Относительно мотивов, под влиянием которых партия и я, как член партии, начали террористическую деятельность, пояснить могу следующее. Стремясь к поднятию экономического благосостояния народа и уровня его нравственного и умственного развития, мы видели первый шаг к этому в пробуждении в среде народа общественной жизни и сознания своих гражданских прав. Ради этого мы стали селиться в народе для пропаганды, для побуждения его умственного сознания. На это правительство ответило страшными репрессиями и рядом мер, делавшими почти невозможной деятельность в народе. Таким образом, правительство само заставило партию обратить преимущественное внимание на наши политические формы как на главное препятствие народного развития. Партия, придерживаясь социалистического учения, долго колебалась перейти к политической борьбе, и первые шаги по этому пути встречали сильное порицание со стороны большинства партии, как отступление от социализма. Но ряд виселиц и других мер, показывавший необходимость сильного отпора правительству, заставил партию перейти решительно на путь борьбы с правительством, при которой террористические факты являлись одним из важных средств. Упорство же в посягательствах на жизнь покойного Государя вызывалось и поддерживалось убеждением, что он коренным образом никогда не изменит своей политики, а будут только колебания: одной ли виселицей больше или меньше, народ же и общество будут оставаться в прежнем вполне бесправном положении. Точно определить время зарождения мысли о цареубийстве нет возможности, во время соловьевского покушения единой всероссийской организации, строго говоря, не существовало, и мысль о покушении самостоятельно существовала в нескольких отдельных группах, но не у всех революционных деятелей. Начиная с осени 1879 года отдельные организации сплотились в одну общую, и мысль о покушении на покойного Государя была принята всей партией. На Липецком съезде я не была, впоследствии знала о том, что он был, но сведений о нем никаких сообщить не могу. Под влиянием принятого нами решения осенью 1879 года я и поехала в Москву, где под именем Марины Семеновны, жены Сухорукова, принимала участие в покупке дома за Рогожской заставой, затем жила там все время ведения подкопа под полотно железной дороги, вплоть до 19 ноября, вышла из дому после взрыва, около 10 часов вечера. В момент взрыва я находилась в доме на случай, если бы пришла полиция, то принять ее и отвлечь ее (внимание) подозрение. В этот момент я находилась в самом доме, а другое лицо - в сарае для смыкания батареи, назвать же это лицо я не желаю.
В 1869 году осенью я вместе с родителями приехала в Петербург, где поступила на женские курсы при 5-й мужской гимназии. В 1870 г. осенью, по семейным обстоятельствам, я оставила родительский дом и начала жить самостоятельно, готовилась в народные учительницы, желая способствовать развитию народа. В 1872 г. я держала в Петербурге экзамен на народную учительницу; несмотря на то что экзамен я выдержала, мне все же, не объяснив причин, не выдали диплома. Тогда на зиму я отправилась в Тверскую губ., в Корчевской уезд, село Едимоново, прожила там всю зиму с 72 на 73 г. в качестве помощницы учительницы при народной школе. В 73 г. весною выдержала экзамен в Твери и тут получила диплом. На лето вернулась в Петербург и с осени начала тут занятия с рабочими. 5 же января 1874 г. меня арестовали; летом я была выпущена на поруки и уехала к матери, в Крым. Потеряв возможность быть дальше народной учительницей, я начала изучать фельдшерство. В 1874 г. поступила в симферопольскую земскую больницу, где я служила вплоть до вызова на суд в 1877 году в августе месяце. Судом я была оправдана, и в мае 1878 г. уехала опять к матери, где была арестована в августе для административной высылки в Олонецкую губ. С дороги я скрылась и с тех пор жила нелегальной. К революционному движению я примкнула с 1872 года. Под какими фамилиями я жила с 19 ноября 1879 года до присвоения себе имени Войновой, сказать не желаю. Войновой же я стала именоваться, кажется, с июня месяца 1880 г., паспорт этот подложный. В доме № 18 по 1-й роте я поселилась с июля месяца 1880 г.; сначала со мной жила одна моя знакомая, имени которой я называть не желаю, жила же она под фамилией Сапович. В сентябре эта моя знакомая уехала от меня, и переселился ко мне на квартиру Желябов. Где теперь находится называвшаяся Сапович, показывать я не желаю. За все время жительства моего в доме № 18 по 1-й роте я шить воротничков никому не давала, и никакая швея ко мне не должна была приходить. Фамилия Чемодановой мне знакома, она жена Синегуба, осужденного по "процессу 193-х" на каторгу, во время суда мы с нею жили вместе, после суда она добровольно последовала за мужем в Сибирь, имя и отчество ее - Лариса Васильевна. С тех пор я ее не видала. В 1876 г. я как-то видала ее сестру, имени ее точно не помню. На бывшем в этом году студенческом бале я не была. Из числа предъявленных мне карточек мне знакомы: Рысаков; Гесю Гельфман, Семена, Кота, и Александра Михайлова, и того, которого мне при допросе назвали Тетеркой, я, кажется, где-то видала. Под Семеном я называю того, которого мне назвали Баранниковым, а под Котом - Колодкевича. Где и при каких обстоятельствах, я объяснять не желаю. Того, которого вы называете Тимофеем Михайловым и карточка которого мне сем предъявляется, я не знаю. Об участии Семена в Московском предприятии и под каким именем он жил - я показывать не желаю. Все отобранное у меня вчера при задержании принадлежит мне, но разъяснять значение разных заметок, найденных в моих бумагах и записной книжке, я не желаю. По поводу чертежей, найденных в моей книжке, могу только сказать, что это чертеж квартир, но каких, разъяснить не желаю.
[13 марта]. Относительно квартиры по Троицкому пер., д. № 27 (рота), где проживало лицо, под именем Николаева, я разъяснений (желать) давать не желаю. По поводу вопроса, предложенного мне о плане, сделанном карандашом на обороте конверта, я признаю, что план этот нарисован мною в воскресенье 1 марта утром, на квартире по Тележной улице, д. № 5. План этот рисовала я для того, чтобы пояснить лицам, шедшим со снарядами, где они должны были находиться. Относительно же более подробных разъяснений этого плана, то я отказываюсь их давать, а также и относительно кружков, находящихся на этом плане. Привезя на конспиративную квартиру снаряды, я пояснила, что их меньше предполагавшегося количества, т. к. не успели приготовить всех, по короткости времени, потому что окончательное решение действовать 1 марта было принято в субботу вечером; по каким именно причинам, я отвечать не желаю, т. к. эта поспешность имела весьма много причин, разъяснять которые я не желаю. Я в продолжение нескольких месяцев занималась слежением за покойным Государем, но как и с кем происходило это слежение, разъяснять не желаю. По поводу шифрованной записки, найденной у меня и якобы дешифрированной и прочтенной мне сейчас, я никаких объяснений давать не желаю.
Предъявленный мне сейчас снаряд, именно жестяная банка с крышкой, внутри которой помещены три трубки, соединенные гуттаперчевой трубочкой, такой именно системы, какой несколько экземпляров я принесла, как говорила уже, 1 сего марта, утром, в д. № 5, кв. № 5, по Тележной улице и раздала лицам, долженствовавшим действовать этими снарядами в покушении того же числа на жизнь покойного Государя. Внутреннее устройство этого снаряда мне было известно, так как ранее 1 марта я видела этот снаряд в не совсем готовом виде, где же именно, объяснять не желаю. На вопрос, знаю ли я, что в руках партии существовали и существуют метательные взрывчатые снаряды и других систем, кроме системы предъявленного мне, я отвечать не желаю. Предъявленный мне также теперь план, сделанный от руки карандашом на оборотной стороне обыкновенного конверта, есть именно тот самый, который я начертила утром 1 марта в квартире № 5, д. № 5, по Тележной улице, с целью дать указание лицам, долженствовавшим действовать 1 марта против жизни покойного Государя, о месте нахождения каждого из них в данный момент. О значении же кружков, начерченных на этом плане в некоторых местах, я, как заявила уже вчера, никаких разъяснений давать не желаю.
Печатается по: 1 марта 1881 года, с. 285–290.
ПОКАЗАНИЯ Н. И. КИБАЛЬЧИЧА
[20 марта]. Зовут меня - Николай Иванович Кибальчич. От роду имею - 27 лет, вероисповедания - православного. Происхождение и народность - сын священника, русский. Звание - был студентом Института инженеров путей сообщения. Место рождения и место постоянного жительства - в Черниговской губернии Кролевецкого уезда, заштатном городе Короп. Занятие - литературный труд. Средства к жизни - заработки от литературного труда. Семейное положение - холост, имею двух родных братьев Степана и Федора и двух сестер Ольгу и Катерину. Брат Федор находится, по всей вероятности, на месте родины - в гор. Коропе, а сестра Катерина, по всей вероятности, находится в г. Козельце Черниговской г[убернии], где она замужем за священником; где же находятся остальные брат и сестра - я не знаю. Экономическое положение родителей - родителей нет в живых. Место воспитания и на чей счет воспитывался - сначала в Институте инженеров путей сообщения, а затем в Медико-хирургической академии, на собственный счет. Причина неокончания курса, в случае выхода из заведения, с указанием самого заведения - из Медико-хирургической академии вышел в 1875 году вследствие привлечения меня к политическому делу, а из института, в котором пробыл с 1871 по 1873 год, перешел в академию, пожелав переменить специальность. Был ли за границей, где и когда именно - не был. Привлекался ли ранее к дознаниям, каким и чем они окончены - состоял под следствием и судом за время от 1875 по 1878 год по обвинению в распространении недозволенного сочинения и по приговору Особого присутствия Сената, состоявшемуся 1 мая 1878 года, был приговорен к заключению на 1 месяц. На предложенные мне вопросы отвечаю:
Я признаю себя принадлежащим к русской социально-революционной партии, и в частности к обществу "Народной воли". Общество "Народной воли" поставило себе целью достижение тем или иным путем политического и экономического переворота, в результате которого в политическом отношении должно быть народоправство, а в экономическом отношении - принадлежность земли и вообще главных орудий производства народу. Для достижения этой цели существует несколько путей, как: террористическая деятельность, пропаганда революционных идей в разных слоях населения, особенно же среди городского и деревенского люда, наконец, организация революционных и даже только недовольных элементов и пр. Я признаю все эти пути одинаково необходимыми для достижения сказанной цели, а следовательно, и террористическую деятельность. На вопрос об участии в покушениях на жизнь Императора в ноябре 1879 года под полотном Московско-Курской железной дороги, в Александровске, Екатеринославской губернии, а также в приготовлениях, предпринимавшихся к такому же покушению в Одессе, я поясняю следующее: о всех замышлявшихся покушениях на жизнь Императора осенью 1879 года я знал, но активное участие принимал только в одесском подготовлении. Участие мое в последнем приготовлении к покушению выразилось в том, что я имел квартиру в Одессе, по Екатерининской улице, в доме, номера которого точно не помню, под фамилией Иваницкого, и хранил у себя вещи, необходимые для совершения взрыва. Я жил с женщиной, настоящей фамилии которой не знаю, называл же ее тем именем, которое было обозначено в документе [В. Н. Фигнер. - Сост.]. Относительно соучастников моих в подготовлении одесского взрыва я показывать не желаю.
Относительно события 1 марта 1881 года и подготовлений к нему я о своем участии имею показать следующее. Я признаю, что я сделал все части, как тех двух метательных снарядов, которые были брошены под карету Императора, так и тех, которые были впоследствии захвачены в Тележной улице. Изобретение устройства этих снарядов принадлежит мне, точно так же как все части их: ударное приспособление для передачи огня запалу и взрывчатое вещество - гремучий студень - были сделаны мной одним, без участия каких-либо помощников, на квартире, которой я указать не желаю. Снарядов было сделано мной четыре штуки; из них два решено было употребить в действие, а остальные два оставить, так сказать, в резерве. Для приготовления их мне пришлось употребить много времени и труда, прежде чем я собрал нужные технические сведения и изобрел данное устройство снаряда. Нужно заметить, что я среди своей партии был первым, взявшимся добыть нитроглицерин. С целью ознакомиться с предметом я перечитал все, что мог найти в литературе на русском, французском и немецком языках. Но для того чтобы, во-1-х, производить собственными средствами приготовление динамита и, во-2-х, чтобы устроить вполне удовлетворяющий цели метательный снаряд с динамитом, мне приходилось придумывать много новых, нигде не употреблявшихся приспособлений. Я предлагал несколько типов метательных снарядов, отличающихся между собою по приспособлению для получения огня, сообщающего взрыв динамиту, и только в последнее время придумал данную форму снаряда. Сущность устройства его состоит в том, что оловянный груз, надетый на стеклянную трубочку, наполненную серной кислотой, в момент удара метательного снаряда о какую-либо поверхность разламывает трубочку вследствие силы инерции, серная кислота, вытекая из разбитой трубочки, зажигает прикрепленный к трубочке стопин особого приготовления (нитка, покрытая смесью бертолетовой соли, сахара и сернистой сюрьмы), огонь по стопину передается к запалу с гремучей ртутью, гремучая ртуть, взрываясь, сообщает взрыв патрону, состоящему из смеси мучнистого пироксилина и нитроглицерина, а от патрона взрыв передается уже гремучему студню. В снаряд помещены две стеклянные трубочки, продольная и поперечная, с грузами на каждой, так что, какой бы стороной ни упал снаряд, во всяком случае хоть одна трубочка должна разбиться. Огонь по стопину передается моментально, и, следовательно, взрыв должен произойти в то мгновение, как только снаряд ударится о препятствие. Только после того, как выработана была эта форма снаряда и как на опыте подтвердилась годность в нем ударного приспособления, я и мои товарищи сочли возможным употребить их для действия. Длинное время, потребовавшееся для окончательной выработки удовлетворительного во всех отношениях устройства метательных снарядов, было одной из причин долгого промежутка времени, в течение которого ничего не было принято для достижения поставленной цели - совершить во что бы то ни стало удачное покушение на жизнь Императора. Это, впрочем, была одна из незначительных причин, так как я и мои товарищи не придавали большого значения метательным снарядам, на которые смотрели как на резерв в случае неудачи главного взрыва - взрыва мины. А так как устроить мину в каком-либо месте не представлялось возможным все время до совершения подкопа под Малой Садовой улицей, то и вопрос о покушении затянулся на долгое время. Только тогда, когда явилось возможным занять подвальное помещение по Малой Садовой, - и было решено подготовить взрыв. Что касается до уличного подкопа, то я узнал о нем и принял в нем участие своими техническими советами только в самое последнее время перед 1 марта. Таким образом, я не участвовал ни в обсуждении вопроса о приискании помещения для целей подкопа, ни в вопросе о том, кому занять место лавочников в помещении; я даже не знал и не знаю до сих пор, какие лица играли роль торговцев в сырной лавке на Малой Садовой. Я не участвовал также в работе рытья мины и ни разу не был в самом помещении. Все мое участие в этом подкопе ограничивалось только тем, что я давал технические советы насчет количества динамита в заряде, а также устроил запал, который был приспособлен уже не мной, а другим лицом к заряду динамита. Вообще все мое участие во взрыве 1 марта ограничивалось исключительно научно-технической сферой, а именно: 1) я давал советы относительно того, какое количество динамита необходимо для того, чтобы взрыв, во-первых, достиг цели, а во-вторых, не причинил вреда лицам, случившимся на тротуаре при проезде Государя, а также прилежащим домам; 2) придумал и приспособил, с помощью двух других лиц, 4 метательных снаряда; 3) ездил с двумя лицами, взявшимися бросить два снаряда, на опыт, на котором снаряд с ударным приспособлением и с гремучей ртутью, но без динамита, был брошен, если не ошибаюсь, Рысаковым с целью убедить участников взрыва в годности устройства снаряда. Таким образом, в вопросе о времени и месте события я не имел решающего голоса. Знал только, и то последнее лишь время перед взрывом, что взрыв должен произойти во время езды Императора в манеж и что лица, имеющие метательные снаряды в руках, должны были стоять в это время неподалеку от мины и, в случае неудачи, пустить в дело снаряды. Поэтому для меня явилось неожиданностью то, что метательные снаряды были употреблены в действие без предварительного взрыва мины. Таким образом, я, находясь на улице в то время, как Император проезжал в манеж и из манежа, ушел затем домой, а о подбросе метательных снарядов узнал лишь вечером - из телеграмм. Относительно метательных снарядов я могу добавить еще то, что два из них были доставлены мною утром 1 марта в Тележную улицу, а перед этим мне всю ночь пришлось проработать над их окончанием; два же другие снаряда были доставлены туда же г-жой Перовской. Прибавлю к этому, что снаряды были изготовлены не в моей квартире, а на другой, которой я указывать не желаю. Дальнейший мой допрос прошу отложить до следующего раза.