Форпост на Адриатике
Шел 1953 год – один из самых памятных в истории нашей страны, переломный, наполненный тревогой, надеждами, неожиданными для общественности заявлениями и действиями советского политического руководства, вызванными борьбой за власть после смерти Сталина. По всей стране прокатилась волна кадровых перестановок, затронувшая более всего не только партийную верхушку и органы безопасности, но и армию.
Отец был широко известен в армейской среде и имел хорошие отношения со многими высокопоставленными военачальниками, которые высоко ценили его профессиональные и личные качества. Вместе с тем новые руководители нашей страны по-прежнему придерживались сталинской кадровой политики по отношению к военным – на руководящих постах в армии, да и вообще в Москве, должно находиться как можно меньше известных и популярных в армии и в народе военачальников. Характерная для абсолютного большинства этих людей внутриармейская сплоченность, основанная на фронтовых отношениях, уважение к авторитетам и неприятие двурушничества представляли опасность для политических интриг и попыток разного рода произвола.
По этим причинам отец оказался в общем турбулентном административном движении, хотя, как говорится, и в плановом порядке. Его положение было, конечно, существенно лучше, чем у тех, кто был смещен со своих постов или впал в немилость у нового руководства страны, но в условиях всеобщего ожидания перемен оно не способствовало его уверенности в своем будущем, и перспективы дальнейшей службы выглядели весьма туманно.
В московских кабинетах обстановка была нервозная и суматошная. Определенная категория военных была в первую очередь озабочена тем, чтобы воспользоваться предоставившейся возможностью и занять освобождающиеся должности в центральном аппарате. Что касается отца, то он никогда к этому не стремился.
Генерал-лейтенанту А.И. Родимцеву после нескольких недель томительного ожидания было предложено продолжить службу на дипломатическом посту в военной миссии в одной из западноевропейских стран или в Германии. Служба в Германии для отца была категорически неприемлема по вполне понятной причине. Да и вообще работа в военной миссии в какой бы то ни было стране, при всей престижности и дипломатическом статусе, представлялась ему не очень привлекательной. Ему по душе была служба в войсках, конкретное армейское дело.
Еще одним вариантом дальнейшей работы явилось несколько неожиданное предложение должности главного военного советника и военного атташе в Албании. И хотя работа в этой стране на первый взгляд казалась не лучшим выбором, этот пост являлся, пожалуй, наиболее ответственным, связанным с конкретной работой в войсках, из всех, предложенных ему. Дело в том, что в этом небольшом государстве, ставшим нашим союзником, требовалось создать современную армию и военную инфраструктуру, которая в перспективе могла бы играть важную роль в районе средиземноморья в интересах всего лишь недавно образовавшегося социалистического лагеря. Отца очень привлекло в этой работе то, что в этом деле могут действительно пригодиться его военные знания и боевой опыт, а еще – большая самостоятельность по сравнению с другими предлагавшимися должностями, что для отца всегда являлось очень важным фактором.
По тому, как настойчиво отцу предлагались варианты работы за границей, он понял, что его упорно хотят отправить подальше от Москвы, желательно за пределы страны, чтобы не только отлучить его от возможности занимать командные должности в войсках, но и от депутатской деятельности в Верховном Совете страны и других связей с общественностью, которые всегда у него были.
Пауза затягивалась. Поняв, что рано или поздно ему придется принимать решение, отец решил посоветоваться со старшими товарищами и друзьями, мнение которых для него значило многое. В эти дни он встретился с некоторыми военными, под началом которых он воевал и служил в последние годы. Возможно, что решающей была встреча с Марией Фортус, той самой, которая помогала ему в Испании, которая прошла через тяжелые испытания, много работала с иностранцами, прекрасно разбиралась в людях и, что особенно важно, хорошо знала характер отца. Ее жизненный опыт и дружеское отношение к моему отцу, вне всякого сомнения, помогли ему в этот непростой период сделать выбор, уловить верное направление будущей работы, правильно построить отношения с иностранными товарищами.
Дав согласие на работу в Албании и пройдя соответствующую подготовку к командировке, отец в конце июня 1953 года выехал на новое место работы. Начинался новый этап в жизни генерала Родимцева, его судьба совершила очередной, довольно неожиданный поворот.
Вот так – из холода в жару, потом снова в суровые края. Но отец никогда не роптал на свою судьбу. Более того, он стремился к самостоятельной работе, вдали от кабинетов и не рвался в столицу.
Прежде чем перейти к албанскому периоду в жизни отца – исключительно интересному и необычному, мне бы хотелось рассказать о событиях, которые могли направить его линию жизни в другом направлении. Я намеренно так подробно остановился на времени его отъезда в Албанию. Дело в том, что вскоре после его отъезда в Москве произошло новое политическое событие, потрясшее страну почти так же, как и уход вождя.
26 июня в Кремле во время заседания Президиума ЦК КПСС группой генералов во главе с маршалом Г.К. Жуковым, действовавшим по указанию Н.С. Хрущева и Н.А. Булганина, занимавшего пост министра обороны, был арестован Л.П. Берия. Для проведения этой секретной и опасной операции Г.К. Жукову необходимо было в кратчайший срок отобрать несколько надежных и смелых генералов и офицеров, на которых он мог полностью положиться. По прошествии времени от своих близких родственников я узнал, что среди кандидатур, которые рассматривал Г.К. Жуков для привлечения к этой операции, был и генерал-лейтенант А.И. Родимцев. О том, что прославленный боевой маршал был высокого мнения о профессиональных и личных качествах Родимцева и считал его человеком своей когорты, было известно и раньше. Однако в этот день отец находился уже далеко от Москвы.
Что правда, то правда – генерал Родимцев наверняка выполнил бы приказ, тем более что речь шла об аресте человека, который, мягко говоря, не снискал симпатий в армейской среде. Однако мне кажется, что участие в операции не добавило бы отцу заслуг и не украсило его послужной список. Но его дальнейший жизненный путь был бы непредсказуемо другим. Судьба между тем распорядилась так, что отец никакого участия в этих событиях не принимал.
Еще до отъезда в Албанию отец в процессе ознакомления с соответствующими материалами подготовил докладную записку министру обороны СССР Н.А. Булганину (направленную также Маленкову Г.М., Берия Л.П., Молотову В.М. и Хрущеву Н.С.) с предложениями по реорганизации албанской армии для повышения обороноспособности Народной Республики Албании. Примечательно, что наряду с мероприятиями, касающимися сухопутных войск, отец обращал внимание на необходимость усиления обороны морского побережья и командирования в состав аппарата военного советника военно-морских специалистов. Предложения вновь назначенного военным советником в Албанию генерала А.И. Родимцева были в основном одобрены советским руководством.
Через два месяца отец вернулся в Москву по делам, а в Албанию он вновь отправился уже вместе с моей мамой и со мной. Регулярных авиарейсов в эту страну еще не было, и добирались мы морским путем. Из Одессы мы вышли в море на большом румынском пассажирском теплоходе "Трансильвания", который направлялся по маршруту: Одесса – Констанца – Варна – Стамбул – Пирей – Дуррес.
Надо ли говорить, что морское путешествие продолжительностью около недели по красивым морям и странам представляло собой в те годы настоящую экзотику для советских людей, даже для взрослых, а тем более для мальчишки, которому не исполнилось и восьми лет, каким был я. За три года албанской командировки отца мне довелось несколько раз проделать этот путь туда и обратно. Я хорошо помню многие детали этих путешествий, которые произвели на меня неизгладимое впечатление. Первым памятным воспоминанием был человек в белой форме, который три раза в день ходил по коридорам судна и бил колотушкой с мягким наконечником в большое медное блюдо, висящее на веревочке, созывая пассажиров в столовую. Я и другие дети разноязыкой толпой ходили за ним следом как завороженные, слушая громкий и необыкновенно мелодичный звон его "инструмента". Самым счастливым был тот, кому позволялось сделать очередной удар.
Отец подробно рассказывал мне о том, через какие мы проходим моря и страны, что за острова проплывают мимо. Я неожиданно для себя почувствовал огромный интерес ко всему, что происходит на судне, к его устройству, наблюдал за работой матросов, подолгу смотрел на море и плывущих рядом с кораблем дельфинов, назубок выучил все географические названия. В портах, если стоянка была длительной, мы сходили на берег и совершали короткие экскурсии. Однажды, когда я и отец стояли на палубе, мы увидели, что море впереди какого-то совершенно иного цвета, – за бортом плескались синие воды Средиземного моря, а впереди цвет воды был изумрудно-зеленым. Мы приближались к Адриатическому морю. Мне навсегда врезалась в память удивительная картина – наш корабль пересекает резкую границу вод, которые не перемешиваются, как будто на листе бумаги разрисованы разноцветными карандашами две половинки – справа синяя, слева зеленая. Стоявший рядом отец удивленно качал головой, он тоже впервые наблюдал такую картину. Это были дни необыкновенных открытий, впечатлений, восторгов, сохранившиеся в моей памяти. Эффект от морского путешествия усиливался еще оттого, что перед этим я три года прожил в Сибири, среди лесов и снегов, в скованном нередкими сорокаградусными морозами Иркутске и его окрестностях.
Пожалуй, единственным неприятным моментом в морских вояжах была качка. Я помню, как однажды мы попали в сильный шторм, продолжавшийся несколько суток. Огромный корабль раскачивало так, что было трудно устоять на ногах. Моя мама переносила качку очень тяжело, ничего не ела, отец сильно переживал, регулярно в нашу каюту приходил врач. Меня тоже здорово укачало, но я старался не ныть, видя, как тяжело маме. А отец и в этой ситуации оказался выносливее всех. Он чуть ли не силой привел меня в столовую, чтобы я хоть что-то съел. Хорошо помню, что кроме нас там находилось всего три пассажира в зале на несколько сот человек. Посуда ездила по столу, время от времени что-то падало на пол, в окна хлестали водяные струи. А отец с аппетитом съел все, что положено, был в прекрасном состоянии и, глядя на мои страдания, только приговаривал, качая головой: "Шайтан побери!" И в тот раз, и впоследствии еще неоднократно я имел возможность убедиться, что у него был идеальный вестибулярный аппарат. Он прекрасно переносил и морской шторм, и полеты в любую погоду на больших и маленьких самолетах, и долгие поездки по горным дорогам, по которым он исколесил не одну тысячу километров. С такими природными данными из него мог бы получиться отличный космонавт!
В Албании мы жили в столице страны Тиране. В соответствии со статусом отца и служебной необходимостью наша семья проживала в небольшом двухэтажном особняке, в отдалении от советского посольства и торгпредства. На первом этаже располагался зал, где проводились официальные приемы, и служебные помещения, а на втором этаже – жилые комнаты. Главным открытием для меня явилась плоская крыша, на которой мы нередко сидели вечерами, когда после жаркого дня с близких гор опускалась прохлада. Ничего подобного ни я, ни мама раньше не видели, в отличие от отца, который уже повидал все это в Испании.
Улица, на которой мы проживали, была почти вся отдана дипломатическим представительствам. Над зданиями развевались национальные флаги, вокруг была слышна иностранная речь, в маленьких двориках играли дети сотрудников. Рядом с нами находилось посольство Чехословакии. Я очень быстро вошел в контакт с их детворой, мы вместе играли и на их территории, и на нашей, и на улице, благо машины по ней проезжали нечасто. Видимо, с тех пор мне запомнилось звучание чешского языка, в котором много созвучных русскому языку слов, правда, имеющих нередко совсем другое значение, а главное – я научился произношению, очень своеобразному, которое не могут освоить многие взрослые люди, изучающие чешский. Дети быстро воспринимают любой язык, и я в итоге выучил довольно много чешских слов. Когда, спустя много лет, я приезжал в Чехословакию в командировки, то местные товарищи удивлялись, как умело я воспроизвожу интонации их языка, что многим иностранцам не под силу. Примерно так же происходило мое общение и с албанскими ребятами, с которыми мы часто играли в футбол на соседнем пустыре.
Сегодня трудно представить, чтобы дети, тем более иностранцы, могли одни, без взрослых перемещаться по большому городу, да еще пешком. Но в Тиране в те годы это было именно так. Если поначалу меня подвозили утром на машине в посольскую школу и так же забирали, что вполне естественно для проживания за рубежом, то впоследствии я очень часто самостоятельно ходил туда и обратно, а дорога в один конец занимала минут двадцать. Более того, я заходил иногда и в торговые ряды в центре города, где покупал разные сладости и кустарные, но добротно сделанные деревянные и оловянные фигурки солдатиков, самолетов, кораблей – маленькие детские радости. Никто и никогда не обидел, не обманул меня, а уж тем более не проявлял какой-то агрессии. Наоборот, знавшие меня торговцы приветливо махали мне руками, угощали фруктами, дарили мелкие сувениры.
Но лучше всего я запомнил школу, в которой проучился три года. Когда я приступил к учебе во втором классе, я был вторым учеником. Но успеваемость здесь ни при чем. Дело в том, что в школе было всего два ученика – кроме меня училась одна девочка-первоклассница. С моим приходом учительница так и занималась с нами – в одно время, в одном классе. В результате эта девочка за один год окончила сразу два класса.
Я пишу о своих детских впечатлениях о жизни в чужой стране, но из них, как мне кажется, становится понятно и то, как вообще складывалось наше там пребывание. А то, что в школе было всего два ученика, свидетельствует о том, что работа наших учреждений в Албании только начиналась. Поэтому дел и забот у отца было очень много.
Положение в экономике Албании в те годы было крайне сложным. Жизненный уровень населения был очень низким, большая часть его была занята в сельском хозяйстве. Страна нуждалась в финансовой помощи, а также во многих необходимых товарах. Основной объем экономической помощи Албании в 50-е годы предоставлял Советский Союз.
Что касается албанской армии, то помощь нашей страны в ее создании играла главную роль. Практически все, что было необходимо для укрепления обороноспособности страны, поставлялось из СССР. Мой отец со своими советскими и албанскими помощниками постоянно находился в разъездах. На советской "Победе", а порой и на других машинах с албанским шофером, переводчиком и адъютантом Володей Гущиным он не один раз объездил всю страну. Даже чисто физически это было непросто, учитывая, что Албания практически вся, за исключением небольшой прибрежной полосы, состоит из гор. Особенно тяжелыми, по рассказам отца, были поездки на север страны в район города Шкодер, где наиболее высокие горы, а дороги опасны и местами труднопроходимы.
Во время одной из таких поездок у отца произошел эпизод, связанный с его отношением к религии. В этой книге уже упоминалось об отношении отца к вере и верующим людям, что нашло свое проявление накануне Сталинградской битвы. Если тогда обращение людей к вере произошло перед лицом смертельной опасности, то на этот раз все было иначе. Однажды отец увидел на горе православный храм. Это было впервые за время пребывания в стране, в которой царила мусульманская религия. Вместе с отцом находился переводчик – серб по национальности. Отец уточнил у него, действительно ли это православный храм, и тот подтвердил. Отец попросил остановиться, а затем вошел в церковь. Он пробыл внутри довольно долго. Вернувшись к машине, он подозвал переводчика и сказал ему: "Ты ничего не видел и ничего не знаешь". Наверняка у отца была причина и духовная потребность в таком поступке.
Эту историю я узнал спустя много лет от мамы. Ей рассказал об этом тот самый сербский товарищ, который побывал у нас в гостях в московской квартире, чтобы встретиться с отцом, которого он очень уважал и за его героическое прошлое, и за совместную работу в Албании.
В одну из поездок, не очень тяжелую и опасную, отец взял с собой меня. Лишь став взрослым, я понял, насколько дальновидным и по-отцовски правильным был этот шаг. Он конечно же хотел, чтобы я лучше представлял себе, в какой стране нам довелось побывать, как живут люди за пределами столицы. Стоит ли говорить о том, какой радостью это было для меня! Мы проехали на нескольких автомобилях вместе с нашими специалистами и албанскими офицерами за две недели полстраны. И хотя мне исполнилось в тот год всего десять лет, я прекрасно помню и маршрут нашей поездки, и те города и местность, которую мы проезжали, и многие другие подробности. Я могу сказать, что видел Албанию, а не только столицу.
На дорогах страны машин было мало, а по обочинам медленно катились крестьянские повозки и шли ослики, тащившие на себе немыслимое количество груза. На крышах многих одноэтажных хозяйственных построек, расположенных вдоль дорог, особенно на шоссе между Тираной и портом Дуррес, белой краской было написано: "Энвер – Маленков" и другие лозунги в честь албано-советской дружбы на албанском языке. (В период, о котором ведется повествование, Энвер Ходжа занимал пост первого секретаря ЦК АПТ и Председателя Совета министров, а Г.М. Маленков – Председателя Совета Министров СССР).
Природа не обделила Албанию – повсюду красивые пейзажи, обрамленные скалами бухты, вода в которых была настолько прозрачной, что можно было разглядеть на дне брошенную монету на глубине почти десяти метров, мягкий климат южных Балкан. Вокруг виднелись обработанные поля, виноградники, росли оливковые и фруктовые деревья, часто встречались небольшие стада овец, которых пасли обычно подростки. Но люди в албанской глубинке жили бедно, это было видно по всему. Их уровень жизни был намного ниже даже скромного городского быта простых албанцев. Жилища были примитивными и мало походили на дома – в основном глинобитные или дощатые, вместо окон узкие прорези, лишь в горах дома были из камня. Одеты сельские жители были одинаково: у мужчин на голове белая вяленая шапочка с плоским верхом, рубахи с широкими рукавами, шаровары, на ногах обувь из кусков сыромятной кожи. Городские гостиницы, в которых мы останавливались, были старыми, лишь слегка подновленными, в чем-то похожими одна на одну, построенными много лет назад итальянцами, оккупировавшими эти земли.
В один из дней мы поднялись на вершину высокой горы, где стоял небольшой гарнизон. Ниже нас проплывали небольшие облака, было ветрено и холодно, но зато открывался великолепный вид на море. Пользуясь ясной погодой, нам предложили посмотреть в мощные бинокли на запад, и мы увидели в дымке очертания гор – это была Италия. Ближе к вечеру мы спустились к подножию горы. В деревне был куплен баран, мужчины развели костер, появились крестьяне, которые разделали тушу и зажарили на вертеле. Все с большим аппетитом поужинали, а потом албанцы пели песни и плясали национальные танцы, похожие на греческий сиртаки.