С тех пор она нет-нет да и произнесет: "Всю мою жизнь испортил Париж!" Ведь их роман с Кремером и зародился в этом городе любви. Как ни банально это прозвучит.
Сейчас, вспоминая всю свою жизнь, она с ужасом думала, что если бы не та поездка, перевернувшая разом обе жизни, были бы они вместе? Ведь уже сколько раз судьба сталкивала их нос к носу в самом прямом смысле этого слова, но…
И дело даже не в том, что оба они были несвободны. Просто Кремер абсолютно не воспринимал ее как женщину, с которой можно связать свою судьбу. А один раз вообще назвал "своим парнем". Сказать, что она тогда обиделась на него, - значит не сказать ничего. Но виду не показала.
В 1970 году они вместе работали над фильмом "Эксперимент". Более того, именно Кремер и порекомендовал режиссеру Евгению Радомысленскому взять ее на главную роль. Он в то время пробовал Татьяну Доронину, но что-то у них не клеилось, и Радомысленский мучительно раздумывал над тем, кто же будет играть героиню. Как потом она узнала, Кремер сказал: "Возьми Танечку Шмыгу. Она - стопроцентное попадание в эту роль. Поверь, я с ней работал и знаю, насколько она талантлива. Ей очень многое подвластно".
И вот однажды они столкнулись в коридоре Останкино: "Танечка, как вы смотрите на то, чтобы пойти сегодня в ресторан?" - "С удовольствием", - почему-то именно так ответила она тогда, хотя рестораны как таковые не любила, да и дома ситуация вовсе не располагала к тому, чтобы идти в ресторан. С возрастом характер Владимира Аркадьевича не улучшался и его неоправданная ревность иногда просто зашкаливала. А с другой стороны, чем выслушивать очередные подозрения и до утра выяснять отношения, уж лучше она проведет время в приятной компании - тем более с этими людьми ее связывает довольно длительная работа над фильмом.
Если бы она знала, чем закончатся посиделки в ресторане, может, она и не стала бы предупреждать своего мужа, но… Вечное чеховское "если бы знать…".
- Я только предупрежу Владимира Аркадьевича, чтобы он не волновался.
Кремер лишь плечами пожал.
Канделаки она застала практически в дверях, в тот день шел "Цыганский барон" в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, где он пел Стефана.
То ли у него было хорошее настроение, то ли он уже настраивался на роль, но ее рассказ о том, что она задержится, потому что решили отметить окончание съемок фильма, он принял спокойно и даже предложил заехать за ней в ресторан после спектакля.
- Бог с вами, Владимир Аркадьевич! - У нее тоже было прекрасное настроение. - До того как у тебя закончится спектакль, я уже буду дома. Я же ненадолго, ты же знаешь, как я "люблю" рестораны.
Греческий грузин или грузинский грек, именно так называли в Москве Канделаки, сам обожавший застолья и знающий в них толк, прекрасно понимал, о чем идет речь: его жена весьма прохладно относилась к посиделкам в ресторане и уже через пять минут после начала чувствовала себя неуютно, вот дома - пожалуйста.
- С кем идешь-то? - Вопрос прозвучал скорее для приличия.
- Радомысленский, Кремер, - словно школьница, перечисляла она фамилии мужчин, с которыми ей предстояло провести вечер в ресторане.
- Кремер? Ну-ну… - почему-то сделал акцент на этой фамилии муж. - Приятного вечера.
- Тебе - удачного спектакля!
- Спасибо.
Она не знала, как было принято в других актерских семьях, но в ее было именно так: они с Канделаки всегда желали друг другу удачного спектакля. И даже если были в ссоре и не разговаривали, все равно произносили: "Удачного спектакля". А ссорились они в последнее время все чаще и чаще. За собой она вины не чувствовала - как правило, заводиться начинал Канделаки, он терял над собой контроль и частенько в своих обвинениях перегибал палку. Будучи по-женски мудрой, она все прекрасно понимала. Что-то знала, о многом догадывалась. Канделаки был видным мужчиной и, несмотря на свой возраст, имел у женщин невероятный успех. А лучшее средство защиты, как известно, - нападение. Вот он и нападал, обвиняя во всех смертных грехах ее. А остыв, начинал просить прощения.
В ресторане "Золотой колос" она оказалась в компании пятерых мужчин. Они так лихо заказали аперитив и закуски, даже не заглянув в меню, что вызвали ее невольную улыбку. Она сразу поняла: все стараются ради нее - единственная женщина в мужской компании. Шутки, анекдоты сыпались с разных сторон, они наперебой ухаживали за ней - и ей это было приятно. Что уж тут скрывать - она хотя и была уже много лет замужем, но Владимир Аркадьевич не всегда был к ней внимателен. Уж сколько лет прошло, а она до сих пор помнит то свое ощущение от одного эпизода.
Восемнадцатое апреля 1959 года. В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко - премьера оперы Пуччини "Тоска" в постановке Канделаки. Они вместе приехали в театр, вместе смотрели спектакль из директорской ложи (в тот день роль Скарпиа исполнял другой актер), вместе отправились на банкет. Как всегда бывает в день премьеры, актеры были взбудоражены, глаза блестели не столько от выпитого, сколько от того состояния, которое любой актер испытывает в такой день: все страхи позади, спектакль сыгран, шлифовать роль можно начать и завтра с утра, а здесь, на импровизированном банкете за кулисами родного театра, можно наконец отдохнуть. Все замечания будут завтра. А сегодня - лишь поздравления. Тосты лились рекой: один заканчивался, говорился другой. Слова благодарности перемешивались с воспоминаниями о совместной работе. Она сидела рядом с мужем - Канделаки радовался успеху спектакля. И вдруг как гром среди ясного неба:
- Танечка! Я сейчас тебя отправлю домой, а сам приеду чуть позже.
Она лишь вопросительно посмотрела на него.
- Я еду на Котельническую - приехали мои родители. Ты же умная девочка, все понимаешь…
Словно удар наотмашь. Муж отправляется в прежнюю квартиру, где живет его бывшая семья, там же остановились и его родители, с которыми он ее пока не торопится знакомить. Обида захлестнула ее, слезы готовы были хлынуть из глаз, но она загнала их обратно. Нельзя показывать вида, что расстроена.
В то время они жили в маленькой квартирке с дощатыми полами на улице Красина, которую ей помог получить театр. Все правильно: не звать же гостей туда.
- Танечка, - услышала она, садясь в машину, - а вы разве не хотите разделить праздник вашего мужа?
В глазах актрисы, произнесшей это, явно виделось злорадство.
- Почему же, - она собрала все свои силы, чтобы достойно ответить, - я только что его разделила. Просто у меня завтра с утра репетиция, и Владимир Аркадьевич, прекрасно зная об этом, дает мне возможность отдохнуть. Надеюсь, он на меня не обидится. Да, Володя?
Волю слезам она дала только дома. Подрезая подаренные Канделаки цветы и расставляя их по вазам, она сама себя уговаривала, что у нее действительно завтра репетиция и она должна отдохнуть. Ей нужно выспаться. Иначе голос завтра звучать не будет.
- Девочка моя, - услышала она, - ты спишь?
На часах было шесть утра. Она попыталась сделать вид, что спит.
Через какое-то время обнаружила мужа сидящим на кухне.
- А что случилось с моими любимыми глазками? Почему они такие мутные? Танечка, что случилось? Ты плакала? Ты обиделась?
- Владимир Аркадьевич! Ты же прекрасно знаешь, что у меня аллергия. Вчера за столом многие курили, а актрисы вашего театра понятия не имеют о том, как надо душиться. Выливают на себя по полфлакона духов. Странно, что я еще голос не потеряла.
- Та-нь-ка! - протянул он нараспев. - Ну что ты злишься? Я же ведь дома. С тобой. И что, позволь тебя спросить, ты сегодня репетируешь?
Что поделать, ну такой у нее муж. Когда ему надоело ютиться в малюсенькой квартирке, он не нашел ничего лучшего, как разменять свою четырехкомнатную в доме на Котельнической набережной на две мало того что в этом же доме, так еще и в одном подъезде. И просто поставил ее перед фактом. Мол, мы переезжаем в высотку. И все. Она попыталась сопротивляться: "Я туда не поеду!" - "А что мы будем делать, где мы будем жить? Я на этом дощатом полу жить уже не могу".
Пришлось подчиниться. Она так и не смогла полюбить ни тот дом, ни ту квартиру. Более того, все то время, что она прожила там с Канделаки, подходя к лифту, очень боялась встретиться с его бывшей женой. Прекрасно знала, что ей это будет неприятно, да и Галина Кузнецова вряд ли будет счастлива увидеть ее.
Наверное, можно было бы и купить кооперативную квартиру, и попросить в Моссовете - все-таки Канделаки любили сильные мира сего и вряд ли бы отказали, но… Случилось так, как случилось.
Из грустных воспоминаний ее вывело оживление: за столом явно что-то происходило, а вот что именно, она поначалу не поняла. Перешептывания и перемигивания ей ни о чем не говорили. И вдруг, поняв, в чем дело, она звонко расхохоталась. За столом с ней сидели достаточно известные творческие личности, мужчины в солидном возрасте, и надо же было такому случиться, что все они оказались без денег, за исключением какой-то мелочи.
- Я могу заплатить! - отсмеявшись, произнесла она.
- Танечка! О чем вы говорите! Нам неудобно, что такая очаровательная женщина угощает пятерых не самых бедных, но бестолковых мужиков.
Кто-то из сидящих за столом уже собрался было ехать домой за деньгами, как вдруг она услышала голос Кремера:
- Да ладно вам, Танечка же - свой парень!
И тут же позвал всех к себе домой. Она начала было сопротивляться, мол, ей неудобно, да и Владимиру Аркадьевичу она обещала, что скоро будет дома. Он придет со спектакля, а ее нет, начнет волноваться, или еще того хуже - ревновать, или искать ее по всей Москве.
- Мы ненадолго. - Галантные мужчины не отставали от нее.
- И потом, Танечка, - опять услышала она голос Кремера, - должен же я вам вернуть деньги.
Кремер, как мог, пытался загладить вину за "своего парня".
- В противном случае, - не унимался он, - мне придется вам назначить свидание.
- "Своему парню"? - Она сделала вид, что подобные слова нисколько не задели ее.
Пройдут годы, и она припомнит "любимому Кремеру" "своего парня". А тогда… Тогда она отправилась в гости к Анатолию Львовичу в компании создателей фильма "Эксперимент". Войдя в квартиру, извинившись, попросила разрешения позвонить домой. В ответ раздавались длинные гудки - Владимир Аркадьевич еще был в театре. Когда в следующий раз она посмотрела на часы, с ужасом обнаружила, что стрелки циферблата замерли большая на 12, а маленькая на 5.
Пять утра. Теплилась надежда, что Канделаки после спектакля, поняв, что она задерживается, лег спать, хотя… Она по себе знает, что после спектакля, наоборот, долго не можешь уснуть, иногда прокручиваешь все мизансцены в голове по нескольку раз.
Домой ее подвез Евгений Радомысленский.
"Хорошо, что не Кремер", - почему-то промелькнуло в ее голове, как только она увидела идущего от подъезда ей навстречу Канделаки.
…Она до сих пор не знает, что же именно произошло тогда в Париже. Весьма вероятно, просто не может объяснить. Ей - 48, ему - 43. За плечами у обоих достаточно стабильные семейные отношения.
А может, она просто-напросто иначе взглянула на мужчину, который несколько лет назад назвал ее "своим парнем". Хотя… Первым все-таки начал он. Еще в Москве. Это уже сегодня, спустя столько лет совместной жизни, она именно так и может сказать.
В 1976 году перед любой зарубежной поездкой - будь то творческая командировка, гастроли, а уж тем более туристическая - выезжающие проходили обязательный инструктаж: что можно делать, а что категорически запрещается за рубежами нашей необъятной Родины. А уж тем более если выезд был в капиталистическую страну.
На собрании он оказался рядом с ней, посидев немного, дотронулся до ее плеча и тихо шепнул на ухо: "Танечка! Я незаметно исчезну, а вечером вам позвоню, узнаю, что и как". Она кивнула.
А вечером в ее квартире раздался звонок.
- Танечка! - на том конце она услышала голос Кремера. - Что интересного я пропустил?
- Ничего особенного, - еле сдерживая улыбку, ответила она. - Вылетаем из Шереметьева, в аэропорт поедем на автобусе. Сбор на площади Революции.
- Тогда до завтра, Танечка!
- До завтра, Анатолий Львович!
Так уж "исторически" сложилось, что Кремер называл ее Танечкой, она его исключительно - Анатолий Львович. И оба на "вы".
Он пришел к ним в театр в 1962 году ассистентом дирижера. Пожалуй, это был самый расцвет Московского театра оперетты. Главным режиссером был Владимир Канделаки - феноменально музыкальный, его стихией была именно музыка, поэтому он, как никто другой, любил и умел "ставить музыку". Главный балетмейстер - Галина Шаховская. Если кто-то из балетных поднимал ногу на пять сантиметров ниже положенного, она устраивала такую выволочку, что желание схалтурить отбивалось всерьез и очень надолго. Художником по костюмам была знаменитая Риза Вейсенберг - она могла окинуть хористов одним только взглядом и при этом устроить разнос. "Что за халы на голове?!" Следила за всем будь здоров, не дай бог было что-нибудь свое прицепить на костюм. Моментально замечала и ругала.
А правил бал Григорий Арнольдович Столяров. Он принял приглашение Канделаки стать главным дирижером в 1954 году. С Владимиром Аркадьевичем они вместе работали в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, где Столяров дирижировал операми. Выступал Столяров и с симфоническими оркестрами. И при этом всегда любил оперетту, хотя вплотную никогда не занимался ею. Оперетта не была для него "легким жанром", он относился к ней как к самостоятельному виду искусства. Он говорил, что в оперетте "нужно петь не хуже, чем в опере, играть не хуже, чем в драме, танцевать не хуже, чем в балете, а оркестр должен звучать столь же богато и ярко, как симфонический".
И при нем оркестр Московского театра оперетты зазвучал. Строгим был Столяров не только по отношению к своим оркестрантам, но и к хору и к актерам. О том, чтобы прийти к нему на урок, на репетицию, не распевшись или не выучив свою партию, - о таком и подумать было нельзя.
Ведь то, что тебя видит в данной роли режиссер, это конечно же хорошо, но далеко еще не все. Важно, чтобы тебя увидел дирижер. Мало того, что увидел, надо еще, чтобы он захотел с тобой работать. Таких дирижеров в те времена было немного - в Большом над всем царил Александр Шамильевич Мелик-Пашаев, в Музыкальном имени Станиславского и Немировича-Данченко - Самуил Абрамович Самосуд, в оперетте - Столяров.
В последние годы он уже очень тяжело болел, перенес операцию на ногах. Но все равно стоял за пультом, а ведь долго стоять ему было категорически нельзя.
Так уж принято "на театре", что дирижера называют исключительно по имени-отчеству - и неважно, сколько ему на тот момент лет. И непременно на "вы".
С Кремером она репетировала Адель в новой редакции постановки "Летучая мышь". Так что до той поездки в Париж они были знакомы друг с другом много лет.
Что случилось в то утро, когда все они встретились на площади Революции в ожидании автобуса? То ли день смешался с ночью, то ли рухнул построенный замок из песка.
Он сел в автобусе позади нее и Натальи Столяровой. И понеслось - шутки и остроты сыпались из него словно из рога изобилия. Анекдоты перемежались с забавными случаями из жизни. Хохот не смолкал до самого аэропорта. А в самолете все по новой… От смеха сводило скулы.
И вдруг она поймала себя на мысли, что уже давно ей не было настолько легко и свободно. Да, она привыкла совершенно к иному обращению. Для знакомых мужчин (кроме конечно же друзей дома) она в первую очередь известная актриса. И обращаются к ней не иначе как Татьяна Ивановна. Профессия накладывает определенный отпечаток, что уж тут скрывать, букеты и комплименты после спектакля - непременный атрибут ее творческой жизни. У поклонников своя иерархия, но все мужчины без исключения, хоть и ходили за ней толпами, прекрасно знали, что она никогда не позволит перейти грань дозволенного даже в комплименте. Тем более слишком бурные восторги по поводу собственной персоны она пресекала тут же, на корню. Она - истинная женщина, а таким не свойственно строить глазки и флиртовать направо и налево. И когда ей признавались в любви, она все сводила к шутке, а если поклонник не понимал, тут же возводила между собой и ним непреодолимый барьер.
Ей 48 лет, двадцать из них она жена Владимира Канделаки. У нее безупречная репутация. Да, она актриса Театра оперетты, но это ее профессия, флирт, кокетство - это на сцене, а в повседневной жизни - взгляды на отношения мужчины и женщины сродни пуританским. Так уж ее воспитали в детстве, и за это она благодарна своим родителям.
Никто не посмеет бросить камень. И в первую очередь она сама. А это гораздо важнее всех сплетен и слухов… Хотя слухи ползали не только по Москве, но и далеко за ее пределами.
Кто-то из ее поклонниц начал распространять сплетню про нее и космонавта Германа Титова. Без всяких на то оснований. А все началось с фотографии. После спектакля она, даже не подозревая, во что это может вылиться, сфотографировалась с Титовым. Фотография была скорее любительской, хотя и сделал ее профессиональный фотограф - муж одной из актрис театра. Но ее не предполагали публиковать ни в газете, ни в журнале. С этого все и началось. А поскольку в те времена еще, слава богу, не было такого понятия, как "желтая пресса", так называемыми папарацци с удовольствием работали некоторые поклонники. Они же все и всегда знали. А что не знали, очень любили придумывать. И сообщать друг другу. Кто больше знает про своего кумира? Сплетня о ее романе с космонавтом номер два мгновенно облетела сначала Москву, а потом вышла за пределы не только города, но и страны. Она, никогда не собиравшая сплетни, поначалу и понятия не имела о том, что про нее говорят. И вдруг стала замечать, что, куда бы она ни зашла - будь то магазин или сберкасса, - мгновенно начиналось шушуканье "Шмыга - Титов. Шмыга - Титов". Договорились до того, что правительство не разрешило Титову развестись и жениться на Шмыге. Это был какой-то ужас. На пустом месте выдумали что-то невероятное. Все это продолжалось на протяжении двух лет и в конце концов настолько им надоело, что однажды, буквально столкнувшись на лестнице - она поднималась, а он спускался, - они даже не поздоровались!
…В какой-то момент она вдруг обнаружила, что Кремер путается в местоимениях "вы" и "ты", но она стойко держала оборону и делала вид, что не замечает этого. Из ее же уст по-прежнему звучало: "Анатолий Львович" и на "вы". Дирижер! И никуда от этого не денешься. А он что только не делал, чтобы обратить на себя ее внимание. На одну из его "выходок" она прореагировала болезненно, но вида постаралась не подать. Он заметил это и больше подобного не позволял себе.
А произошло следующее. В той двухнедельной поездке они были в Ницце, Канне, добрались до Монако. Обедали в небольшом ресторанчике на побережье. Было холодно, дул ветер. И Кремер, демонстративно подозвав официанта, заявил, что суп остыл, и велел подогреть. Официант удивился, но виду не показал, тем более что заказ был сделан на идеальном французском языке. А когда принес обжигающий суп, получил новый - сто граммов водки. Дирижер Театра сатиры явно не вписывался в остальную компанию театральных деятелей - тратить суточные на водку в ресторане Монако! Непонятная роскошь по тем временам, граничащая с чистым выпендрежем.
- Таня! - услышала она шепот на ухо. - Явно ради тебя старается.