И еще одно противоречие: если большевики вот-вот рухнут, зачем все эти усилия? Большая пресса Запада уже не менее десятка раз сообщала о падении нового режима. А если они продержатся, скажем, целый год? Что будет с посольством, с самим Яхонтовым? Формально они уже никого не представляют. Еще 5 декабря большевики разослали по всем российским посольствам телеграммы с требованием подчиниться новой власти, а в случае отказа - устраниться от работы. Естественно, все послы игнорировали это требование узурпаторов. Стало, правда, известно, что нашлось двое малодушных: Унгерн-Штейнберг в Португалии и Соловьев в Испании. К счастью, местные власти перехватили их телеграммы. Господин Бронштейн, он же товарищ Троцкий, оказался генералом без армии - его как главу дипломатического ведомства не признал никто. Смешно и подумать, что этого никому не ведомого субъекта признает князь Кудашев или Бахметьев, Маклаков или тот же Крупенский. Но закономерен вопрос: кому подчиняется посол Крупенский? Министру иностранных дел Терещенко? Но Терещенко сидит в тюрьме. Впрочем, о судьбе его толком ничего не известно, но всяком случае МИДом он не руководит, ибо МИДа уже нет. Есть НКИД во главе с Троцким, которому не подчиняются послы. Чьи же они послы? Что же делать? Сидеть сложа руки, ожидая падения большевиков?
- …Меня поражает, сколь много русских офицеров у нас в Иокогаме и, видимо, у вас в Токио сидят сложа руки и ждут падения большевиков, - так говорил вице-адмирал А. В. Колчак, приехавший в посольство проститься. Александр Васильевич пару месяцев назад прибыл в Японию из США, где он возглавлял русскую морскую миссию. Жил он в Иокогаме, русских сторонился, общался больше с японскими и английскими военными. Рассказывали, что вице-адмирал ударился в восточную мистику, изучает дзэнбуддизм, часами сидит у камина с обнаженной самурайской саблей в руках, улавливает в бликах на стали какие-то вещие знаки. Яхонтову было интересно встретиться и поговорить с этим странным, но во всяком случае последовательным человеком. Известно было, что Колчак резко настроен против революции.
Поговаривали, что Керенскому сумрачный вице-адмирал внушал страх, и он с охотой сплавил его в длительную командировку к союзникам. А среди офицеров уже ходила, обрастая подробностями, легенда о том, как Александр Васильевич Колчак в ответ на требование революционных матросов сдать оружие бросил за борт свой адмиральский кортик (по другой версии - парадную "Георгиевскую" саблю). И вот они сидят в яхонтовском кабинете, и Колчак, любуясь кавказским кинжалом, говорит о том, что надо действовать.
- Я предпочел стать кондотьером, - говорил Колчак, - зачислен на службу его величеству английскому королю. Меня направляют на месопотамский фронт. Правда, там, ходят слухи, сейчас свирепствует холера, но, ей-богу, почетней погибнуть от холеры, чем от руки какого-нибудь сознательного пролетария.
Термин "кондотьер" Яхонтову показался не совсем достойным, хотя, в сущности, он и сам подумывал о том, чтобы вступить в одну из союзных армий. Но Яхонтов имел в виду победоносное завершение войны против Германии и ее союзников, а Колчак - "исцеление России", пусть даже с помощью чужеземных докторов. Вот это-то и пугало Яхонтова. Он не склонен был идеализировать "докторов" и опасался, как бы они не впали в соблазн пограбить в доме тяжелобольного. Смутило его также принципиальное непризнание Колчаком чего-либо позитивного в революции. Яхонтову казалось, что легкость, с которой Россия рассталась с монархией, - доказательство того, что самодержавие изжило себя. Колчак смотрел на проблему иначе. Если и была ошибка у старого режима, считал он, то лишь одна - неоправданный либерализм. Надо было бить, расстреливать, вешать. Мы сами, сказал он, распустили народ. Мне, морскому офицеру, стыдно, что матросики - ударная сила большевизма.
Расстались с "кондотьером" не то чтобы сухо, но как-то даже и с облегчением. Контакта не получилось. Больше они не встречались никогда, но Колчаку было суждено, самому о том не зная, сыграть немалую роль в жизни Яхонтова.
Отставка
Два этих визита - ротмистра Тарханова и вице-адмирала Колчака - каждый по-своему укрепили Яхонтова во мнении, что с его службой надо кончать. Посол Крупенский уже открыто высказывался за интервенцию. Уже на Владивостокском рейде маячили японские и британские военные корабли. Уже слали консулы телеграммы со слезными просьбами о защите иностранцев в России. Росло число отрядов, разбойничающих в Сибири и на Дальнем Востоке. Ни для кого не было секретом, что барон Унгерн, барон Тирбах, равно как Семенов, Калмыков и другие атаманы и атаманчики, получают вооружение и снаряжение отнюдь не из русских источников. Но формально дело обставлялось так, якобы средства поступали через русское посольство в Японии, через военного атташе Яхонтова. Виктора Александровича, принципиального противника иностранной интервенции, роль, которая отводилась ему в этой комедии, совершенно не устраивала.
Боевому офицеру место на фронте - ведь война далеко не кончена. Нет возможности сражаться в Галиции - будем сражаться во Фландрии или в Ломбардии. Был, конечно, еще один путь - вернуться в Россию, добраться, например, до старого приятеля Дутова, поднявшего в оренбургских степях знамя антибольшевистского мятежа, и принять участие в разгорающейся гражданской войне, но Яхонтов отверг его для себя. Он не хотел участвовать и братоубийстве. Он еще надеялся на какое-то сравнительно бескровное разрешение конфликта внутри России. Но надежды рушились одна за другой. Большевики так и не исчезали, хотя, по расчетам самых уважаемых авторитетов, они должны были уже давным-давно сгинуть. Не сбылись надежды на Учредительное собрание, которое, как казалось Яхонтову, могло повести Россию путем золотой середины. Не особо заботясь о своей международной репутации, большевики разогнали "учредилку".
Но окончательно подтолкнул Яхонтова к решению об уходе со службы страшный день 4 марта. Это был по истине день плача на реках вавилонских. Если все другие сообщения из России и о России не всегда получали в посольстве одинаковую оценку (были там, например, монархисты, для которых разогнанные учредиловцы были такими же врагами, как и большевики), то 4 марта взрыв негодования был совершенно единодушным.
В этот день все телеграфные агентства мира оповестили, что накануне в Брест-Литовске Советская Россия подписала мирный договор с немцами. Ранее доходили какие-то странные известия о распрях в большевистском руководстве, о том, что, посылая делегацию для ведения внешнеполитических переговоров, они сами толком не знали, что хотят. То они чуть было не приняли немецких условий, но потом Бронштейн-Троцкий понес какую-то околесицу "ни мира, ни войны" (что это, никто не мог понять). Воспользовавшись дипломатической малограмотностью узурпаторов, немцы пошли в наступление и чуть было не взяли Петроград. Тут большевики спохватились и срочно стали создавать армию (по принципу "на охоту ехать - собак кормить"). И вот он, плачевный итог четырехмесячного большевистского правления, перечеркнувший века собирания державы. От России отторгались Польша, Лифляндия, Литва, Эстляндия, Курляндия, часть Белоруссии; к Германии отходили Рижский залив с Ригой и Моонзундские острова; Финляндия и Украина объявлялись самостоятельными государствами; к Турции отходила Восточная Анатолия… Всего Россия теряла миллион квадратных километров территории с населением в 46 миллионов человек. На этой территории производилось три четверти железа, добывалось девять десятых каменного угля… Но и это не все. Немцы временно оккупировали многие земли восточнее указанной в договоре линии. Надлежало немедленно закончить демобилизацию русской армии и распустить вновь образованные отряды Красной Армии… Военные корабли требовалось привести в русские порты и интернировать до общего мира пли разоружить. На Россию накладывалась также огромная контрибуция.
Столпившись у карты России, дипломаты с ужасом осознавали случившееся.
- Ну вот, "товарищи" и доигрались, - сдержанно сказал Крупенский, но другие не могли удержать себя в руках.
- С какой стати большевики продают Россию?
- Вот кухарки и управились с государством…
Заместитель Яхонтова полковник Подтягин плакал, не стыдясь слез. А Виктор Александрович вспоминал, как всего пять месяцев тому назад в Таврическом дворце он слушал выступление Троцкого. Он четко помнил его ладную, чуть полноватую фигуру, театрально встрепанные волосы, блеск пенсне, белоснежный платок, которым оратор промокал лоб, его по-актерски отточенные жесты, безусловно эффектное красноречие и задавал себе тот же вопрос: почему, кто дал право этому субъекту ревизовать многовековую российскую историю? Кто дал ему право зачеркивать результаты ратных и государственных трудов Петра, Екатерины, Богдана Хмельницкого, Румянцева, Суворова, Ермолова, кто дал ему власть сделать бессмысленным подвиг Брусилова, кто? Ответа Виктор Александрович не находил.
Понимая бессмысленность своего жеста, Яхонтов все же собрал офицеров и предложил послать в Петроград протест. Как и в декабре, Петроград откликнулся оперативно. Яхонтову предлагалось прибыть на берега Невы и предстать перед революционным трибуналом. В тот же день поступила вторая телеграмма. Всем офицерам старше 37 лет разрешалось уйти со службы, более молодым - по болезни. Яхонтов тут же отправил прошение об отставке в связи с состоянием здоровья. Из Петрограда сообщили, что на его место назначается гражданин Будберг, которого Яхонтов хорошо знал как генерала и барона. Сейчас эти его переговоры с властями, которые он не признавал, могут показаться странными, но именно так все это и происходило. Советская власть старалась сохранить на службе специалистов из всех министерств. Увы, немногие откликнулись на этот зов. Не откликнулся и Яхонтов…
Крупенский с облегчением узнал об уходе Яхонтова. Военный атташе, не склонный заниматься организацией интервенции, был послу не нужен. Но дипломат есть дипломат - он, конечно, изобразил искреннее сожаление.
- Виктор Александрович, - сказал посол на прощание, - хоть вы теперь и частное лицо, сделайте милость, неволить не могу, прошу, очень прошу, когда прибудет этот большевистский барон, встретьте его и скажите, что мы его не примем.
И вздохнул:
- Наверное, вы правы. В это сумасшедшее время от российских дел лучше держаться подальше.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В лабиринте
"Намерен задержаться в Америке и Европе"
Бывший барон, а ныне гражданин Будберг беззаботно рассмеялся, когда встретивший его Яхонтов предупредил старого знакомца, что Крупенский откажется от сотрудничества с большевистским посланцем.
- Разумеется, разумеется, генерал, - изящно грассировал барон. - Но надо было как-то вырваться из этого кошмара. Вот и весь секрет моей службы у "товарищей"…
- Вы намерены обосноваться в Японии, барон?
- О, сначала надо осмотреться, отоспаться, простите, отмыться, а потом решать.
- А я уезжаю, барон. В Америку. И спросил я о ваших планах не случайно. Сегодня распродажа моего имущества, и если вас что-то интересует…
- О, премного благодарен. Но вряд ли есть смысл устраиваться где-то надолго. Большевики обречены. На юге против них грозная сила - Корнилов остается знаменем порядка. С севера нависают финны, на Урале - Дутов, Сибирь практически не связана с Европейской Россией. Уверяю вас, генерал, большевистский анекдот скоро будет досказан. Буду молить бога, чтобы они не успели разграбить мою петербургскую квартиру.
На распродажу яхонтовской коллекции восточных ковров, бронзы, фарфора, парчи и оружия собрался весь токийский бомонд. В скудной развлечениями жизни дип-корпуса аукционы всегда вызывали большой интерес. Но на "свой" аукцион Яхонтовы не пошли. Что ни говори, а было грустно. Кстати, посол Французской Республики так и не смог купить коллекцию ковров, о которой он мечтал. Его переиграл доктор Джонсон из британского посольства, оказавшийся хорошо осведомленным о яхонтовских коврах. Аукцион прошел весьма успешно, и Яхонтовы получили изрядную сумму. Даже подержанный автомобиль удалось продать за двойную цену - во время войны импорт авто был практически прекращен. Продал Яхонтов и письменный стол из кабинета, за которым так чертовски удобно было работать. Не ехать же в Америку со столом! Из всего кабинета в дорожный чемодан была уложена только тщательно завернутая в рисовую бумагу благодарственная солдатская грамота в рамке…
Отъезд Яхонтовых вызвал в кругах дипкорпуса оживленные пересуды. Назывались самые фантастические планы русского генерала, говорили даже, что он решил помириться с большевиками и вернуться в Россию. Виктору Александровичу стало известно, что о нем активно наводит справки сам шеф полиции. Это было неприятно. И Яхонтов решил положить конец пересудам, рассказав о своих планах через газету. Он выбрал "Джапан адвертайзер". Из выходивших на английском языке она была самой читаемой.
"Я действительно собираюсь в Россию, - писал Яхонтов, - так как всякий русский человек, искренне любящий свою Родину, рано или поздно возвращается домой и старается сделать для своей страны все, что в его силах. Однако до возвращения домой я намерен задержаться в Америке и Европе. Я намерен предложить союзникам, общему делу Антанты свое воинское умение и даже свою жизнь. Я докажу, что русские верны своему слову, что далеко не все они - предатели, изменяющие слову и общему делу союзников".
Намек на "коварство" большевиков был более чем прозрачный. Рассказав о своих личных планах, Яхонтов дальше дал свою оценку происходящих с Россией бедствий. Он писал, что страна не впервые за свою долгую историю оказалась на краю пропасти и перед угрозой расчленения. Но из всех кризисов в минувшие века Россия выходила успешно, опираясь лишь на свои силы, причем выходила каждый раз обновленной, с еще большей жизненной силой. Редактор предложил заголовок "Нынешний кризис выявит подлинных друзей России". Автор согласился. Статья, однако, не привела к восстановлению отношений с офицерами.
Они, правда, явились на проводы Яхонтовых, но лишь потому, что Мальвина Витольдовна была дамой-патронессой русского военного санатория в Токио. И 20 марта, в час прощания, на борту русские офицеры поднесли Мальвине Витольдовне роскошный букет. "Члена шайки Керенского" они игнорировали. Но в общей толчее проводов это прошло не особенно заметно.
И вот на борту японского судна "Карио-мару" Яхонтов впервые в жизни пересекает океан. По нынешним понятиям скорости тогда были невысокие. Но переход не казался мучительно долгим. Яхонтов был рад возможности отдохнуть и поразмыслить. Среди пассажиров было много американских миссионеров, возвращавшихся из Китая с семьями. Олечка целыми днями играла с американскими ровесницами. С Яхонтовыми плыли их друзья - две семейные русские пары, которые решили попытать счастье в Америке. Рассуждая о кисельных берегах, молочных реках, которые ожидали их в стране демократии и равных возможностей, они склонялись к мысли о том, чтобы купить всем вместе ферму в Калифорнии. Подразумевалось, что в сем предприятии примут участие и Яхонтовы. Виктор-Александрович не препятствовал Мальвине Витольдовне обсуждать эти маниловские планы. Его спутники, казалось, совсем позабыли, что еще идет война. И если, как он писал в "Джапан адвертайзер", для него отпала возможность сражаться на Восточном фронте, он скрестит свою шпагу с неприятельской на Западном. Слава богу, у него блестящее военное образование, разносторонний опыт, в том числе фронтовой. Такие специалисты на дороге не валяются, тем более в САСШ (так русские тогда называли США).
Оставив семью в Сан-Франциско, который всем сразу как-то очень понравился, Яхонтов с легким сердцем сел в поезд, идущий на восток. Впервые был он в США, впервые пересекал Американский континент, каждый миг приносил новые и неожиданные впечатления. Яхонтову доводилось быть в Германии, Франции, Англии, Норвегии, не говоря уж о восточных странах. Америка сразу пленила его красотой пейзажей и простором, размахом, которого он не встречал нигде, за исключением, разумеется, России.
Видимо, Яхонтов попал действительно на другой край земли. То, чем он жил, было бесконечно далеко и мало кого интересовало. Попутчиком Яхонтова оказался профессор Гарвардского университета. Яхонтов знал, что это один из лучших университетов мира, и с должным почтением внимал своему спутнику. Тот очень подробно доказывал, что Нью-Йорк - "не Америка" (это потом Яхонтов слышал тысячи раз), а что "истинный вкус Америки" имеет только Бостон. Яхонтов узнал много интересного о Бостоне, но его не то что укололо - удивило, что профессор ни о чем не расспрашивал его самого. Когда же Виктор Александрович что-то сказал об архитектуре Петрограда, профессор невозмутимо заметил, что Россия не входит в круг его интересов. По доброте душевной Яхонтов сделал вывод, что он встретил ученого-чудака. Он еще не знал тогда, что это чисто американская черта, свойственная миллионам жителей этой страны.
Как и всех европейцев, впервые попадающих сюда, его ошарашил Нью-Йорк. Ошарашил и очаровал. Ему сразу понравился этот город - размахом, динамизмом, тем, что Виктор Александрович назвал для себя дерзостью. В Нью-Йорке его встретил русский генеральный консул Михаил Михайлович Устинов. Он помог Яхонтову устроиться в недорогой, но приличной гостинице, отвез в "Утюг" ("Флатайрон") - так из-за его формы называлось здание, которое занимала русская военная закупочная комиссия. Яхонтова поразил огромный штат офицеров, который набился в этот далекий от фронтов "Утюг". Поразило и то, что офицеры учинили ему форменный допрос о его позиции, взглядах на те или иные стороны событий в России. Поразил тон, какой они взяли в разговоре с ним, боевым офицером, два года проведшим на фронте, пусть и с ушедшим в отставку, но генералом! Яхонтов был не из тех, кого можно "взять на испуг". Отвечал резко, сам в свою очередь ставил вопросы в лоб. Ему очень быстро стало ясно, что перед ним - сбитые с толку люди, политически не то что наивные - инфантильные. Ему показалось, что вся Россия для них персонифицировалась в личности царя, что без царя Россия, народ, страна для них нечто пугающее, непонятное и им гораздо легче думать, что такого вовсе и нет, "потому что не может быть никогда".
Консул Устинов только рассмеялся, когда при прощании Яхонтов поделился с ним своим мнением о нью-йоркском офицерском обществе.
- Ах, дорогой Виктор Александрович! Не судите да не судимы будете. Смотрели сегодняшнюю "Таймс", нет, не лондонскую, а здешнюю, "Нью-Йорк таймс"? Опять сенсация - падение большевиков. Ей-богу, это уже раз в двадцатый. Я - не верю, пытаюсь сопоставлением различных источников вылущивать истину, как ядро из орешка. Знаете, я сразу не поверил даже тогда, когда они написали о гибели генерала Корнилова…
- Лавр Георгиевич?!
- А вы не знали? Погиб. В бою под Екатеринодаром. Так вот, я пришел к убеждению, что наша несчастная родина вышла за пределы исторической логики. Что вы удивляетесь этим молодым людям из "Флатайрона"? А как реагировать мне? Вот фотокопия одного прелюбопытнейшего, во всяком случае для меня, документа.
Устинов достал из бумажника фотографию. Яхонтов прочел:
"Российский народный Комиссариат иностранных дел имеет честь уведомить Американское посольство в Петрограде, что русский консул в Нью-Йорке господин Устинов отстраняется от исполнения должности и что консулом Российской республики в Нью-Йорке назначается гражданин Джон Рид.
Подпись - Чичерин".
- Кто такой Чичерин и кто такой Джон Рид?