…
"13 марта 1959 года
Мой дорогой.
Задолго до того, как ты получишь это письмо, до тебя дойдут новости, что вчера в четверг, в день открытия твоей выставки, ее посетило 3 210 человек. Началась такая давка, что организаторы были вынуждены открыть третью залу, и все картины пришлось перевешивать. Представители академии очень возбуждены и говорят, что для персональной выставки такое количество посетителей - рекорд. В прошлом году проходила выставка Леонардо да Винчи, так на нее в день открытия пришло только 1 172 человека. Бедный Леонардо…
Любящая тебя, Клемми".
"16 марта 1959 года
Мой дорогой.
…Твои картины бьют все новые и новые рекорды. За четыре дня со дня открытия - четверг, пятница, суббота, воскресенье (полдня) - твою выставку посетило 12 283 человека…
С любовью, от преданной тебе Клемми".
"5 мая 1959 года
Мой дорогой.
…Сообщаю последние новости по поводу выставки. К твоему приезду число посетителей превысит 100 000 человек…
Любящая тебя, Клемми".
В день закрытия экспозиции ее посетило 141 000 человек.
"Похоже, все глубоко поражены той яркостью, силой и самоуверенностью, которые исходят от этих картин, - заметит искусствовед Джон Лондон в "News Chronicle". - Даже некоторые современные художники признали, что дюжина работ могла бы смело соперничать с лучшими шедеврами импрессионистов".
С ним соглашался и искусствовед Джон Расселл из "The Sunday Times":
"Все без исключения картины выдержаны в необычной тональности с заразительной веселостью. Все выполнено с высоким профессионализмом. В одной из своих картин 1920-х годов сэр Уинстон смог справиться сразу с тремя вышеперечисленными трудностями. Больше же всего его любовь к жизни передают картины, сделанные на южном берегу Франции. Обратите внимание на работы, которые он создал в восьмидесятидвух- и восьмидесятитрехлетнем возрасте. Какая импульсивность и свободно парящий восторг над окружающим миром!"
Почувствовав приятный вкус общественного признания, Черчилль стал менее категоричен в оценках собственных полотен. Трудно сказать, насколько они стали ему ближе, но факт остается фактом: начиная со второй половины 1950-х годов Уинстон уже не стеснялся дарить картины своим друзьям и близким. До поры до времени раздача собственных работ была необсуждаемым табу для британского политика. Однажды он признался своей тетке Лесли Леони:
- Мои картины слишком плохи, чтобы их продавать, и слишком дороги, чтобы просто дарить в другие руки.
Со временем его позиция стала меняться. Премьер-министр Австралии сэр Роберт Мензис, знавший Черчилля еще с 1936 года, в течение многих лет мечтал об одной из его работ. Обычно все просьбы заканчивались неубедительными отказами. Каково же было удивление Роберта, когда в один из его визитов в Чартвелл в 1955 году Уинстон сказал:
- Кстати, ты должен иметь одну из моих картин.
Ситуация осложнялась тем, что одновременно с Мензисом в студии Черчилля находился президент Королевской академии, выбирающий картины для очередной выставки. Роберт был конечно же рад щедрому предложению Уинстона, но в глубине души боялся, что ему подарят картину, забракованную профессионалом. Так бы оно и произошло, если бы в дело не вмешался зять Черчилля Кристофер Соамс. Заметив во взгляде Мензиса смесь восхищения и разочарования, он тут же обратился к Уинстону, который собирался передать Роберту не самый лучший образец своего творчества:
- О, это недостаточно хорошая работа для вашего старого друга. Как насчет той, что висит на стене?
Пока Черчилль застыл в длительном раздумье, Мензис разразился благодарностями, быстро схватил картину и тут же удалился.
Иногда, правда, требовались и менее героические усилия для получения работ Черчилля. Например, когда Артур Зульцберг отмечал двадцатилетний юбилей своей издательской деятельности в "The New York Times", его жена Ифигения решила подарить нечто "особое", выбрав для этого одну из работ Уинстона, от которого Артур был без ума. Отлично зная, что картины чартвеллского мастера практически недоступны, она решила все-таки рискнуть и обратилась за помощью к британскому послу в Париже Глодвину Джеббу. Последний посоветовал связаться с Кристофером Соамсом.
Кристофер с пониманием отнесся к предложению Ифигении:
- Я знаю, как мой тесть любит вашего мужа, но он лучше расстанется с одним из своих детей, чем с какой-то работой. - И затем неожиданно добавил: - Да, кстати, ваша картина уже в пути.
Как и у любого художника, у Черчилля были не только свои поклонники, но и свои критики. Например, искусствовед Роберт Пейн утверждал, что именовать Уинстона крупным живописцем - глубокое заблуждение. По мнению Пейна, у Черчилля никогда не получались портреты. Все люди на его полотнах выглядели плоско и безжизненно. Уинстона вдохновляли лишь обширные пространства, человек же не представлял для него большого интереса. Хотя в подобной критике и есть немного истины, Роберт Пейн явно сгустил краски. Черчилль и вправду редко рисовал портреты, говоря, что "деревья никогда не жалуются". Обычно фигура человека нужна была ему лишь для драматизации размеров и масштабов пейзажа. При изображении же людей он использовал технику импрессионистов - несколько небрежных мазков, соединенных в единое целое.
Другие критики продолжали видеть в Уинстоне "художника по выходным". Например, Денис Саттон, известный искусствовед журнала "Apollo", считал, что его достижения в области живописи находятся на уровне "любителя и ничего больше". По его мнению, живопись для Черчилля была лишь "методом релаксации". Об этом же говорит и искусствовед Аарон Бергман:
- Работы Уинстона представляют собой яркий пример живописи на отдыхе.
По мнению Эрика Ньюмена, искусствоведа газеты "The Sunday Times", хотя многие работы Черчилля и "восхитительны, в них отсутствует волшебство, свойственное крупным художникам, всю свою жизнь тратящим на поиск таинственной природной красоты".
Большинство же критиков сходятся во мнении, что, хотя Черчилль и не являлся великим художником, его работы не лишены искры гениальности. Например, характеризуя художественный стиль Уинстона, профессор Томас Бодкин замечает:
- Одним из наиболее выдающихся свойств его картин является экстраординарная решительность. Его работы излагают факты, хотя и не всегда точны в некоторых деталях, которые для его творчества никогда не являлись самой важной составляющей.
В 1982 году президент Королевской академии сэр Хью Кэссон назвал Черчилля "любителем с выраженным природным талантом… если бы у него было больше практики и академических знаний, из него получился бы высокий профессионал, особенно как колорист".
Об этом же говорит и сэр Освальд Бирли:
- Если бы Уинстон уделял живописи столько же времени, сколько он уделял политике, он стал бы одним из величайших художников нашей планеты.
Высокая популярность автора определила и высокие цены на его произведения. В 1977 году одна из работ Уинстона была продана за 148 тысяч фунтов стерлингов. В мае 1965 года несколько полотен были выставлены на первом трансатлантическом аукционе Сотсби, проходившем в одно время в Лондоне и в Нью-Йорке. При помощи спутникового канала торги велись одновременно в двух странах, при этом покупатели могли расплачиваться как в долларах, так и в фунтах. Одну из картин Черчилля купил техасский нефтяной миллионер за 39 200 долларов и 22 цента.
С годами эти суммы возрастут на порядок. Только за последние десять лет картины великого англичанина удвоились в цене. В декабре 2006 года его "Вид на Тинхерир", написанный в 1951 году во время визита в Марокко, был продан за 612,8 тысячи фунтов. А в июле 2007 года во время лондонских торгов аукционного дома Sotheby\'s стоимость работы Черчилля "Чартвелл: пейзаж с овцами" превысила 1 миллион фунтов.
Невольно встает вопрос: чем была обусловлена столь высокая цена - достижениями автора как художника или как личности? Главный редактор журнала "Art News" доктор Артур Фракфуртер отвечает на это следующим образом:
- Я думаю, и тем и другим. Единственное, что я могу сказать определенно, - я не знаю ни одного знаменитого художника, который был бы к тому же столь великим премьером.
ЭПИЛОГ
1960-е годы стали самыми спокойными в яркой и насыщенной событиями жизни Уинстона Черчилля. В основном он проводил время в своем любимом Чартвелле либо на отдыхе в Монте-Карло. В апреле 1975 года один из сотрудников казино вспоминал, что отчетливо помнит грузную фигуру великого англичанина, медленно двигавшуюся в сторону игорных столов. Свои ставки он делал обычно на красные номера 18 и 22.
- Месье, как правило, не везло, - замечает местный крупье.
Уинстон по-прежнему сохранил остроту ума и смелость суждений. Так, например, в свою семьдесят пятую годовщину на вопрос: "Сэр, испытываете ли вы какой-нибудь страх в отношении смерти?" - мэтр мировой политики ответил в своем излюбленном стиле, смешав воедино юмор, парадокс и собственную значимость:
- Я готов встретиться с Творцом. Другое дело, готов ли Творец к такому тяжкому испытанию, как встреча со мной!
Однако в целом силы стали все чаще покидать великого человека, превратив последние десять лет его жизни в мучительное ожидание конца.
Летом 1962 года во время очередного отдыха в Монте-Карло с восьмидесятисемилетним Черчиллем произошел несчастный случай. Вечером 28 июня перед тем, как лечь спать в своем номере "Hotel de Paris", Уинстон поскользнулся и, падая, сломал ногу. До кровати он так и не добрался. Расположившись настолько удобно, насколько это было возможно, Черчилль принялся ждать. Британского политика обнаружили спустя час. Как вспоминает одна из медсестер:
- Я нашла его лежащим на полу в спальне. Он накрыл себя шерстяным одеялом и подложил под голову несколько подушек. Сэр Уинстон был в здравом рассудке и казался очень спокойным.
Увидев медсестру, он произнес с улыбкой на лице:
- Леди, по-моему, я сломал себе ногу.
Пострадавшего осмотрел доктор Дэвид Робертс, живший на Ривьере. По его рекомендации Черчилля положили в расположенную неподалеку больницу Принцессы Грейс, где ему наложили гипс. Своему секретарю Уинстон скажет:
- Энтони, если это конец, то я хочу умереть только в Англии.
На следующий же день его перевезут в Лондон на самолете ВВС Ее Величества, который специально вызовут для этого. Черчилля поместят в Мидлсекскую больницу, где ему будет сделана срочная операция. Спустя три недели Уинстон уже сможет передвигаться без посторонней помощи. Несмотря на удовлетворительное состояние, в больнице Черчилль пробудет еще пять недель. По воспоминаниям медсестер, находясь под наблюдением врачей, сэр Уинстон был в очень хорошем расположении духа, особенно после ежедневных киносеансов в его палате.
После перелома ноги Черчилль стал стареть не по дням, а по часам.
- Несмотря на хорошую для своего возраста физическую форму, сэр Уинстон стал несколько вялым и безразличным в отношении целого ряда событий, - признавался его личный секретарь Монтагю Браун.
Об этом же говорила и дочь Черчилля Сара: "Когда я сидела с ним долгими вечерами, он постоянно спрашивал, сколько времени. Я отвечала, после чего он тяжело вздыхал. Через полчаса он спрашивал снова:
- Который час?
Я отвечала.
- О, боже, - говорил он.
Я думаю, отец все дольше и дольше молчал, потому что чувствовал, что сказал все, что мог сказать, написал все, что мог написать, сделал все, что мог сделать, и теперь с должным терпением ожидал наступления конца. Должно быть, это было очень трудно для него".
8 апреля 1963 года Черчилль стал Почетным гражданином США, вторым после генерала Лафайета. На протяжении всей своей жизни Уинстон питал большую симпатию к этой стране. После возвращения из Вестминстерского колледжа в марте 1946 года в маленьком городке Фултон, где Черчилль прочитал небезызвестную речь "Мускулы мира", определившую дипломатические отношения на дальнейшие сорок с лишним лет, он признается Трумэну:
- Если бы мне предоставили шанс второй раз появиться на свет, я захотел бы родиться в Америке. Это единственная страна, где молодой человек знает, что перед ним распахнуты ворота безграничного будущего.
Не менее примечательна была и фраза, сказанная Черчиллем во время одного из своих последних визитов в США:
- Я должен сейчас покинуть вас и вернуться домой в Британию.
Затем он сделал паузу, улыбнулся и добавил:
- Мою вторую родину.
Столь великая честь, как почетное гражданство, была с иронией воспринята некоторыми средствами массовой информации. Например, "Daily Express" в своем номере от 10 апреля опубликовала карикатуру с подписью - "Самый великий американец, принявший участие во Второй мировой войне". Но Уинстона мнение других уже, похоже, мало волновало, намного важнее для него был день рождения своей жены Клементины - 1 апреля ей исполнилось семьдесят восемь. В письме к ней он писал:
…
"Моя дорогая,
Признаюсь тебе в своей наивысшей любви и шлю сотни поцелуев. Хотя я изрядно глуп и похож на мелкого бумагомарателя, карандашом, что я пишу тебе, водит мое сердце.
Твой любящий У.".
Это письмо станет одним из последних, написанных сэром Уинстоном собственной рукой.
В мае 1963 года Черчилль объявит о прекращении своей парламентской деятельности. Следующие выборы станут первыми в XX веке, которые пройдут без участия великого британца.
Летом Уинстон в последний раз примет участие в круизе на яхте "Кристина", принадлежавшей его близкому другу Аристотелю Онассису. 12 августа с ним случится легкий инсульт. Навестивший его в Чартвелле фельдмаршал Монтгомери признается младшей дочери Уинстона Мэри:
- Он не в состоянии читать ни книги, ни бумаги. Он лишь лежит целый день в постели и ничего не делает.
Это был медленный, слишком медленный закат. Видя ухудшавшееся состояние Черчилля, все чаще стал собираться комитет "Оставь надежду", отвечавший за организацию его похорон. Зная, что его личный секретарь Монтагю Браун принимает активное участие в заседаниях комитета, Уинстон ему скажет:
- Запомни, самое главное, чтобы на моих похоронах было как можно больше военных духовых оркестров!
У него их будет девять.
В октябре 1963 года в семье Черчиллей произошла трагедия. В ночь с 18-го на 19-е число, приняв слишком большую дозу снотворного, скончалась их старшая дочь Диана. Ей не было и пятидесяти пяти. Клементина в тот момент находилась в Вестминстерской больнице, Уинстон же в своем лондонском доме номер 28 по Гайд-парк-гейт. Мэри вспоминала, что, когда она сказала отцу о случившемся, он сначала немного встрепенулся, а затем "на него нашло долгое и безжизненное молчание".
27 июля 1964 года Черчилль последний раз в своей жизни посетил заседание палаты общин. Двое членов парламента помогли ему войти в палату и поддерживали его, когда он, как положено, сделал свой последний приветственный поклон спикеру. Сэр Уинстон поклонился, улыбнулся и медленно сел на почетное место. Патриарх мировой политики, Черчилль пришел не для того, чтобы сказать речь, он пришел, чтобы проститься с палатой, сыном которой он себя не раз называл. Экс-премьер-министр Гарольд Макмиллан, взяв слово, сказал то, что было у всех на душе:
- Жизнь человека, которого мы сейчас чтим, уникальна. Пожилые члены парламента не смогут вспомнить что-нибудь сопоставимое с этим явлением. Молодые же члены, как бы долго ни будет длиться их жизнь, вряд ли увидят что-либо более достойное.
Все встали со своих мест и стоя приветствовали самого популярного британца тысячелетия.