– Отец, вы сами видели, что произошло… Вот этот человек, Рембо, пить захотел, во двор к вашим соседям зашёл, воды попросил. А эти ваши соседи, наверное, что-нибудь плохое подумали и на Рембо с ножом, с кетменём бросились, убить хотели. Рембо что было делать? Рембо защищался. Свою жизнь спасал. Пришлось их застрелить… Таких людей убивать надо. Хорошо, что вы свидетелем были. Всё своими глазами видели. Можете всем сказать, что Рембо не виноват. Соседи ваши виноваты…
Отец говорит:
– Я другое видел. Этот ваш человек, Рембо…
Гург-волк сердится, железные зубы скалит:
– Вы, отец, наверное, плохо разглядели. Сосед на Рембо первым напал.
Шухи-шутник смеётся:
– Покойник-бедняга, наверное, кетмень где-то по дороге потерял.
– Шухи, найди, – Гург приказывает.
– Рембо пусть ищет.
Гург сердится:
– Э, падарналат, не огрызайся. Иди выполняй!
Шухи на задний двор кетмень искать уходит. Гург-волк отцу говорит:
– Уважаемый, вас, оказывается, ещё учить надо. Рядом с такими злыми соседями живёте, наверное, сами от них заразились. Разве не знаете пословицу: "С дурным поведёшься – дурным станешь, с добрым – сам расцветёшь"? Зачем плохих людей выгораживаете? Надо всегда честно поступать. Надо правду говорить! Если неправду скажете… Ваш сын у нас служит. Сына пожалейте. Вот тут рядом его товарищи стоят. Если вы обманывать станете, парню стыдно за вас будет. Как ему с товарищами жить? Не сможет он жить…
Отец стоит, молчит. Вниз, на землю смотрит, даже на меня глаза не поднимает. Я будто на две половины разрываюсь: отцу помочь хочу – что сделать, что сказать, не знаю.
Гург-волк отцу:
– Ну, всё! – говорит. – Короче, мужик, ты понял. Никуда не уходи. Командир придёт, правду ему скажешь. Ребята подтвердят.
Отец, голову опустив, молчит. Даврон приходит. Спрашивает:
– Кто?
Ребята молчат. Отец тоже молчит. Гург говорит:
– Даврон, мы пришли, они мёртвые были. Вот этот мужик, – на отца указывает, – всё видел. Мужик говорит, Рембо во двор зашёл, воды попросить, а эти, – на мёртвых Зухро и Салима указывает, – точняк, что-нибудь нехорошее подумали и на него с ножом, с кетменём набросились… Мужик говорит, Рембо убивать не хотел. Рембо жизнь свою защищал…
Даврон отца спрашивает:
– Так было?
Отец головы не поднимает.
– Да. Так было, – с трудом, едва слышно выговаривает.
Даврон:
– Пон-я-я-я-я-тно, – говорит.
В это время Шухи-шутник с заднего двора выскакивает, кетмень тащит, ухмыляется.
– Вот оружие, – кричит, – с которым убитый мужик на Рембо напал!
Ребята смеются. Рембо:
– Э, Шухи, пидарас! Я твою маму таскал! – кричит. – Даврон, пусть меня Бог убьёт, я просто воды попросить зашёл. Ничего плохого не хотел.
Даврон кивает.
– Ладно, – говорит. – Бывает… Автомат ему отдай, – говорит, на Шухи кивает.
Пистолет на ремне поправляет, говорит:
– Иди за мной.
Уходит. Ребята за ним следом со двора выходят. Я чуть не плачу, отцу говорю:
– Дадо…
Он головы не поднимает.
– Уходи, Карим… Не задерживайся… Иди…
13. Даврон
Шестнадцать тридцать четыре. Вывожу Рембо на край площади.
Площадь – небольшая продолговатая терраса на окраине кишлака. С северо-восточной, длинной стороны – крутой обрыв к реке. С юго-запада – отвесный горный склон. Почти вертикальная стена. У подножия стены – мечеть из грубого камня.
Троим бойцам приказываю:
– Вы – туда.
То есть к северной стене мечети, где кучкуется охрана Зухура, десять человек. Охранять пока не от кого. Зухур таскает "гвардейцев" с собой ради престижа.
Торможу Рембо:
– Стоять!
Гургу:
– Останешься с ним.
Перед началом митинга поставлю обоих перед строем и прикажу Гургу расстрелять Рембо. За нарушение приказа. Пусть выбирает: или кончает мутить воду, или – пуля… Пора кончать с бардаком в отряде, блатной контингент наглеет с каждым днём. Не факт, но Гург, возможно, откажется. Корчить из себя пахана не позволю. Охотников уложить его заодно с Рембо – немало. Если прогнётся и расстреляет, его авторитету среди духов конец. Даст малый повод, ликвидирую. Без Гурга душманы притихнут, как зайчики.
Зухур стоит у северо-восточного угла мечети. Красуется при полном параде: в камуфляже и со змеёй. Позади – амбалы-телохранители, Гафур и Занбур. У стенки жмутся местные власти: раис и какой-то старик. Гадо, младший Зухуров братец, – как всегда, в стороне. Слева. Демонстрирует независимость.
Подхожу к Зухуру, информирую:
– Соберётся народ – расстреляю. Вон того, в бронежилетке.
Он, недовольно:
– Этого?! Не надо. Зачем? Солдат мало. Зачем людей тратить?
Объясняю:
– Нарушил приказ. Убил двоих местных.
Он, важно:
– Не спеши, Даврон. Разобраться надо.
Зовёт Рембо:
– Иди сюда!
Рембо подходит по-блатному развязно.
– Что такое? – спрашивает Зухур. – Что натворил?
Рембо усмехается нагло:
– Ничего не натворил. Всё нормально. Пусть Даврон скажет. Он в том дворе был…
Разворачиваюсь, засаживаю ему в рыло. Вопит:
– За что?!
– За всё. Это аванс. Распишись. А пулю получишь… – сверяюсь с часами, – ровно через двадцать минут. В шестнадцать пятьдесят шесть.
Рембо:
– Почему через двадцать?! Почему пулю?! Я в тот двор просто так зашёл. Зухур, скажи ему, да…
Зухур, важно:
– Зачем в людей стрелял? Если дехкан убивать, кто работать будет?
– Кого я убил?! Не убивал я!
– Даврон сказал, ты двоих застрелил.
– Они первыми напали. Что делать?! Ждать, пока меня кончат? Ребят спроси. Все знают, как было…
Зухур задумывается. Я не вмешиваюсь. Хочет в судью играть, пусть поиграет. В любом случае, Рембо – не жилец.
– Ладно, на первый раз прощаю, – решает Зухур. – Иди. Провинишься – больше не прощу.
Рембо отходит. По направлению к мечети. Я ему вслед:
– Не туда! Стой с Гургом, в стороне.
– Понимаешь, – говорит Зухур, – это политика. Расстреляем его – наши люди обидятся…
– Хочешь сказать, твои люди…
– Почему так говоришь? Никаких "твоих" – "моих" нет. Все одинаковые.
Врёт, как обычно. Сам уламывал меня взять в отряд его личную "гвардию". Я промолчал, что Сангак о том же просил. Позже обнаружилось, что половина его гвардейцев – блатные. Мне плевать, кто они. Но соблюдать дисциплину заставлю. Говорю спокойно, без нажима:
– Твои дела – это твои дела. Но в командование отрядом не лезь. За меня не решай. Будет, как я сказал…
Он вскидывается:
– В этом ущелье я хозяин.
Соглашаюсь:
– Хорошо, бери командование на себя. И следи, чтоб твои басмачи друг друга не сожрали. И тебя заодно…
Он, недоверчиво:
– А ты?
– Заберу своих бойцов и вернусь в Курган.
– Э, нет! Сангак приказал меня защищать.
– Не было такого приказа. Сангак не приказывал. Попросил охранять и поддерживать порядок. Заметь: попросил. И ещё: охранять, но не тебя лично…
На самом деле, вернуться в Курган-Тюбе я не могу – дал Сангаку обещание оставаться в горах, пока он сам не отзовёт. Зухуру это знать ни к чему, но сегодня вечером я кое-что ему объясню. Практически. Он меня достал. Рембо – последняя капля. Таких, как Зухур, надо учить. На людях нельзя, а наедине, в укромном уголке, разобью морду в кровь. Такой порядок и заведу: днём рыпнулся – вечером урок.
Он пытается маневрировать:
– Даврон, я шутил…
– Я не шучу.
Зухур гладит змея. Размышляет. И даёт задний ход:
– Знаешь, как я тебя уважаю. Пусть будет, как ты сказал. Ты военный человек, командир…
Улыбается льстиво:
– Нам враждовать нельзя. Надо консенсуса добиваться. Я, чтобы тебе приятное сделать, готов сам его расстрелять…
Консенсус так консенсус. До вечера.
– Ладно, – говорю, – мир и дружба. А расстрел поручи Гургу.
Он опять заводится с полоборота. Зухур любой глагол в повелительном наклонении воспринимает как приказание. Приказов не терпит. Для такой важной персоны это оскорбление.
– Учить не надо! Сказал – сделаю.
Козел упёртый, весь сценарий мне ломает! Надо не только Рембо ликвидировать, но и Гурга к расстрелу припахать. Но ему не объяснишь. Придётся как с ребёнком…
– Какой тебе смысл марать руки?
– Сам рас-стре-ля-ю…
На морде – мечтательное выражение. Нашёл новую игрушку. Новый способ ловить кайф от власти. Крови захотелось. Царь-дракон, мать его… Спрашиваю:
– Ты убивал когда-нибудь человека? Это не так просто, как думаешь.
Он, оскорблённо:
– Ты меня ещё не знаешь…
Упёрся. Теперь затаит обиду и постарается отыграться. Плевать. На худой конец и Зухур в палачи сгодится. Сверяюсь с часами. Семнадцать ноль ноль. Пора начинать.
Местное население выстроилось на противоположном краю площадки. Вдоль обрыва к реке. Впереди – мужчины. Женщины сгрудились позади. Слева – каменная глыба высотой метра три. На глыбе – стайка девушек.
Глаза помимо воли находят среди них ту самую. Зарину. Девочка накрепко засела в мозгу. С того момента, когда три дня назад, двадцать четвёртого марта, на дороге около поворота на Талхак я увидел, как один из душманов, Хучак, силком затаскивает в "скорую" какую-то девушку со светлыми волосами. У меня в черепе точно граната взорвалась. Это была Надя! Первая мысль: "Вернулась". Но мёртвые не возвращаются. Надя умерла девять лет и семь месяцев назад. Предохранительные клапаны в мозгу начали срываться один за другим. Рухнули защитные заслонки, что-то опасно накренилось, ещё несколько миллиметров – опрокинется к чёртовой матери, и я свалюсь в полную шизу… Спас навык. Остановил, выровнял, захлопнул, наглухо задвинул запоры. Надо разобраться, что происходит. Приказал спокойно Алику: "Тормози". Подошёл. Факт, это была не Надя. Девушка, до сумасшествия на неё похожая. Точно отражение в зеркале. С поправкой на кривизну стекла. У этой другое выражение лица. Глаза смотрят иначе. Но издали от Нади не отличить… Проблема: как поступить с Рембо и Хучаком? Оба нарушили мой приказ не притеснять местных. Руки чесались ликвидировать их на месте. Сдержался. Слишком опасно. Фактически сволочи были бы наказаны не за посягательство на именно эту конкретную девушку, копию Нади, а за нарушение дисциплины. Однако подключились мои личные мотивы, а потому невозможно предугадать, как отреагирует Система и какие последствия грозят девушке. Побоялся рисковать. Выдал всей троице – третьим был парень из местных – последнее предупреждение. Нарушил свой принцип карать моментально, но по-иному не мог. В итоге Рембо обнаглел, вторично пошёл на нарушение. На этот раз получит по полной.
Приказываю себе не смотреть на Зарину, но глаза то и дело возвращаются к ней.
– Нравится девчонка?
Зухур. Смотрит хитро: застукал, мол. Отбрёхиваюсь:
– Тебе что, повсюду бабы мерещатся?
– Меня не обманешь. Ты на ту, беленькую, глаз положил.
– Вот я и говорю: кто о чем, а ты о бабах.
Поглаживает змея, величественно:
– Ты меня ещё не знаешь. Я все вижу. Та девушка, на камне…
– Ну, стоит девушка… И что?
– Хочу тебе её подарить. Приятное тебе сделать.
– Зухур, уймись. Женский контингент меня не интересует.
– Э-э-э, погляди, какая… Ромашка.
– Обойдусь без цветов.
Вздыхает притворно:
– Жаль. От подарка отказываешься…
– Завязывай. С Рембо пора решать.
Он приосанивается, гладит змея:
– Чего волнуешься? Решу.
Рембо, скот, опять нарушил приказ. Отошёл к мечети. К Зухуровой охране. Забрал у Шухи свой автомат. Гург с ним стоит. Чешут языки с бойцами. Факт, обсуждают, как Рембо обул командира. Идиот Зухур! Нельзя давать подчинённым такие поводы.
– Эй, ты! Иди сюда, – кричит Зухур.
Рембо оглядывается, бросает какую-то фразу – бойцы хохочут – отчаливает. Неспешно, вразвалку. Строит из себя киношного спецназовца в бронежилете на голое тело. Насмотрелся видео. Броник носит, как Зухур змею, – из пижонства. Приказываю:
– Оставь оружие.
Рембо перебрасывает автомат Гургу. Подваливает.
– Чё такое?
Зухур резко берет его в оборот:
– Приказ почему не слушаешь?
– Какой приказ? Ты чё, Зухур?!
– Тебе где велено было стоять? Ты где встал?
– Э, какая разница…
– Помнишь, я сказал: ещё раз нарушишь – больше не прощу.
Рембо озирается. Бросает косяка на своих. Наглеет, с ухмылкой:
– Меня Бог простил… Вон у ребят спроси.
Зухуршо звереет:
– Я здесь Бог! А ты кто?! Отребье безродное! Как со мной говоришь? Кто тебе право дал?!.. Эй, Гафур, туда его отведи, – пальцем указывает позицию в пяти метрах от себя, – на колени поставь.
Рембо отскакивает от Гафура.
– Отвали, обезьян! Зухур, бля буду, прости. Я же не всерьёз. Чё, пошутить нельзя?!
Гафур ловит его за руку, тащит, куда приказано. Поворачивает лицом к Зухуру. Рембо хорохорится:
– Ну чё? Может, ещё раком встать?
Гафур хватает его за плечи, силой опускает на колени. Рембо вскакивает:
– Зухур! Скажи обезьяну, чтоб не борзел!
Гафур бьёт его в морду. Рембо падает. Возится, поднимаясь на ноги. Бледный, с разбитой харей кричит:
– Гург, братан, скажи ему! Чё он творит?!
Гург воровской развинченной походочкой подгребает к Зухуру.
– Зухур, что за канкаты? Хорошего человека на карачки ставят. Рожу ему чистят…
– Твоя ли забота?
– Моя не моя, а люди в непонятках, беспокоятся.
– Пусть не беспокоятся. Лучше пусть готовятся по нему джанозу читать.
Гург скалит стальные клыки:
– Каюм узнает, ему не понравится…
– С Каюмом сам разберусь.
– Ребятам тоже не понравится.
– А с ними ты разберись. Понял?!
Сильно Зухура заклинило, факт. Аж на самого Гурга голос повысил… И что ещё за Каюм? Впервые о нем слышу.
Гург в ответ, задушевным, хриплым шёпотом:
– Я понял, а ты-то въезжаешь? Кто тебя защищать будет? Думаешь, Даврон? Это мы защищаем. Сам знаешь, в горах опасно…
– Угрожаешь?
Гург не отвечает. Отваливает. Зухур с беспокойством смотрит вслед. Говорю:
– Зухур, я прикажу: он и расстреляет.
– Я сам!
Сам так сам, пускай тешится. Советую:
– Скажи Гафуру, чтоб снял с Рембо бронежилет.
– Зачем? Голова есть…
– На твоём месте, я бы целил наверняка. В грудь.
– Попаду куда надо.
Комедия! Неуклюже тащит пистолет из кобуры. Стрелял он не часто – это факт. Если вообще когда-нибудь стрелял.
– Зухур, зайди к нему со стороны. Слева или справа…
– Зачем?
– Если отсюда, то на линии выстрела – люди. Мало ли чего…
– Неважно. Я попаду.
Опять упёрся. Иду на хитрость:
– Кто б сомневался! Попадёшь. Но в этой позиции тебя Рембо заслонит. А станешь сбоку – целая панорама. Как в кино. На широком экране.
Хлопает меня по спине.
– Молодец! Хорошо предложил. Слушай, а если пуля в жилет угодит – пробьёт?
– Покажи пистолет.
Протягивает какой-то изукрашенный дамский пистолетик. Пожимаю плечами:
– Смотря с какой дистанции стрелять. А тебе-то что?
– Интересно.
– По ГОСТу броник должен останавливать пулю из "макарова" с пяти метров. Знал я двух орлов, которые затеяли дуэль в жилетах. Не знаю, из лихости или на спор – проверить, пробьёт или не пробьёт. Стрелялись метров с двадцати. Один попал. Пуля бронепластину не пробила.
– Двадцать метров… Далеко.
– У того орла, что принял пулю, были сломаны четыре ребра. И лёгкие ему размозжило. Умер на третьи сутки… Но то был пэ-эм. Насчёт твоей пукалки ничего сказать не могу. Пуля лёгкая, скорость маленькая… Вернее всего, броник не пробьёт и ребра не сломает.
– Пукалка! Слова выбирай.
– Ладно: твоё благородное оружие. А ты что, хочешь в броник выстрелить?
– Нет! Зачем?!
– В любом случае, бей с близкой дистанции. Метров с двух. Ещё лучше – в упор.
– Сам знаю.
Я, безразлично, в пустоту:
– Некоторые ещё оружие с предохранителя снимают…
– Где?! Покажи, как.
Показываю. Он поглаживает змея, шепчет: "бисмилло".
– Гафур, опусти его.
Телохранитель с силой давит Рембо на плечи. Рембо бухается на колени. Вскрикивает от боли. Разбил коленные чашечки, факт. Не беда, ему теперь не в футбол играть.
Зухур подходит, встаёт рядом с Рембо, лицом к толпе.
– Люди Талхака! Не для того я приехал, чтобы вас притеснять. Не за тем, чтобы нарушать обычаи. Я ваш земляк. Всех вас знаю. А вы все меня знаете…
Из толпы кричат:
– Знаем! Гиёза зачем убил?!
– Пастбище почему отнял? Все овцы погибли.
Смелые ребята, эти горцы. Или ещё не осознали, что к чему?
– Этих двух несчастных почему застрелили?!
Зухур:
– Да, товарищи, произошёл такой инцидент. Решим этот вопрос…
Кладёт на макушку Рембо руку. Левую. В правой – пистолет.
– Вот этот человек… Его обвиняют, говорят: он убил ваших односельчан. Он говорит, что защищался. Говорит, что ваши люди на него напали. Правда или не правда, пусть Бог судит. Если этот человек виновен в смерти тех несчастных, он погибнет. Если не виновен, пуля не причинит ему вреда…
Поня-я-я-ятно. Решил всех ублажить – и блатных, и местных. Потому и расспрашивал про бронежилет. Напугали-таки его духи. Ладно, пусть целит куда хочет. Без разницы. В любом случае выйдет по-моему. Если Зухур схитрит, то Гург дострелит.
Зухур отходит на пять метров вправо. Гафур разворачивает Рембо к нему грудью. Отходит в сторону. Зухур топчется: шаг назад, вперёд. Сначала не врубаюсь, к чему эти танцы с бубном. Затем соображаю: он сам ещё не знает, как поступит. И крови хочется, и боязно. Да и вообще страшно: Рембо смотрит в упор. Трудно убить человека, глядя ему в глаза.
В детстве я видел в газете снимок: во Вьетнаме какой-то узкоплёночный генерал расстреливает вьетконговца. Генерал, лысый, сухой, тощий, – руку наотлёт и прислонил ствол к самому виску партизана. Зухуру такое не под силу. Злости и бесчувственности у него хватает, но самолично убивать ещё не приладился.
Зухур наконец решается. Становится в стойку. Вытягивает руку с пистолетом. Застывает. Позирует. Растягивает удовольствие. Змей изгибается, кладёт голову ему на предплечье. Плакат…
Зухур высвобождает руку. Вытягивает вновь. Целится. Судя по углу, в грудь. Значит, пошёл у духов на поводу. Струсил.
Выстрел.
Отдача подбрасывает ствол вверх. У Рембо выносит затылок. Порядок! Гург может отдыхать. До поры… Фиксирую время. Семнадцать пятнадцать.