* * *
Катастрофа на Западном фронте, созданном на базе Западного особого военного округа, стала одной из самых трагических страниц в первые дни войны. Уже 28 июня были захвачены Минск и Бобруйск, западнее белорусской столицы попали в окружение 3-я и 10-я армии, а остатки 4-й армии отошли за Березину.
Создалась угроза быстрого выхода подвижных соединений врага к Днепру и прорыва к Смоленску, а дальше страшнее страшного для Кремля - Москва!
Руководители Западного фронта - командующий генерал армии Д.Г. Павлов, начальник штаба генерал-майор В.Е. Климовских, начальник связи генерал-майор А.Т. Григорьев, командующий 4-й армией генерал-майор А.А. Коробков и ряд других военачальников - в первые же дни июля рокового сорок первого были отстранены от своих должностей.
По приказанию Сталина для "разбора полетов" на Западный фронт срочно был отправлен начальник Главного политического управления в ранге заместителя наркома обороны генерал-полковник Л.З. Мехлис. Это о нем Сталин в 1949 году на предложение министра здравоохранения СССР Е.И. Смирнова поставить Мехлиса во главе одной из правительственных комиссий в системе Министерства госконтроля расхохотался до слез и, схватившись за живот, вымолвит:
"Да разве Мехлиса можно назначать на созидательные дела? Вот что-нибудь разрушить, разгромить, уничтожить - для этого он подходит".
Так вот такого разрушителя Сталин и послал в Белоруссию в штаб Западного фронта, руководство которого он разрушил. Накопал и накапал на военачальников то, что хотел сам Хозяин Кремля.
Всех их быстро предадут суду военной коллегии Верховного суда СССР и расстреляют. Чуть позднее - в сентябре 1941 года та же участь постигнет и командующего артиллерией фронта генерал-лейтенанта Н.А. Клыча.
Это была попытка Сталина переложить на военачальников всю вину за поражения в начале войны и тем самым сохранить в неприкосновенности собственную репутацию.
С другой стороны, как писал в своей книге "Семь вождей" бывший советский политработник, генерал-полковник в отставке Д.А. Волкогонов, оказавшийся на поверку в начале 1990-х явным и первым антисоветчиком, "хотим ли мы этого или не хотим, но в трагические месяцы начала войны беспощадная страшная воля Сталина смогла заставить многих людей "упереться", призвать все свое личное мужество на помощь, одолеть свое малодушие под страхом смертной кары".
Аналогичные жестокие сталинско-мехлисовские чистки были и на других фронтах. Видя такие действия властей, начальник военной контрразведки комиссар госбезопасности 3-го ранга Анатолий Николаевич Михеев попросился на фронт. Он не захотел участвовать по существу в новой форме репрессий и написал рапорт с желанием отправиться на передовую и лично пребывать в одном боевом строю с воинами знакомого ему Юго-Западного фронта.
19 июля 1941 года его просьба была удовлетворена с назначением начальником Особого отдела НКВД Юго-Западного фронта. 23 сентября он погибнет при отступлении штаба фронта в районе населенного пункта Сенчи, а конкретнее - в роще Шумейково неподалеку от хутора Дрюковщина Лохвицкого района Полтавской области на Украине. Он отстреливался до последнего патрона, пока фашистское броневое чудовище из состава 2-й танковой группы Гейнца Гудериана не подмяло его под себя тяжелыми траками гусениц.
Автор несколько раз бывал на этом месте и по свидетельствам местных жителей, принимавших участие в захоронении останков героя и семерых его сослуживцев, дравшихся врукопашную с наседавшей гитлеровской пехотой, знал, что у командира в пистолете не было даже патрона для себя. Этим командиром был Анатолий Николаевич Михеев.
С приходом к власти в 1953 году Н.С. Хрущева после уничтожения "банды Берии" А.Н. Михеев был посмертно лишен воинского звания комиссара госбезопасности 3-го ранга и всех правительственных наград. И это было сделано без суда, по прихоти нового хозяина Кремля, с которого началось разрушение великой державы.
Но память о светлой личности Анатолия Николаевича Михеева жива. Законодатель РФ отменил позорное решение волюнтариста Хрущева.
Земляки-поморы не забыли о нем. На здании УФСБ Архангельской области установлена мемориальная доска в честь А.Н. Михеева, а в урочище Шумейково воздвигнут мемориальный комплекс в память о гибели командования штаба Юго-Западного фронта…
Но памятной доски с фамилией Михеева там автор не увидел. Ее нет, потому что с убитого комиссара были сняты коллегами и местными гражданами все знаки различия и боевые награды для передачи их в органы власти. Это было сделано для того, чтобы фашисты не смогли распознать настоящей личности погибшего командира.
После кровавого боя местные жители погибших советских воинов захоронили в общей могиле.
А еще нет эпитафии Михееву по политическим мотивам. В период правления на Украине махрового русофоба, третьего президента Незалежной пана Ющенко, сделавшего героями оуновцев Бандеру и Шухевича, Михееву не простили его борьбы с бандеровщиной.
Совет ветеранов Департамента военной контрразведки ФСБ РФ и ряд других общественных организаций подняли вопрос о присвоении комиссару 3-го ранга А.Н. Михееву посмертно звания Героя Российской Федерации, как правопреемницы Советского Союза.
* * *
Боясь опоздать вовремя эвакуироваться, Александра побежала к штабу, но там никого из командиров не было, лишь несколько женщин с детьми, испуганно озиравшихся по сторонам в ожидании чего-то и кого-то невиданного и страшного.
Некоторые из них плакали и прижимали к себе грудных детей, словно огораживая их от пришедшего беспокойства и надвигающейся беды. Они еще не знали, какой будет эта самая беда. Не получив никакого вразумительного ответа в пустом, покинутом военными штабе, Шурепова предложила женщинам возвращаться по домам, ждать мужей и эвакуации.
"Не могли же отцы-командиры нас бросить, - рассуждала Александра Федоровна. - Они остановят армаду гитлеровцев и обязательно всех вывезут в Вильнюс, а там видно будет, как говорил мой Саша".
Грохот разрывающихся снарядов стих. Наступила звенящая, как оказалось - предательская тишина. Вскоре из-за лесистого пригорка к той поляне, где любили отдыхать Шуреповы и другие семьи военнослужащих, стали приближаться гитлеровцы.
Медленно, покачиваясь на свежих, еще не утрамбованных ухабах и рытвинах, появившихся после обстрелов гарнизона, ползли танки с черно-белыми крестами на башнях. За бронированными чудовищами катились бронетранспортеры, самоходные артиллерийские установки, а колесные тягачи и лошади тащили за собой орудия разных калибров с зарядными ящиками серо-зеленого цвета.
Потом неожиданно послышалась автоматная стрельба и стрекот мотоциклов с колясками, на которых стояли закрепленные на турелях с длинными стволами пулеметы.
Нескончаемым потоком немецкое воинство катилось мимо дома Александры. От выстрелов, грохота и лязга гусеничной техники плакали Галя и Наташа. В выбитое осколком снаряда окно она впервые увидела так близко гитлеровских вояк.
"Нет, не люди, а звери идут по нашей земле, - рассуждала Александра, задавая себе вопросы. - Эти тевтонцы не пощадят славян. Что делать? Как быть с детьми? Где Саша? Что с ним?"
На третий день вечером к дому Шуреповых подъехал грузовик. Выскочившие из него немцы и двое полицейских ворвались в квартиру. Один из местных стражей "нового порядка", жирный и краснолицый, не то от болезненного давления, не то с хорошего перепоя, немужским, с высоким дискантом голосом, заверещал:
- Где твой муж? Где его документы?.. Собирайся быстро!
Она посмотрела на него с отвращением и подумала: "Ничего не может быть противнее толстого и истеричного мужчины".
Начался обыск…
Перетряхнули все, что лежало в шкафу. Ящики письменного стола выдвигали и выбрасывали содержимое на пол. Обшаривали карманы одежды, стащили постельное белье и перевернули матрасы. Обследовали пол на предмет возможного обнаружения тайника.
Естественно, ничего компрометирующего не обнаружив, они затолкали женщину с детьми в машину и увезли в город. В здании бывшей местной милиции хозяйничали представители уже другой власти. Когда полицейские отобрали у матери малюток-дочерей, Александра рухнула, потеряв сознание. Она не смогла пережить такого психологического удара.
Теперь ее жизнь, после того как она пришла в себя, перешла в другое измерение с больными вопросами: "Где дети? Куда их увезли? В каких условиях содержат?"
Александра догадывалась, что арестована, по всей вероятности, как жена военнослужащего, а может, что еще опаснее для ее судьбы, как супруга военного контрразведчика. Через месяц допросов с пристрастием и постоянных просьб возвратить ей детей, дочурки неожиданно оказались на руках у матери. Ее с детьми даже отвезли на их квартиру. Но оказалось - выпустили для приманки. Это был известный прием - а вдруг муж наведается за семьей в родной очаг. Оказавшись на свободе, она стала решать проблему выживания вместе с другими женами командиров.
Александра ждала от неприятеля жестких оккупационных мер, но то, что она увидела в его действиях сразу после прихода нацистов, потрясло ее до основания.
"Как в живом, наделенном умом животном под названием "человек" могли прижиться такие жестокость и высочайшая степень ненависти к другим народам, виновность которых только в том, что они родились на другой территории и разговаривают на других языках, - рассуждала Александра. - В чем они провинились? Взять хотя бы военнопленных, - в том, что до пленения с оружием в руках защищали свою землю от непрошеных гостей, пришедших не на посиделки, а огнем и мечом взломавших двери мирной жизни и сейчас грязно-серым пятном растекающихся по просторам моей Родины".
Когда она увидела в местном пункте сбора, а затем концлагере наших военнопленных, припорошенных лёссовой пылью, некормленых, оборванных, с воспаленными красными глазами от недосыпания, - ей стало жутко.
Серые, униженные, покорные, они то медленно плелись по дорогам, то после издевательских команд конвоиров переходили на бег. Во время привалов наши женщины умудрялись передавать им бинты, лекарства, хлеб… и улыбки.
Александра Федоровна перебивалась случайной поденной работой. Но даже в это страшное время, когда местные полицейские установили за ней слежку и в любое время могли арестовать, пытать или даже убить, она продолжала бороться.
В Вилкавишкисе находился лагерь для военнопленных.
Среди местных жителей, семей советских военнослужащих Александра организовала тайный сбор хлеба, сухарей и других продуктов для узников лагеря, устанавливала контакты с пленными, помогала им бежать в окрестные леса.
Через военнопленных она впервые получила печальную весть - муж якобы погиб, сражаясь в партизанском отряде. Но она не сломалась, а продолжала операции милосердия.
И все же ее выследили и арестовали.
Это случилось ночью. В дом снова нагрянули немцы и полицейские. Учинили обыск, детей отобрали, а женщину увезли в местную тюрьму, расположенную в Мариямполе. Дни и ночи ее допрашивали, морили голодом, били - пытались сломить в ней человека, превратив в послушное животное для того, чтобы она навела на след мужа и его сослуживцев.
"Да, - подумала Александра, - полицаи умеют думать только кулаками!"
Потом на одном из допросов гестаповец заявил Александре Федоровне: "Не ждите мужа, он погиб". Это было уже второе сообщение о гибели супруга.
* * *
Но чем больше ее истязали, тем выше поднималась планка борьбы за достойное выживание. Спать приходилось на бетонном полу тюремной камеры, и, как спортсменка, она понимала: чтобы не простудиться, надо постоянно разогревать мышцы, делая зарядку. Она не хотела исправлять беду бедой, не желала зарываться глубоко в горе, а в своем несчастье ей хотелось найти то, что могло бы удержать на плаву в этих диких условиях.
Сидевшие с нею в переполненной камере полячки, литовки, француженки и даже неблагонадежные для рейха немки смеялись над ней, считая сумасшедшей. И надзиратели тоже крутили пальцем у виска.
- Зачем эти спектакли? - спросила ее одна из полячек, истрепанная, как половица.
- Затем, чтобы доказать вам всем, что только так можно выжить!
- Для чего, когда все погибло? Погибнем и мы все…
- Нет, надо жить и выжить, чтобы не только увидеть победу, а она неизбежна, но бороться за нее, - совсем не витиевато, а однозначно ответила Александра.
В феврале 1942 года в тюремные застенки просочилась новость - немцам дали перцу под Москвой, и они покатились на Запад. Эта теплая и радостная весть подняла настроение многим.
Но ее ждало здесь еще одно подлое испытание, учиненное администрацией тюрьмы. Как-то утром ее затолкали в небольшую холодную камеру-одиночку. Она обомлела - в углу камеры стояли две ее маленькие исхудавшие дочурки, смотревшие на нее огромными глазами. Ей даже показалось, что глаза их непропорционально увеличены по сравнению с лицами, оставшимися прежними.
Увидев мать, девочки заплакали, а она птицей бросилась к ним, прижала озябшие тельца к груди и зарыдала от безысходности.
С детьми в холодной камере она провела несколько суток. Порвав ночную рубашку на пеленки, Александра спасала своих крошек от переохлаждения. Приходилось выкручиваться - промоченные девочками тряпичные лоскутки она сушила на голове или на груди. Потом дочурок разлучили с матерью…
Эта жизненная стойкость Александры подействовала на ее мучителей из гестапо и полиции. Дело в том, что они находили удовольствие тогда, когда уничтожали в человеке человечность. Жену военного контрразведчика сломить не удалось, и костоломы утратили к ней интерес.
Через несколько дней Александру затолкали в крытый грузовик и повезли на работы в Германию…
Но перед отправкой матери тюремный ксендз привел проститься Галю и Наташу, которые жили у него в особняке. На всю жизнь в ушах Александры Федоровны остался истошный крик, смешанный с плачем, старшенькой двухлетней Гали:
"Не убивайте мою маму!"
После этой экзекуции сильная духом и телом Александра на мгновение опять потеряла сознание…
Очнулась - дети в камере отсутствовали.
Александра, конечно же, не могла знать подробностей отношения нацистских руководителей к славянству, еврейству и другим национальностям, живущим на территории России, особенно к их потомству - детям. Когда один из командиров карательного отряда СС "айнзатцгруппен" при пленении большой группы советских военнослужащих и местных граждан в 1941 году на Псковщине спросил у Гиммлера, прибывшего в полевой лагерь с инспекцией:
- А как быть с детьми?
- Это микробы, их надо нейтрализовать, - ответил рейхсфюрер СС.
В этом коротком ответе тевтонца и была его нацистская заточенность против всего того, что называлось русскостью…
Глава четвертая
Первые операции Шурепова
Версия о том, будто бы нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года было внезапным и совершенно неожиданным для советского руководства, на сегодняшний день вызывает саркастическую улыбку даже у школьников.
У Сталина и Генштаба имелось достаточно разведывательных донесений, однозначно указывающих и свидетельствующих о подготовке Гитлера к нападению на СССР, вплоть до указаний точной даты и времени.
И даже тогда, когда ему поступило донесение от наркома госбезопасности Меркулова, реакция вождя оказалась следующей:
"Товарищу Меркулову.
Можете послать ваш "источник" из штаба герм, авиации к е…матери. Это не "источник", а дезинформация.
И. Ст."
С вершин сегодняшнего времени нам легко рассуждать о прошлом. Да, история возложила на себя задачу судить о прошлом, давать уроки настоящему на благо грядущих веков. Но, к сожалению, получается, что история учит человека тому, что человек ничему не учится из истории. То же самое касается власти и вождей.
Официальный историограф Пруссии Леопольд фон Ранке (1795–1886) задолго до горячих войн, социалистических и "цветных" революций, вплетенных в события XX и XXI веков, предостерегал руководителей стран:
"То, что губит людей и государства, это не слепота, не незнание. Не так уж долго остаются они в неведении относительно того, куда приведет их начальный путь. Но есть в них поддерживаемый самой природой, усиливаемый привычкой позыв, которому они не сопротивляются, который тащит их вперед, пока есть еще у них остаток сил.
Божественен тот, кто сам усмиряет себя. Большинство же видит свою гибель, но погружается в нее".
Эти слова должны знать все политики, стремящиеся к абсолютной власти.
Но вернемся к Сталину.
Что заставило "отца народов" быть настолько недоверчивым и упрямым в отстаивании своей идеи о неготовности Германии к войне из-за неимения у вермахта зимнего обмундирования и зимней смазки для вооружения? А может, ощущение себя лидером нации, вождем, гением? Но это уже другая история, другая философия и другая книга.
Проследим за событиями тех дней, в которые была органично вплетена судьба нашего героя. Пока подразделения и части Красной армии отступали вглубь страны, Александру Шурепову нечего и думать было о посещении гарнизона.
Военный городок, в котором он служил, в котором осталась его квартира с женой и двумя дочерьми в роковом для страны июне сорок первого года, - все теперь отошло на второй план. Некогда было мысленно парить в облаках - все пространство души и ума занимала война. Хотя, конечно, мысли о семье не покидали. "Как они там выкручиваются без денег, с чужой, враждебной властью, а может, они погибли при обстрелах?" - часто задавал в пламени страданий сам себе только этот, постоянно повторяющийся вопрос военный контрразведчик.
Из-за паники и неразберихи войска Северо-Западного фронта, созданного на базе Прибалтийского особого военного округа на основании приказа НКО СССР от 22 июня 1941 года, несмотря на очаги поистине героического сопротивления, отступали, а кое-где даже бежали, неся большие потери.
Старший лейтенант госбезопасности Александр Шурепов отступал вместе с войсками, что не помешало ему еще раз встретиться со своим высоким начальником - полковником Алексеем Никитичем Асмоловым на коротком совещании в войсках в начале июля сорок первого.
Подходя к полевому штабу, он мимолетно взглянул на полевые, мудро молчащие в безветрии на сплошном солнцепеке цветы. Они напоминали ему пятигорские соцветья, подаренные Александре в 1936 году. И вдруг при воспоминаниях "забилось его сердце, рыбкой хлопоча". Поляна благоухала, словно в знак протеста против войны.
"Какой аромат, запах любого цветка - его язык", - подумал Александр.
Скоро его приземлила встреча в штабе руководства.
Асмолов зачитал директиву СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, указывающую на необходимость создания "…партизанских отрядов и диверсионных групп для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской борьбы всюду и везде, для взрывов мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов и т. д. В захваченных районах создавать невыносимые условии для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия…"
Александр Шурепов, находясь в Пскове, прослушал по радио речь И.В. Сталина и тоже услышал его призыв:
"В занятых врагом районах нужно создавать невыносимые условия для врага…"