Книга о том, как непросто быть ребёнком и, одновременно, захватывающе интересно! О том, как жизнь и судьба лепят из ребёнка нестандартную личность. О том, что в детстве нет мелочей, и самое крошечное событие может явиться "ключиком" ко многим загадкам взрослой души…
Действие в повести разворачивается одновременно в двух временах - прошлом и настоящем. Главная героиня повести, уже взрослая женщина, отправляется с дочерью-подростком в город своего детства - Оренбург. И оказывается, что Детство - оно никуда не ушло, оно не в прошлом, оно мистическим образом - здесь…
Повесть написана ярким, образным языком, смешное и грустное на этих страницах - рядом.
Книга адресована всем неравнодушным родителям. А также - психологам, занимающимся проблемами детства. И самим подросткам.
Мария Романушко
Вырастая из детства
Вырастая из детства
Вчера приехали с Ксюшей из Оренбурга. Какая восхитительная была поездка!… Сразу захотелось дописать книгу про своё оренбургское детство. Она начата была после "Наших зим…", но потом другие книги её отодвинули на… целых шестнадцать лет!
В поезде, ещё на пути туда, вспомнила около восьмидесяти эпизодов оренбургского периода. Впрочем, я их никогда и не забывала. Не могу сказать, что поездка оживила память (с памятью было всё в порядке). Поездка усилила мою любовь к этому городу. Раньше я любила своё детство в нём, а теперь люблю ВЕСЬ этот дивный город.
Я действительно всё помнила. В отличие от вольногорского периода, о котором я говорила: "Не было там ничего", – оренбургское детство я лелеяла в своей памяти. Там у меня была первая настоящая дружба. Там я ощутила ВКУС СВОБОДЫ. Там взрослые не мешали мне жить – и это было прекрасно.
Взрослые были заняты своими взрослыми проблемами (ссорились, расходились, женились), а я была предоставлена самой себе. И это было так здорово! Впервые за всю свою пятилетнюю жизнь я была свободна – меня не водили в сад, я пока что не ходила в школу (а потом, когда пошла в неё, школа была на обочине моих интересов). В Оренбурге я не была замкнута в квадрате двора. Я жила так, как мне хотелось. И это было незабываемо и восхитительно!
Несмотря на несколько тяжёлых эпизодов того периода, произошедших по воле судьбы, и, несмотря на то, что со мной там постоянно что-то случалось, я в Оренбурге была счастлива. И как же было не съездить в город, где ты была счастлива? Как не навестить те места, при воспоминании о которых нежно замирает сердце?…
ДНЕВНИК ПУТЕШЕСТВИЯ В ГОРОД ОРЕНБУРГ
10 -18 октября 2004
10 октября 2004, 19-15, воскресенье.
Поезд № 44 "Москва – Оренбург". Он называется – "Оренбуржье".
Места 17 – 18. Моё – нижнее. Ксюшино – верхнее, она обожает ездить на верхней полке.
Десять минут назад мы отъехали от перрона Казанского вокзала. Нас провожал Гавр, милый наш папочка. Поезд запаздывал с отъездом, и мы с Гавром переговаривались через окошко пантомимой. На перроне было холодно – завтра в Москве обещают первый снег… В Москву сегодня пришла осень – всё за ночь стало жёлтым. А мы с Ксюшей едем на Южный Урал в надежде застать там хвостик бабьего лета…
Вообще-то, мы едем туда не за летом. Я хочу показать Ксюше ещё один город своего детства. Своего второго детства – оренбургского.
Я в Оренбурге не была 45 лет. Почти полстолетия!
На карте нашла обе улицы, на которых там жила – Полигонную и проспект братьев Коростелёвых. Очень хочется пройти по ним…
Кажется, что там всё по-прежнему. Хочется показать Ксюше мой любимый книжный магазин в нашем доме на Коростелёвых – вдохнуть его запах, от которого у меня в детстве кружилась голова… Хочется показать Ксюше степь и Сакмару – бурную реку. И несущийся с гор Урал…
Стало быть, у нас такие планы на эту поездку:
Посетить Полигонную улицу, поискать мой дом: вдруг жив?…
Посетить проспект братьев Коростелёвых, – надеюсь, наш прекрасный дом стоит, как стоял.
Навестить мальчика Тимура и подарить ему книги и игрушки.
Сходить в цирк (когда-то, именно в то время, когда я здесь жила), в нём выступал Леонид Енгибаров… Но в Оренбурге меня в цирк родители почему-то не водили. А жаль.
Ходить, ходить, гулять, гулять, собирать жёлтые листья…
Короче, наслаждаться маленьким отпуском! Я его заслужила. Я написала огромную книгу – "Там, где всегда ветер…", и буквально вчера Антон её сверстал. Хотя работы было на неделю, или даже на месяц. Всё-таки 22 печатных листа! Но он её сделал за один день. Такой у меня сынок – стремительный и безотказный. Настоящий друг. А сегодня он разрезал листы, приготовил книгу для ризографа. А я, за три часа до поезда, сделала обложку.
Делала обложку, мыла звериные вольеры, и так далее… До последней минуты – вся в делах.
Всё! Целую неделю живу без дел. Я – в отпуске. Ура!
…Долго раздумывала: в чём мне ехать? В Москве было так тепло, что ещё в пятницу вечером мне было жарко в лёгком плащике. В этом плащике я и решила ехать.
Но, выйдя сегодня из дому (уже отправляясь на вокзал), сделала два не очень приятных открытия.
Первое: На улице обнаружился ХОЛОД!!! Вдруг.
Второе: При попытке застегнуть плащик, – молния на нём сломалась! Бесповоротно.
Так что я еду в середине октября на Урал в летнем плащике нараспашку! Оригинально.
А наш сосед по купе везёт ёлку! Он её очень бережно укладывал на верхней полке, опасаясь, как бы при дорожной тряске корешки её не упёрлись бы в стенку и не повредились. Так что мы едем, можно сказать, с Дедом Морозом.
Не приедем ли мы, вместо ожидаемого бабьего лета, в ЗИМУ?…
Сосед Дед Мороз говорит о своей ёлочке с нежностью и гордостью: "Эксклюзив!"
22-25. Рязань.
…Я еду в Оренбург потому, что у меня неистребимая любовь к тем местам, где я жила, будучи ребёнком.
Оренбург для меня – совершенно особый город. Здесь я жила с ОТЦОМ! (Хоть и недолго). Сюда я ехала когда-то к ОТЦУ! Он меня встречал на вокзале. С мамой. И с чудесной куклой.
…Я хочу опять оказаться на этом вокзале. Хочу опять погулять по той степи, где отец возил меня верхом на спине… В той степи – где я училась ходить на лыжах, совершенно самостоятельно. В пять лет.
…Я хочу увидеть двор, где я играла с Мишкой Бочкарёвым. Может, и песочница, в которой мы познакомились, – всё на том же месте. Так бывает. Империи рушатся, а старые песочницы стоят на месте.
…Я хочу найти улочку, на которой мы когда-то прощались с отцом…
…Я хочу постоять на лестничной площадке, где мы с Мишкой уютными зимними вечерами играли на большом овчинном тулупе…
Не знаю, зачем мне это нужно. Но мне этого страстно хочется.
…Антон, как только мы начали собираться в путешествие, принёс мне карту Оренбурга. Гавр распечатал из Интернета историю города. И за последние три недели я узнала о своём городе детства в сто раз больше, чем знала о нём тогда, когда здесь жила.
…А тогда я жила здесь и не думала о том, что живу в уникальном месте – на границе двух континентов. Жила здесь и не знала, что Оренбург был построен когда-то – как военная крепость на далёкой окраине Российской империи… Не знала, что в Оренбурге, ещё с царских времён, работало много учёных, которые изучали Азию. Ведь Азия – вот она, рукой подать!…
Одним словом, об уникальности Оренбурга я, в пору своего детства, не догадывалась, и его замечательной историей не гордилась.
Но тогда я тоже о нём знала – не умом, а сердцем. И у меня здесь была СВОЯ история…
Оренбург – потрясающе красивый город! Уникальная лучевая-осевая застройка.
Я смотрю на его план – на этот удивительно гармоничный, музыкальный веер улиц – и наслаждаюсь. Никогда ещё такого со мной не было. Смотрю на план города – и получаю эстетическое наслаждение. Я влюбляюсь в этот город всё больше и больше. Я туда хочу!
…И вот, я туда еду!…
По вагону бегут бесконечной чередой продавцы ВСЕГО – смешных игрушек, печатной продукции, еды разнообразной, электрических чайников и массажёров, посуды всякой – каких-то глиняных горшков и горшочков. Продавец уверяет нас, что набор из шести таких горшков – прекрасный подарок! Любопытно, кто и кому потащит в подарок эти горшки?
Почти ночью наше купе посетил продавец драгоценностей и стал уговаривать меня купить хотя бы что-нибудь. Себе или дочке. Или, опять же, в подарок кому-нибудь. Я вежливо отказывалась. Он сказал:
– Вы всё равно скучаете, так я вам хотя бы расскажу о своём товаре.
Мою задумчивость он принял за скучание. И стал выкладывать из чемоданчика бесконечные коробочки с серёжками, колечками, брошками, кулончиками и прочим… Он буквально завалил меня этими коробочками! Так что я сидела на своей полке, поджав ноги, среди сверкания ненужных мне драгоценностей… Но рассказывал продавец действительно хорошо, красочно. Так что я даже позавидовала ему, как здорово у него подвешен язык. Эх, если бы я могла также талантливо рекламировать в издательствах свои книги!… Но, несмотря на его красноречие, пришлось признаться, что мы с дочкой ничего этого не носим, и даже дырочек в ушах для серёжек у нас нет.
– Ну, так купите в подарок кому-нибудь! – взмолился он.
Но, видя нашу непреклонность, собрал свои коробочки обратно в чемоданчик и, огорчённый, удалился. Эх, столько слов потратил на нас, а результат – ноль рублей, ноль копеек. Но я честно его предупреждала.
* * *
Чпок! Выключили свет в вагоне. Нужно делать баиньки. Ксюша на верхней полке настукивает на мобильнике послание (в Москву, друзьям) и слушает плеер – "Властелина колец". А я лежу во тьме и думаю об Оренбурге… Оказывается, это так просто – купить билет, войти в скорый поезд и…
Поезд несётся, как сумасшедший, как будто чувствуя моё нетерпение. Периодически он сильно кренится на бок, и пассажиры вместе с матрацами начинают съезжать со своих полок… Интересно, а мы можем перевернуться?… И я тут же начинаю лихорадочно соображать, как буду спасать Ксюшу…
Ой, что за глупости лезут мне в голову! Антон бы посмеялся надо мной. Но поезд действительно мотает сверх всякой меры…
Одиннадцать вечера. Спать совершенно не хочется. Мы с Ксюшей совы, дома засыпаем в два часа ночи, а то и позже… Лежу и перебираю в уме, как бусинки чёток, драгоценные воспоминания…
* * *
…Когда я вспоминаю детство на Философской улице, во мне как будто включается орган…
Да, моя Философская улица – это музыка. Множество мелодий, сплетённых в одно неразрывное звучание – такая могучая полифония… Лица, имена, события, запахи… И при этом всё – в цвете! Цветомузыка!… Почти до пяти лет.
А потом настало моё второе детство. Это уже Оренбург.
Четыре оренбургских года помнятся очень ярко. Но уже не как полифонический поток. Это – отдельные эпизоды. Как будто разноцветные стёклышки в мозаике…
Эта удивительная мозаика так и живёт в моей памяти, не тускнея, вот уже полсотни лет. И ни одно стёклышко за эти годы не выпало, не утратилось. Наоборот! Рисунок на многих стёклышках, на первый взгляд – простенький, бытовой, с годами приобрёл поистине символическое значение.
Я смотрю на эту мозаику… и мне (из моего сегодняшнего дня) начинает казаться, что вся моя взрослая жизнь была зашифрована в этих разноцветных стёклышках. Некоторые эпизоды – как маленькие притчи. Разгадать смысл которых дано только мне одной… Через эти эпизоды мне было показано, что во мне главное. Показано, в чём сильные и слабые стороны моего характера. Показано, к чему надо готовиться, какие свойства в себе оттачивать. Но это сейчас – из сегодняшнего дня – всё так хорошо понимается.
А тогда – я просто ЖИЛА. А судьба и обстоятельства старательно лепили меня…
Когда-то я занималась керамикой, и очень хорошо понимаю, чем одно состояние глины отличается от другого. Точно так же одно состояние души ребёнка отличается от другого.
Каждый новый этап наступает резко. Для самого материала это и радостно, и болезненно. Ещё бы! Сначала Мастер тебя согревает в своих руках, разминает любовно… Никаких резких движений, только нежное, задумчивое разминание, проминание… Насыщение воздухом и влагой, мелодиями, цветом… всякими пахучими, волнующими маслами… Внимательное прислушивание, вглядывание в мягкий, податливый кусок глины – интересно, какой образ зашифрован в нём?…
А какова роль родителей? – спрашиваю я себя. От них-то что-нибудь зависит?…
И тут меня осеняет: так они и есть воплощённые руки и глаза Мастера! Без них Мастер "как без рук". А ещё родители ответственны за атмосферу любви. Без любви глина быстро засыхает, черствеет – и из неё уже ничего не вылепить…
А потом Мастер начинает прикладывать к тебе ощутимые усилия. Для придания определённой формы и определённого смысла твоей душе, твоему характеру. На этом этапе разные инструменты в руках Мастера уже появляются – так называемые "стеки". Стеки для формирования души, для лепки характера – это разные жизненные обстоятельства. Роль стеков играют и близкие люди. Сами порой о том не догадываясь… Стеки могут быть разумными, а могут быть – слепыми орудиями в руках Мастера. Так что очень даже чувствительно, когда над тобой так трудятся. И больно бывает, и временами страшно…
Здесь два пути: можно расползаться в руках Мастера, противиться его действиям, стремиться остаться бесформенной массой. Свобода выбора есть у каждого. Даже у куска глины. А можно помогать Мастеру, участвовать в собственном рождении. И даже… подсказывать Мастеру, кем ты хочешь стать! Мастеру радостно работать с таким мыслящим и активным куском глины. Мастер, собственно, и озабочен тем, чтобы УГАДАТЬ затаённый образ и смысл именно вот этого куска…
Кто-то считает, что личность приходит на Землю уже готовой. Зрелой. Всё знающей и всё понимающей. Эх, если бы так!… Тогда не было бы уродливых судеб. Тогда не было бы людей, мающихся от непонимания, зачем они здесь, на Земле… Тогда ни воспитание, ни встречи, ни события, ни страдания, ни любовь не играли бы никакой роли. Были бы лишь пёстренькой декорацией… Тогда не было бы вообще смысла в земной жизни. В земном пути души.
Нет, вряд ли с рождением ребёнка на землю приходит уже зрелая ЛИЧНОСТЬ. Скорее всего, до рождения происходит только ЗАМЕС. И Богом в этот замес вкладывается, как зерно, – МЫСЛЬ, ИДЕЯ. О том, ЧТО из этого замеса должно, точнее – может (в идеале) получиться. "Должно" звучит слишком жёстко, безвариантно, не предполагая свободы выбора. А свобода у нас всё же есть.
В моей жизни всё сложилось таким замечательным образом, что каждый этап (разминание, лепка, обжиг) проходил на новом месте. Поэтому я так отчётливо всё вижу. Как это происходило.
В Днепропетровске, на Философской улице, руки Мастера нежно разминали мою сущность, готовя её к этапу лепки…
В Оренбурге – меня уже ЛЕПИЛИ. Руки Мастера делали это очень энергично. Мне придавали какую-то необычную форму…
После Оренбурга было короткое возвращение на Философскую улицу. Где мне дали тихонечко обсохнуть, отдохнуть, подготовиться к обжигу…
А в Луганске, как только приехали туда, меня тут же засунули в муфельную печь! На первый обжиг. Он называется "утильным". И если изделие не треснуло при этом, первичном, обжиге и не развалилось, то в муфеле поддают жару…
Вот в Вольногорске мне и поддали жару!… Обжиг был долгим, температура порой зашкаливала… Можно было запросто треснуть и развалиться на множество бесформенных фрагментов…
Но вот – жива, цела, лежу на вагонной полочке и размышляю о жизни. О её дивных возможностях… Ведь Жизнь – это и есть тот самый великий и мудрый Мастер.
* * *
…А до Оренбурга была последняя зима на Философской.
Это была какая-то раздвоенная жизнь. Мне было всего четыре года, но я уже познала, каково это: физически жить в одном месте, а мыслями – в другом.
Мыслями я жила в Оренбурге на Полигонной улице, дом 8, кв. 7, – там жили мои мама и папа. И ПАПА! И то, что он жил с мамой, это для меня означало, что он живёт как бы и со мной тоже. Огромное расстояние между нами, конечно, не могло не огорчать меня, но оно всё же было не в силах разрушить мою радость:
НАКОНЕЦ-ТО МОЙ ПАПА – С НАМИ!
Они с мамой писали мне письма. Я уже умела читать. Помню эти листочки с крупными печатными буквами – первые в моей жизни письма. Никогда ещё я так не ждала весну. Весной мы с бабушкой должны были уехать в Оренбург. К маме и ПАПЕ.
Удивительно, как я любила его – своего отца. А ведь я его видела всего несколько раз в жизни! Первый раз, когда мне было года три. Он пришёл, а мамы не было дома. Видимо, она была в институте. И бабушка тоже куда-то отлучилась. Я была одна дома, в нашей комнате.
Отец стоял у окна, долго-долго… Он стоял у окна, за которым густели сумерки… а мама всё не приходила. И бабушка тоже. Он грустно и отрешённо смотрел в окно, а я – с благоговением – на него. Вряд ли он не прикоснулся ко мне, не обнял и не поцеловал, когда вошёл, вряд ли не сказал мне ни слова, но это почему-то не запомнилось…
А запомнилось только – МОЁ СОЗЕРЦАНИЕ ОТЦА. Он был прекрасен: высокий, в своём белом полотняном костюме, с тёмными волосами, красиво откинутыми назад… И эти синие-синие глаза!…
Я видела отца первый раз в жизни. Потому что встречу в пятидневном возрасте, когда он нёс меня из роддома, я, увы, не запомнила. Но, тем не менее, та – САМАЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА – уйдя в глубины подсознания, растворилась в каждой клеточке моей памяти, окрасив жизнь печалью… У моей печали было имя – "жизнь без папы".
И, чтобы уравновесить эту безмерную печаль, которая была слишком тяжела для детской души, моё воображение подарило мне сладкую мечту – о будущей (когда-нибудь!…) жизни с отцом. Мечта эта была очень сильна. Таким образом, на одной чаше весов лежала печаль, а на другой – мечта. Они уравновешивали друг друга – и можно было жить…
Поэтому, когда он вошёл – я сразу узнала его. Как я могла не узнать его? Ведь он жил в моём сердце. Он жил в каждой моей клеточке!
И вот теперь он стоял у окна и грустно молчал. Я тоже молчала. Я была не болтливым ребёнком. Слишком застенчивым. Может быть, даже робким. Я сидела у дальней стены нашей комнаты, на корточках, обхватив коленки руками (это была моя любимая поза), – и не смела приблизиться к нему. Я – СОЗЕРЦАЛА. Впитывала его образ, засасывала в память каждую его чёрточку, как будто чувствовала, что вновь долго, очень долго его не увижу…
Моё созерцание отца было почти религиозной медитацией… Так смотрят только на божество. Он и был для меня божеством.
Эта картина до сих пор живёт в моей памяти. С годами она становится только ярче…