– Привет, солнце, не спишь еще? Да перекусили с пацанами немного, сидим, байки травим. Маме завтра позвони, скажи, что через недельку приеду, сделаю двери на сарае. Ну почему не будет ждать? Да недельку подождет, что это, от меня зависит, я ж не сам в этот Киев еду. Ну, ты видела, за кого замуж выходила, знала, какая у меня работа. Ладно, мы там не долго, надеюсь. В автобусах посидим пару деньков и домой. Ну, все, пока, и дочек на ночь крепко поцелуй за меня. Все, спокойной ночи. Люблю вас.
Снова вспомнились выборы 2004, как на перекрестке в машине сидели два гаишника, а вокруг них по кругу ездили пять машин с помаранчевыми флагами, пьяная молодежь пела песню: "Разом нас багато і нас не подолати". В то же время другие водители стояли в пробке и усиленно сигналили, выражая свою солидарность с демократической молодежью и возмущаясь, что милиция, как всегда, не работает.
Остановились у обочины, все повыходили из автобусов и принялись дружно курить, некоторые пошли ближе к посадке, через некоторое время команда: "По машинам"! Весело перебрасываясь шуточками, залезли в автобус, все-таки зябко и сыро на улице.
– Свет выключай в салоне, – крикнул кто-то сзади. Иван устроился поудобнее на сидении и попытался заснуть.
Проснулся от боли в спине, встал, потянулся и хромая на левую ногу, которая занемела, поковылял к выходу. На улице было сыро и со стороны Днепра дул холодный, промозглый ветер. Недалеко от выстроенных в ряд автобусов была сцена, накрытая крышей в виде ракушки: "Ну как в старые добрые времена, опять на ракушку в Мариинский парк привезли. Сколько "Беркутов" нагнали". Сделав небольшую зарядку чтобы размяться, Иван пошел вдоль шеренги автобусов, поглядывая на номера. Возле "Неоплана" стояло человек десять, о чем-то увлеченно разговаривая.
– Откуда, пацаны?
– З Житомиру.
– А где Днепр стоит, не знаете? Нет, ну спасибо. Иван вернулся к автобусу. Уже все проснулись и повыходили на улицу, разминая затекшие ноги. Некоторые за автобусами чистили зубы, ополаскивая рот водой из бутылок, другие разложили тормозки, что взяли из дома, на деревянных с облупившейся старой краской лавочках, которые стояли перед сценой. Иван тоже зашел в автобус и, взяв свой тормозок и термос, пошел к коллективу. Разложив свои нехитрые харчи, Иван прислушался к разговору командира роты и двух милиционеров. Командир роты Сергей Васильевич убеждал, что Янукович не такой мягкотелый как предыдущий президент, порядок быстро наведет, два-три дня, и поедем домой, вон видите, сколько силы нагнали. Василичу парни доверяли – крепкий мужик, да и за словом в карман не полезет, но все равно Генка ему возражал:
– Все-таки здесь Евросоюз заинтересован в Украине, может и не потянуть Янык.
Опять начался старый спор: нужны мы как страна Евросоюзу или не нужны, с кем нам лучше будет – с Россией или в Евросоюзе. "Наверное, Евросоюзу мы точно не нужны, голодранцы, там и так голожопых хватает" – подумал Иван, дожевывая бутерброд, достал термос и налил чая.
К спорящим подошел командир и, послушав спор несколько минут, приказал заканчивать, доедать и идти одеваться. Иван встал, взял термос и сказав: "Европе мы нужны, чтобы через нас Россию пугать. Пошли одеваться, а то сейчас построение будет", не поворачиваясь, пошел в сторону автобуса. В автобусе царил беспорядок: одни искали свои спецсредства, переставляя сумки с места на место, другие надевали бронежилеты и наколенники с налокотниками, кто-то искал, куда дели его палку, стоял шум и гомон. Журба стал возле передней двери в автобусе, наблюдая за происходящим в салоне.
– Вань, а противогаз надевать? – спросил молодой боец, высунув голову на улицу.
– Конечно, надевай, и маску сразу на голову надень, только подверни, – ответил Иван.
– А шлем на голову или в руках? – услышал крик из автобуса.
– На руку.
Стали выходить те, кто уже экипировался. Иван зашел в салон, быстрыми и привычными движениями надел противогаз и сверху на бушлат накинул бронежилет, застегнул липучки на налокотниках и наколенниках, схватив палку и шлем выскочил и встал в конце строя. Перед строем вышел командир и начал объяснять:
– Так, шлемы на голову. Сейчас идем к Кабмину, там стоит человек пятьдесят, восемьдесят снизу идут, еще идут человек сто пятьдесят с флагами "Свободы", палки не применять, ясно?
– Так точно!
– Ну, тогда пошли.
Колонна потянулась через Мариинский парк. Редкие прохожие бросали тяжелые взгляды исподлобья и побыстрее торопились уйти с дороги силовиков. Возле Кабмина стояла толпа народа с флагами Евросоюза и "Свободы" и кричали: "Банду геть!", "Януковича у відставку!". Перед толпой со стороны здания стояли вэвэшники в две шеренги, за ними стояла шеренга "Беркута". Чуть в стороне стояли корреспонденты, давая на камеру комментарии на фоне происходящего. Командир остановил колонну и сказал:
– Через заезд не пройдем. Перелазим через каменные блоки.
Бойцы перелезли через ограждение, выстроились на ступеньках Кабмина, а командир пошел на инструктаж, где уже стояли несколько руководителей "Беркута". Перед ними полковник в черной кожаной куртке с рацией в правой руке, с растерянным лицом, общими фразами пытался руководить процессом. Через несколько минут к митингующим подошла еще толпа с флагами УНСО и "Свобо ды", эти были настроены более агрессивно. Потихоньку вперед стягивались молодые парни с поломанными ушами и носами: "спортики", поближе к корреспондентам подошли с десяток пожилых, но крепких мужиков с обвислыми усами казаков, и старушек в совдеповских пальто и старых выцветших куртках, расстегнутых так, чтобы было видно вышиванки, в руках иконы, аккуратно обернутые рушниками. Иван подошел немного ближе и сразу же увидел старых знакомых. Крепкого парня с русым ежиком волос и уверенным, внимательным взглядом, в короткой кожаной куртке и кожаными перчатками. Постукивая кулаком в раскрытую ладонь, он внимательным взглядом сканировал шеренги милиции, иногда поворачиваясь и говоря что-то двум другим молодцам, стоявшим у него за спиной.
– Василич, узнаёшь вон тех троих, чуть левее от флага ЕС, – повернулся Иван к командиру роты.
– Ага, это ж наши друганы, что с нами качались, когда Юльку из Печерского суда вывозили, Турчин еще тогда разрывался, а Юле семь лет впаяли.
– Но тогда они поплотнее были, а сейчас похудели, видать заканчивается золотой запас у батьки, на голодном пайке держит, – поддержал Ивана ротный.
– Злее будут, – согласился с ротным Иван.
– Пойду комбату доложу про этих отморозков, вон их как раз полкан распустил с инструктажа, а ты за ними посматривай, чувствую, будет замес сегодня.
Толпа понемногу разогревалась. Сначала старички с казацкими усами стали хватать за броники и умоляли пропустить их в Кабмин, хотя и сами не знали, зачем им туда нужно, при этом елейным голосом спрашивали: "Вы с народом, сыночки?". Немного позже к дедушкам присоединились "спортики" и навалились дружной толпой, пробуя потеснить шеренги милиции назад. А в это время из-за спин боевиков, которые толкались с милицией, дедушки били по шлемам удочками, на которых висели чёрно-красные флаги и флаги "Свободы", при этом норовя попасть в лицо и выколоть глаз. Пользуясь суматохой, в лицо "Беркутам" из толпы стали брызгать слезоточивым газом.
Видя, как беркутенку слева удочкой разодрало лицо, Журба попытался рукой поймать ее, но никак не получалось. Отвлекшись, пропустил момент, когда перед лицом появилась рука в черной перчатке с накладками на костяшках и баллончиком со слезоточивым газом. Иван еще хотел что-то сказать, но тугая струя газа попала в открытый рот и в глаза. Дыхание сразу оборвалось, а глаза наполнились слезами, лицо стало нестерпимо гореть. Чувствуя рвотные позывы, милиционер начал пятиться назад, протискиваясь через шеренги. В голове билась мысль: "Главное не тереть глаза, а то будет еще хуже". Выпав позади строя, он пытался откашляться. Кашель разрывал легкие до боли в груди и никак не мог остановиться, во рту и в горле все горело. Сплевывая на асфальт, он стянул шлем и маску. Кто-то сунул в руку бутылку воды. Иван стал промывать глаза и лицо, кашляя и сплевывая горькую слюну. Постепенно стало попускать. Возле уха раздался голос командира:
– Забрало надо опускать и ворон не ловить.
– Да какое забрало, оно через минуту запотевает и ничего не видно.
– Ладно, промывай глаза, я уже выставил вперед пацанов в противогазах.
Иван отошел к бетонному ограждению, продолжая промывать глаза. Постепенно предметы стали обретать очертания. Из шеренги вывалился Рыжий из третьей роты, лихорадочно сдирая с лица противогаз, и его сразу стошнило. Журба подошел к Рыжему и протянул ему начатую бутылку с водой:
– На, попей, полегчает.
Рыжий хлебнул воды, обмыл лицо и, промывая глаза, сказал:
– Падлы, в паре работают, один противогаз оттягивает, а второй в это время под противогаз из баллона газом пшикает. Я пока шлем отстегнул и противогаз снял, уже теряться начал, думал и воткну. Сегодня вдоволь надышался, аж подворачивает, – и Рыжего опять стошнило. – Пойду к фельдшеру, может, чем глаза закапает, пекут сильно. Что у них за газ такой едучий?
– Наверное, из-за кордона привезли. Видел, какие баллоны большие и струя метра на три бьет, не то, что наши пшикалки, – ответил Иван.
Журба, немного отдышавшись, заметил, что его зовет командир роты.
– Ну что, отошел? Тогда иди на правый фланг. Там наши вдоль блоков стоят, смотри, чтобы никто на эту сторону не перелез, – сказал ротный, внимательно наблюдая за толкучкой перед въездом в Кабмин.
Подойдя к стоявшим в шеренге бойцам "Беркута", Иван спросил:
– Тишина?
– У нас тихо, а на въезде страсти кипят. Пять минут назад провели бойца, ключицу сломали. Выломали шлагбаум и им как тараном пытались пробить шеренгу, наши отобрали. Не понятно, зачем им в Кабмин надо, там никого уже нету, все через задний выход разбежались, – Серега Саркисов был рад поболтать.
– Им интересен сам процесс. Мы это уже в 2011 проходили, – ответил Иван.
К вечеру все начали успокаиваться. Сначала пропали боевики и понемножку стал расходиться более мирный контингент. Смена наверно закончилась? Осталось несколько человек с флагами "Свободы" – у этих, наверное, посуточная вахта. Перед Кабмином валялись кучи мусора. Ветер раздувал бумажки, под ногами хрустело стекло. Склон напротив въезда вытоптали и от него по асфальту тянулись куски грязи. На стеле качался на ветру флаг Евросоюза, а рядом с ним обвис, запутавшись в тросах, украинский стяг. Серое здание Кабинета Министров было подсвечено снизу прожекторами и массивные серые колонны создавали впечатление нерушимости украинского правительства. Они грозно смотрели на букашек, суетящихся внизу, пытающихся решить свои сиюминутные проблемы, обрести чаянья и исполнить мечты и надежды.
Командир вышел из здания и дал команду:
– Командиры рот, стройте личный состав. Проверяйте людей и амуницию.
После докладов ротных колонна двинулась к автобусам. Иван зашел в автобус и стал укладывать спецсредства. Все были оживлены и обсуждали сегодняшние события.
– Ужинать будем? – спросил кто-то сзади.
– Да надо, а то пропадет то, что из дома брали. Жалко, – ответил Андрей Кольницкий.
– Я не буду, пацаны, меня сегодня газом накормили, что-то тошнит, – отказался Леха Каустович, он же Рыжий.
Невысокого роста, коренастый, уверенно стоящий на коротких, чуть кривоватых ногах, Леха Каустович своим телосложением был похож на небольшого французского бульдога. У него и хватка бульдожья, если схватит – уже не отпустит. Проходя отборочный спарринг в "Беркут", с противником своим он сцепился крепко, метелили друг друга от души, пока Каустович не ухитрился взять своего оппонента на удушающий, еле растащили, тот уже начал терять сознание. Кто-то из присутствующих бойцов сказал: "Ну, ты, "Рыжий", просто зверь!", потрепав его по мокрой от пота огненно-рыжей шевелюре. И хотя сейчас Алексей постоянно бреется налысо, так и прилипло к нему "Рыжий". К спорту Леха относился с фанатичной преданностью. Для тренировок преград ему не было: дождь, снег или солнце – полтора часа в день он отдавал спорту. Тягая гантели, эспандер, растягиваясь, он полностью растворялся в любимом занятии.
В автобус зашел фельдшер и поинтересовался:
– Больные есть?
Журба, часто моргая покрасневшими глазами, спросил:
– Есть глазные капли и от тошноты таблетки?
– Капель нет. Завтра обещали дать, промой водой хорошенько, а от тошноты возьми вот пачку угля и фталазол, – посоветовал фельдшер.
Раздав еще три пачки угля, медик ушел.
– Ген, пойдем, сольешь, я глаза промою, – позвал друга Иван.
Промыв глаза, которые печь уже перестало, но теперь резало и постоянно чесались, Иван поднялся в автобус и попытался устроиться поудобнее на своем месте. Достал телефон и набрал номер.
– Привет, мам. Как вы там? Как папа? Да у меня все в порядке. Одеваюсь тепло, и носки твои вязанные взял, поесть хватает. Берегу я себя, не переживай. Ладно, как там твое здоровье, да что ты вечно со своей дурацкой пословицей: "Как говно коровье". Я серьезно тебя спрашиваю. Что у папы, сердце не болит? Послушав еще минут пять маму и поговорив с отцом, Журба позвонил жене. Поговорив с женой и дочками и пожелав им спокойной ночи, попробовал устроиться на сиденье поудобнее.
– Игорек, можешь свет выключить? – спросил он у водителя. С задних сидений раздались возмущенные крики, что они еще спать не ложатся и свет им нужен.
– Тогда, Игорь, выруби хотя бы впереди, – попросил Иван.
Спереди свет погас, но гомон сзади не давал заснуть.
– Мужики, можно там потише? Люди уже спят, а то сейчас тоже спать ляжете! – предупредил недовольным голосом Журба.
Сегодня день как-то с утра не заладился. Впопыхах забыл надеть противогаз и когда пришли под Кабмин, пришлось бежать назад за противогазом в автобус. Возвращаясь назад, поскользнулся и чуть не упал на мокрых ступеньках. Глаза резало от вчерашнего газа, с утра еле открыл, веки опухли и покраснели. Вроде вчера и водой промыл, а сегодня еще хуже. Еще этот мелкий противный дождь шел уже несколько часов подряд, холодный ветер пытался вырвать у мокрого озябшего тела остатки тепла. Бушлат и свитер промокли и, прикасаясь к телу, вызывали неприятную мелкую дрожь, от которой начинали цокать зубы. Иван старался вжаться в стену здания Кабмина, где небольшой козырек прикрывал от дождя. Сегодня из-за дождя пыла у митингующих поубавилось, стоя под зонтиками, выкрикивали лозунги, но на шеренги ментов не лезли, предпочитая не мокнуть и не вымазываться в грязи. Но даже несмотря на спокойствие, "Беркут" не убирали, одно, что разрешили – стоять на ступенях Кабмина. Внутрь не пускали, только в туалет. Все, кому хватало места, прижимаясь к стене, старались хоть немного укрыться от дождя, остальные мокли. Около двух разрешили половине бойцов зайти внутрь здания немного просохнуть. Командиры взводов построили бойцов и завели внутрь. Внутри было тепло и уютно. Правда, сидеть было негде, поэтому бойцы, подложив броники, садились на мраморные ступеньки и, облокотившись на перила, разморенные теплом, дремали. Иван позвонил жене:
– Да нет, все нормально, сидим в автобусах в резерве. Как кормят? Кормят нормально. В "дебчика" играем. Ну, все, давай, пока, наша очередь играть, – отмазался Иван. А сам, подложив под голову шапку, облокотился на мраморные перила и, вытянув ноги, постарался расслабиться и унять противную дрожь. "Как мало человеку нужно для счастья, – подумал Иван, – в автобусе так не растянешься, ночью раза три выходил на улицу размять затекшие ноги. Хорошо, дома взял маленькую подушечку под голову: "Старый воин – мудрый воин", положил мешок со спецсредствами, на него подушечку и домашняя перина готова". Из задумчивости милиционера вывел женский голос. Подняв голову, он увидел женщину бальзаковского возраста в норковом полушубке и высоких черных ботфортах. Она стряхивала дождевые капли с зонта прямо на пол, с недовольным выражением лица обращаясь к седому мужчине лет пятидесяти, одетому в длинное кашемировое пальто, с портфелем в правой руке.
– Виктор Леонидович, ну что это такое, сидят на ступеньках, кто их сюда пускает?
– Любочка, пусть ребята погреются, это же наши защитники, притом, что выше первого этажа их не пускают, – успокоил он женщину, которая капризно кривила пухлые губки. И переключившись на другую тему, парочка зашла в приехавший лифт.
"Ну, спасибо, Виктор Леонидович, заступился, – подумал Иван. – Мы для них обслуживающий персонал, как дворник или уборщица, а может вообще, как собака во дворе, выше первого этажа не пускают. Да, поменялись люди". Иван вспомнил 2004 год, "Оранжевую революцию": в администрации президента поддатый веселый начальник отдела предлагал "Хеннеси" отметить рождение внучки. От коньяка тогда отказались, но чаем он напоил, еще и печенья принес, хороший мужик, душевный, а сейчас?
– Выходим на улицу. Смена! – крикнул ротный. Все засуетились, стали одеваться. Выйдя на улицу опять под холодный дождик, Иван заметил, что людей перед Кабмином стало гораздо меньше, стоят, в основном, молча, иногда выкрикивая лозунги и речевки, вроде бы как смену отбывают.
– А где командир? – спросил Иван у ротного.
– Да их какой-то тип в гражданке собрал, – ответил ротный, – новые цэу раздает.
Через некоторое время пришел командир.
– Собирайте всех. Командиры рот пусть проверят и в автобус.
– Что-то он не в духе, – сказал ротный, – наверное, на верху опять чем-то недовольны.
В автобусе было сыро и холодно.
– Игорек, заведи возыка и печку на всю включи. Ты что, не мог натопить до нашего прихода? – спросил Иван.
– Откуда я знаю, когда вы придете. Позвонить надо было. Что солярку зря палить, – бурчал водитель. На верхних поручнях бойцы развешивали мокрые бушлаты и свитера, переобувались в тапочки, а мокрые берцы ставили к печке автобуса, места для всех не хватало, поэтому занимали очередь. В автобус зашел фельдшер и, стоя в дверях, спросил:
– Больные есть? О, вы уже по-домашнему, бельишко постирали и развесили.
– Я чувствую, заболеваю, есть спиртик для внутреннего растирания и сугрева? – поинтересовался Гена, стягивая мокрый свитер через голову.
– Спиритка нет, а чтоб согреться, иди с пацанами в прогресс, поиграй эспандером. Сразу согреешься, – не растерялся фельдшер.
– Ген, пойдем, сольешь мне, умоюсь. Балабол, – позвал Иван.
– Игорек, пожрать привозили?
– Да! Там в ящике картонном сухпай сзади стоит. Есть будем? – поинтересовался Игорь.
Иван разделся до пояса и на улице, громко фыркая, обмылся. Обтерся, натянул сухое белье. Зайдя в автобус, достал из чехла нож и стал нарезать сало, которое захватил из дома. В дверях показался командир второго взвода Григорий Иваныч, суровый мужик с непререкаемым авторитетом, и сказал:
– Старшие автобусов к командиру.
Иваныч был старожилом, помнил "Беркут", еще когда он только начинал формироваться, так сказать делал первые робкие шаги. В те далекие времена "Беркут" назывался ОМОН и создавался из сотрудников патрульно-постовой службы. Традиции только начинали формироваться, давая первые робкие ростки. Бывает, ему задают вопрос:
– Григорий Иваныч, чего на пенсию не уходишь?
– А что я там делать буду, здесь я в коллективе, среди ребят, а там на печке лежать.