.
– Не совсем то. Понимаешь, с Дарвазом у меня многое связано… Хочу побывать в тех краях, коли уж случай подворачивается.
– Гнилое время для туризма, – отрезал Даврон.
Би-би-си пришёл мне на подмогу:
– Даврон, возьмите его, пожалуйста.
Уговаривать пришлось долго. В конце концов Даврон достал из кармана камуфляжной робы игральную кость.
– Загадай число.
– Три.
Даврон бросил кость. Выпала тройка.
– Одно условие, – сказал он. – Едешь на свой страх и риск. Я за тебя не отвечаю. Ты сам по себе, я сам по себе.
– Разумеется. Падающего толкни и прочее…
– Ты не понял.
– Да понял я, понял.
– Нет, не просек! Скажи вслух: "Даврон, ты за меня не в ответе".
Видно было, что он не шутил. Пришлось подчиниться.
– Произношу по складам: Ты. За. Ме-ня. Не. От-ве-ча-ешь. Сойдёт?
– Я предупредил, – отрезал Даврон.
Когда он ушёл, спросил я Джахонгира:
– Как это понимать? "Скажи вслух…" и вообще…
– Есть у него… как бы сказать… одна хитрая теория… Он мне однажды в Кабуле по пьяни кое-что приоткрыл. В основном намёками. Но ты его не расспрашивай, он этого не выносит. Вообще не упоминай, что я тебе что-то говорил.
Утром я появился в условленном месте. На дороге уже выстроилась колонна КамАЗов. Даврон давал наставления водителям. Я подождал, пока он закончит, и подошёл. Даврон равнодушно глянул на меня, как на постороннего. Отвернулся, наблюдая, как водители рассаживаются по машинам. Будто не сидели мы минувшей ночью за одним столом, или, точнее, тумбочкой. Мне показалось даже, что он меня не узнал.
– Привет, – сказал я. – Когда выезжаем?
Даврон соизволил обернуться:
– Запомни три правила. С вопросами не лезть. Ни во что не соваться. Сидеть тихо как мышка. Назад будешь добираться самостоятельно. Всё понял?
Резкость тона была объяснимой – человек занят, ему не до любезностей. Но враждебность-то откуда и почему? Однако я не желал отказываться от поездки из-за перемен в его настроении и ответил в том же стиле, убрав лишь агрессию:
– Так точно.
– Передумал? – спросил Даврон.
– Никак нет.
В его мрачном взоре промелькнула ироническая искорка.
– Вольно.
Затем я удостоился чести лично познакомиться с самим, так сказать, караванщиком – врагом народа Хушкадамовым. Меня сей персонаж мало интересовал, хотя было любопытно, каким образом он ухитрился настолько охмурить дядю Сашу, что Сангак не только не раздавил его, но аж наделил караваном с охраной.
Враг народа благосклонно одобрил моё участие в вояже:
– Корреспондент из Москвы? Очень хорошо. Такие мероприятия надо широко освещать. К сожалению, в моей машине места нет…
– Я с Давроном.
Даврон недовольно хмыкнул, но не возразил. Его УАЗик занимал позицию в середине каравана. Передние грузовики трогались с места один за другим. Я разместился на заднем сиденье, Даврон сел рядом с шофёром и приказал:
– Алик, вперёд.
Смуглый, усатый водитель – весельчак, судя по физиономии, – врубил скорость, направил на меня центральное зеркальце заднего вида и с места, без разбега, спросил:
– Корреспондент, загадки умеешь разгадывать? Что такое: чёрный улей, чёрные пчелы, за чёрным мёдом улетают, назад не возвращаются?
– Демократическая пресса, – сказал я, – и демократические журналисты. С одной поправкой: чаще всего возвращаются и приносят много чёрного мёда.
– Не угадал, – торжествующе объявил Алик. – Это калаш.
Даврон хмуро поправил:
– Пули не чёрные.
– Зато смерть чёрная, – глубокомысленно возразил Алик.
Позже, улучшив момент, я из любопытства поинтересовался, какое имя дали шофёру родители. На Алика он был ничуть не похож. Нарекли его Муборакали, но на автобазе, где он работал до войны, имя сократили, а он к этой краткой форме привык, и она даже стала ему нравиться…
Караван выбрался из города. По обеим сторонам асфальтовой дороги распростёрлись до гор на горизонте хлопковые поля, утыканные сухими стеблями неубранной прошлогодней гузапаи. Мерзость сельскохозяйственного запустения. Развал Советского Союза и гражданская война не смогли полностью разрушить в Вахшской долине очередной слой цивилизации – оказался слишком прочным, но надломлен был изрядно. Этот обширный плодородный оазис расцветал и приходил в полное запустение неоднократно. В античное время он входил в северную часть Бактрии, позднее в державу Кушан, а после падения Кушанской империи – в состав Эфталитского государства. В средние века здесь образовалось несколько небольших княжеств, их поочерёдно завоёвывали тюрки, арабы, саманиды, газневиды, караханиды, сельджуки… Это напоминало смену дней и ночей. Нашествие, война, падение государства – и возделанные земли дичали, покрывались солончаками и тростниковыми зарослями. Возникала новая великая империя – долина оживала, прокладывались каналы, распахивались земли, возводились богатые города. И вновь нашествие, война, падение государства, запустение…
Позади раздались завывания сирены. Замурзанный белый фургончик с красным крестом на боку пролетел мимо нас по встречной полосе, обгоняя колонну, и умчался вперёд.
Я подумал, что цивилизованный слой не настолько уж безнадёжно пострадал, если городская служба скорой помощи спешит в какой-то отдалённый кишлак.
Через минуту по встречной полосе просвистела вперёд синяя, покрытая пылью, "буханка".
Алик поправил боковое зеркальце и сказал негромко:
– Даврон, наверное, за нами.
И тут же слева заунывно завыл и промчался к голове каравана гаишный драндулет с оранжевым проблесковым пупырём и громкоговорителем на крыше.
– Не хватает только санавиации с нурсами, – проворчал Даврон. – Алик, выходи из колонны и – газу.
Водитель взял влево и догнал головной грузовик, перед которым метрах в тридцати медленно тащился гаишник, раскатисто вещая: "ВОДИТЕЛИ КОЛОННЫ, ПРЕКРАТИТЕ ДВИЖЕНИЕ".
Даврон открыл дверцу и замахал рукой: "Вперёд! Не останавливаться".
Громкоговоритель вновь пророкотал: "ПРЕКРАТИТЬ ДВИЖЕНИЕ".
Одновременно "скорая" и "буханка", маячившие впереди на некотором отдалении, притормозили, поджидая гаишника и перекрывая обе полосы дороги.
Даврон махнул рукой – "Стоп", крикнул:
– Алик, тормози. Олег, сиди. Не высовывайся, – и выскочил из машины.
Колонна встала. Давронские молодцы попрыгали из кузова с оружием наготове. Один остался наверху. На крыше кабины он пристроил сошки ручного пулемёта, направив ствол в сторону автомобилей, надвигающихся на караван задним ходом.
Блокирующие машины остановились вплотную к колонне. Из "буханки" вывалились вооружённые парни, одетые по-военному кто во что. Из "скорой" вышел человек в чёрном халате, накинутом на плечи, и направился к нам, слегка сутулясь, старомодной развинченной воровской походочкой. Сухой и хищный, он напоминал птеродактиля, летучего ящера. Халат свисал с плеч, как сложенные крылья. Оружия при нем, по всей видимости, не было. Гаишник остался сидеть в своём драндулете.
Даврон стоял посреди дороги у бампера головного грузовика. Я, разумеется, тоже выбрался наружу, подошёл к нему.
Ящер остановился перед Давроном. Повернул голову на жилистой шее – мазнул тухлым взором по настороженным давроновым ребятам. И вдруг кожистое веко на правом глазу едва заметно дрогнуло. Ящер кому-то подмигнул. Растянул губы в гнилой ухмылочке, блеснув полным комплектом стальных зубов. Продемонстрировал дружелюбие.
– Ну чё, командир, всё путём? Не кашляешь?
– Ты кто такой? – спросил Даврон.
В подобных толковищах нельзя отвечать на вопрос. Ответил – считай, проиграл раунд, а то и весь матч.
Ящер отклячил нижнюю челюсть:
– Ты чё?! Не знаешь? Нехорошо.
– А тебя все должны знать? – дружески спросил Даврон.
– Не знаешь, значит, не знаешь, – сказал ящер. – Тебе же хуже. Плохо, когда не знаешь.
– Раз ты учёный, скажи: Курган-Тюбе где находится?
Глаза ящера вспыхнули на долю секунды, как две тухлые неоновые лампочки. В костяном черепе мозг размером с орех заработал с перегревом, перебирая варианты: что за прикол? в чем подлянка? Лампочки погасли.
– Что, командир, дорогу потерял? Заблудился?
– Нет, мужик, ты заблудился, – произнёс Даврон раздельно и с нажимом. – Курган – позади тебя. Тебе туда надо. Не в ту сторону поехал. Усёк?
Ящер укоризненно щёлкнул никелированным клювом:
– Э, командир, я с тобой как с человеком… Не хочешь как люди перетереть, позови того фраера. Зухура. С ним говорить буду.
Даврон сказал резко:
– Старший здесь я. А говорить не о чем. Ты со своими гавриками развернёшься и почешешь обратно.
– Старший, да? Тогда прикажи фраеру, чтоб сюда пришёл.
Тем временем из колонны выползла "Волга", из которой с достоинством выбрался враг народа Хушкадамов и просительно крикнул издали:
– Даврон, пожалуйста… Подойди.
Даврон кобениться не стал. Бросил кому-то из своих молодцов: "Комсомол, присмотри" и не спеша двинулся к врагу народа. Говорили они долго, наконец Даврон вернулся.
– Пойдёте позади, – сказал он ящеру. – Порядок не нарушать. Не обгонять. Усёк? Ежели чего… Что такое шайтан-труба, знаешь?
Ящер сверкнул металлом:
– А хуля.
– Вот и ладушки, – сказал Даврон. – Прижми свои машины влево. Пропусти колонну вперёд. Всё. Поехали.
Мы вернулись в УАЗик. Я спросил:
– Зачем ты их взял?
– Зухуровы игры, личная охрана, – буркнул Даврон. – Алик, шуруй назад, к замыкающему.
"УАЗ" двинулся задним ходом, замер, пережидая, пока "Волга" втянется в колонну, и подкатил к последнему грузовику, кузов которого был заполнен грузом наполовину. В задней части расположились бойцы охраны.
Даврон распахнул дверцу и позвал:
– Эй, Фазыл!
Здоровенный рябой парень перегнулся через борт.
– Они пойдут за тобой, – сказал Даврон. – Засечёшь неладное, бей из эр-пэ-гэ.
Вскоре караван углубился в горы. Пейзаж непрестанно менялся, словно кто-то складывал из камня гигантский оригами – движение автомобиля перегибало пространство, ломало его, расправляло, растягивало за концы, разглаживало и вновь перегибало, и всякий раз на мгновение возникала новая объёмная панорама. Горы двигались. Одни вершины поднимались, другие опускались, боковые ущелья раскрывались и схлопывались, скалы выступали к дороге и отступали назад…
Даврон молчал, насупившись. Алик вдруг сказал:
– Корреспондент, ещё загадку разгадай. Внутри огонь, снаружи холод, кипящую воду в него наливают – лёд получается.
Отгадать я не смог.
9. Андрей
Убил бы! Сил нет терпеть, как Бахша над матушкой изгаляется. Чего она хочет? Чего добивается? Я ей прямо сказал:
– Мы вообще отсюда нах свалим!
Матушка неподалёку была и услышала. Бахша ушла, матушка говорит:
– Андрюша, сынок, ты мне обещал не грубить. Неужели трудно держать себя в руках?
Ну, блин!
– Это Бахша нас в руках держит. Как негров на чайной плантации. Я к ней в рабы не записывался.
А матушка:
– И с каких это пор ты себе позволяешь грязные выражения? Да ещё при женщине…
Я сам пожалел, что с языка сорвалось. Но неужели мама не может хоть в раз в жизни промолчать и не упрекать? Всегда одно и то же: "Мой сын не имеет права выражаться. Андрей, ты же культурный мальчик. Из библиотеки чуть ли не каждый день новую книжку приносил…" Я объясняю: "Мама, на улице все ребята так говорят". – А она: "Тебе, наверное, кажется: если будешь разговаривать, как хулиган, то тебя будут считать сильным и страшным. Уверяю, что ошибаешься". А я не согласен. Где-нибудь в другом месте буду говорить по-другому. Я умею. А здесь всё-таки не райский сад…
Я нарочно. Ей, Бахше, назло. Как-то раз пацанёнок, сынок её Мухиддин, выругался, а Бахша услышала. "Подойди". Пацан испугался до усрачки, но подошёл. "Высунь язык". Он высунул. Бахша из воротника платья вытащила иголку, длиню-ю-ю-щую, и – ему в язык. Проткнула насквозь. Он полдня с иголкой в высунутом языке прокантовался. Но мне она хрен что сделает. Я ей не сын. Я ей никто. И она мне никто.
Матушка:
– Андрей, дай мне слово никогда с ней не препираться.
А Бахша? Ей можно?!
Последний раз – это ещё до того, как намылилась выдать Заринку за овоща, – она как с цепи сорвалась. День такой был, что всё из рук валилось. Матушка совсем из сил выбилась. Я просил: "Посиди отдохни". "Нет, Андрюшенька, работать надо. Нам вон сколько надо сделать… А времени мало осталось. Ты же слышал, что они говорили. С севом нельзя опаздывать".
И тут она на поле заявилась. Злая как собака. И начала вонять: "Почему мало сделали? Ты, Вера, лентяев вырастила…" Целую бочку говна на матушку выплеснула. А мне что, терпеть, когда Бахша мать полощет? Тоже сказал ей пару ласковых. И понеслась атомная война двадцатого века. Всё в руинах, и никого в живых. Одни обугленные трупы.
Я, когда она ушла, сказал матушке:
– Почему ты разрешаешь грубо с собой обращаться?
– Андрюша, милый, они нас приютили…
– Спасибо! Теперь кланяться и молчать в тряпочку?
– Мы не имеем права жаловаться и что-то требовать. Они дали нам кров. Они нас кормят…
– Кормят?! – Я схватил её руку и повернул ладонь кверху кровавыми мозолями. – Вот что нас кормит! Мы тут как в ГУЛАГе.
Матушка сказала:
– В этих местах все люди так работают. Иначе не выживешь.
– А я не желаю…
Мне не трудно. Даже нравится камни ворочать. Если б ещё Бахша над матушкой не измывалась. Но это у неё порода такая. В папашку своего пошла. Приволокся он вчера, когда у дядьки в мехмонхоне родичи собирались. Нашего деда тоже вывели. Он после смерти отца сильно сдал. Не знаю, какой прежде был, но сейчас совсем слабый. Жалко до слёз. Клёвый у меня дедушка. Обидно, что раньше с ним не общались. Иной раз меня за руку берёт и шепчет: "Эх, Андрей, Андрей…" Понятно, отца вспоминает… В общем, деда из его комнаты выволокли, усадили на почётное место – глава семейства. А какой он глава?! Всем Бахша заправляет.
Шокир, урод кривобокий, тоже припёрся. Почему его впустили, я не понял. Из вежливости, что ли? Это же заседание совета старейшин, вход по членским билетам, а он вообще не из нашего кауна. Дядька говорит, он нутром чует, в каком доме угощенье наклёвывается.
Я, понятное дело, у двери примостился. Где и положено вьюноше. Чай подтаскиваю и всё такое. Кайфово ощущать себя в команде высшей лиги, хоть и сидишь на запасной скамье. Наш каун – звучит гордо, а? Это тебе не кружок авиамоделистов. Клан, община, большая семья. Сила. Поддержат, защитят, помогут. Только Бахшу почему-то окоротить не хотят. Или силёнок не хватает? Может, на самом-то деле бабьё руководит, а старцы просто бороды оглаживают. Для виду…
Ну, в общем, они для разгона о том-сём покалякали, и её папашка спрашивает:
"Обрезание когда делать будете?"
Дядька вроде как смутился:
"Сами знаете, время тяжёлое. Недавно вашего зятя схоронили. Большие расходы понесли. Обрезание нам не потянуть".
Папашка головой неодобрительно качает.
"Всё равно непорядок. Надо обрезать".