Несколько раз его подменял сержант Григорий Батыгин - танкист из другого экипажа, который добровольно вызвался помочь товарищам. Почувствовал себя лучше и Горбунов, хотя ноги все еще не позволяли ему занять место у орудия. Эту обязанность выполнял старшина Останин. Фашисты от своего бессилия приходили в ярость.
Атаки не прекращались ни днем, ни ночью. Фрицы изматывали танкистов артиллерийским и минометным огнем, но заставить экипаж покинуть машину они так и не смогли.
Наступили семнадцатые сутки. После двух морозных дней снова началось потепление. С моря подул влажный весенний ветерок. А когда стало вечереть, небо очистилось от рваных туч, и на его темно–голубой лазури одна за другой замерцали звездочки.
- Ночь будет светлая, сегодня вылазка не удастся, - проговорил Тимофеев, наблюдавший в перископ.
- Не беда, проживем как‑нибудь, запасы еще есть. А вот поспать было бы не так уж плохо, - щурил глаза Останин. - Пора бы фрицам и честь знать: сегодня мы три атаки отбили, довольно с нас. А, братцы?
Точно выполняя заказ танкистов, немцы в эту ночь особой активности не проявляли. Лишь изредка подсвечивали ракетами.
К полуночи дежуривший у приоткрытого люка Чернышев заметил медленно двигавшуюся по земле тень. Он легонько толкнул Тимофеева. Лейтенант нехотя поднялся.
- Что, опять идут?!
- Кто‑то ползет к нам.
- Один?
- Пока вижу одного.
- На, возьми. - Тимофеев сунул в руки Чернышеву гранату; другую зажал в своей руке.
Останин, дремавший у орудия, встрепенулся, потянулся к пулемету.
- Лезут, товарищ лейтенант?
- Пока, Саша, еще не ясно. Кто‑то ползет к танку с левого борта.
Тень человека нестерпимо медленно приближалась.
- Кажись, свой, - вполголоса сообщил Чернышев, - на спине какой‑то груз, не немцы же с гостинцами к нам.
- Свой, - послышалось вскоре из‑за левого борта. - Это я- Батыгин.
Чернышев откинул крышку башенного люка.
- Получайте, - опуская в люк вещевой мешок, тихо сказал Батыгин, шаркая подошвами сапог по крылу танка, - тут вам и еда, и гранаты, и даже фронтовая газетка. Да еще весточку имею.
- Спасибо, друг, давай скорее выкладывай свою весть, ежели она добрая, - Тимофеев принял у него мешок и осторожно опустил вниз.
- С недоброй вестью не стал бы брюхом путь утрамбовывать. Готовится наше командование. Вчера еще несколько танков из ремонта получили. Экипажи подобрали, зарядились полностью. Днем приходили майор и один капитан из пехоты, долго о чем‑то совещались с комбатом. Сибиряки пришли - снаряжение будь здоров, с иголочки. Когда пехотные ушли, комбат собрал офицеров, ставил задачу… Ну, а я, как есть "безлошадный" попросился до вас.
Шипя, взвилась ракета и, расколов темноту, повисла над танком. Батыгин кувырком свалился с машины, полежал, пока не наступила темнота, и пополз обратно.
В танке больше никто не спал, ждали рассвета. Медленно тянулось время, минуты танкистам казались часами. Каждый думал об одном: может быть, сегодня. Напряжение стало еще томительней, когда на востоке, сквозь туманную дымку прорезалась узкая золотая полоска утренней зари. У Тимофеева, который безотрывно сидел у смотрового прибора, от усталости слезились глаза.
- Ни черта не видно и не слышно. Со стороны моря туман наползает, - в сердцах проговорил он и с досадой махнул рукой.
Вдруг он замолк на полуслове, прислушался. Точно, никаких сомнений: уж этот звук он отличит среди тысяч других.
- Танки, братцы, наши танки!
Останин тоже прислушался.
- Точно, наши. Как пить дать! Идут! По отсечке слышу - КВ! Только бы на минное поле не наскочили!
А шум моторов все нарастал. Приближался, превращаясь в сплошной рев. Шли наши танки. Над низко стелющимися клочьями тумана показалась танковая башня, другая, третья… Еще и еще… Следом за ними, перекатываясь серыми комочками, растворяясь в дымке тумана, двигалась пехота. Танки не торопились, чтобы не оторваться от тех, кто неотступно следовал за ними.
- К бою! - громче обычного крикнул Тимофеев и припал к зеркалке перископа.
Все замерли на своих местах. Даже больной Горбунов, застонав, рывком поднялся с днища танка и потянулся к пушке, за которой сидел Останин. Тот по–дружески отстранил его.
- Сиди, Семен, сиди. Справимся и без тебя. Мне‑то у рычагов делать, нечего. Копыта‑то сломаны.
Над окопами противника почти одновременно встало несколько земляных столбов, брызнуло беловатым секущим пламенем.
- Ловко наши пушкари их накрыли, - Тимофеев задыхался от радостного волнения.
Разрывы снарядов минут пять следовали один за другим, все чаще и чаще. Танки вели пушечный и пулеметный огонь, увеличивая скорость.
- Куда прет,.. - выругался Останин. - Эх, черт, наскочит на мины!
Одна наша машина стала забирать влево, направляясь прямо к окопам гитлеровцев. За ней бежала пехота.
- Бери правей, в обход балочки! - крикнул Останин и барабанил кулаками о стенки башни, забыв, что никто его не услышит.
Тимофеев откинул крышку башенного люка, протиснул наружу голову и плечи, чтобы подать знак, но в это время у левого борта мчавшегося танка высоко поднялся рыжий султан дыма и огня. Машина судорожно дернулась, низко клюнула носом и, развернувшись влево, застыла на месте метрах в трехстах от фашистских окопов.
- Ох, ты, - вырвалось у Тимофеева, - подорвался!
Остальные танки, заметив происшедшее, стали резко забирать вправо, за ними и пехота.
В окопах фашистов часто затарахтели пулеметы. В их раскатистую дробь тявкающим баритоном вмешались автоматные очереди и трескучие ружейные выстрелы. Ливень свинца обрушился на нашу наступающую пехоту, отрезая ее от танков. Она сначала замедлила движение, а затем, прижатая огнем, залегла и стала окапываться.
Ободренные неожиданным успехом, гитлеровцы поднялись из окопов и, несмотря на огонь танков, двинулись в контратаку.
- Поднялись! Идут! Огонь! - скомандовал Тимофеев.
Пулеметы танка ответили частой дробью. Неся потери, фрицы перебежками шли на сближение.
Пулемет Останина, израсходовав весь диск, замолк. Грохнула пушка, снаряд разорвался прямо в цепи контратакующих.
- Неужто опять отобьют? - с болью в голосе спросил Чернышев, вставляя дрожащими от волнения руками новый диск.
Останин нажал на спуск, и снова неистово забился пулемет. Потом ударила пушка.
- Не нравится. Гады! - крикнул распаленный боем Останин, заметив, что там, где разорвался посланный им снаряд, гитлеровцы больше не поднимаются.
- Товарищи! Еще танки идут, из балки у высотки заходят во фланг, - обрадовался Тимофеев и, пренебрегая опасностью, высунулся по грудь из люка.
Четыре КВ, ведя за собой пехоту, вышли из дальней балки и ударили по левому флангу противника. Внезапное появление новой группы танков и беглый огонь ошеломили гитлеровцев. Цепь дрогнула, ряды смешались и, оставляя убитых и раненых, они побежали назад, к своим окопам.
КВ уже трамбовали окопы противника, когда мимо танка Тимофеева пробежала группа пехотинцев с винтовками наперевес. Один из них в измазанной грязью шинели и с волочащейся по земле обмоткой, сняв на ходу ушанку, крикнул:
- Вылезай, танкисты, фрицы улепетывают!
Легко, точно не было усталости, Тимофеев оттолкнулся руками, впервые за 18 суток вылез из люка и поднялся на крышку башни. Он стоял чумазый, заросший густой щетиной, ослепленный мартовским солнцем, и, казалось, с удивлением рассматривал свою непобежденную маши–ну. А оттуда, изнутри, выбирались его товарищи, такие же заросшие и такие же счастливые, - люди стальной воли.
Впереди, далеко за окопами гитлеровцев, нарастал бой…
•
Военный совет Крымского фронта от имени Советского правительства наградил танкистов: лейтенанта Тимофеева - орденом Красного Знамени, старшин Останина и Горбунова - орденами Красной Звезды, сержантов Чиркова и Чернышева - медалями "За отвагу".
Только недавно из архивных документов и переписки с родственниками стала известна дальнейшая судьба членов геройского экипажа. Все они после короткого отдыха снова пошли в бой. Но случилось так, что служили они потом в разных экипажах, и почти все пали смертью храбрых.
Лейтенант Николай Андреевич Тимофеев, пробыв в санбате две недели, вернулся в свою часть. Из старого состава экипажа с ним был только сержант Чирков. Вскоре Тимофеев снова отличился и был награжден орденом Красной Звезды.
В одном из тяжелых боев противнику удалось поджечь танк Тимофеева. Спасая экипаж, он последним оставил горящую машину, но когда, отстреливаясь, стал отходить, его догнала фашистская пуля. Был тяжело ранен и сержант Чирков. Пролежав более трех месяцев в госпитале, он отказался остаться в тылу, попросился в часть и снова зазвучал его голос в эфире. Последнее письмо от него жене Лине прибыло летом 1943 года. Вскоре после этого Лина Васильевна получила другое письмо. Долго не решалась она вскрыть конверт, дрожали руки. А когда вскрыла, заплакала: ей сообщали, что старший сержант Григорий Иванович Чирков, проявив геройство и мужество в боях с фашистскими захватчиками, 29 сентября 1943 года погиб смертью храбрых. Похоронен в саду гражданина Резина на юго–западной окраине хутора Новый Господарь, село Великая Каратуль Переяславского района Киевской области.
После длительного лечения в тыловом госпитале снова вернулся в танковую часть и стал командиром ору–дия старшина Семен Горбунов. Не покинув горящего танка, он погиб в одной из жарких схваток.
Неизвестной осталась судьба сержанта Чернышева.
И только один из состава героического экипажа, старший механик–водитель старшина Александр Корнилович Останин, израненный, контуженный вернулся в свое родное селение - Кипель Юргалинского района Курганской области.
Инвалид Великой Отечественной войны, он не пошел на отдых, а продолжает трудиться. Он уже не может водить комбайн и руководит ветеринарным пунктом в своем колхозе. Коммунисты бригады не раз избирали его секретарем партийной организации.
Досадный случай произошел с награждением Останина. То ли по вине писаря, переписывавшего список представленных к награде, то ли машинистки, печатавшей проект приказа, в фамилии героя была изменена одна буква, а в отчестве - две. И Останин превратился в Астанина, а Корнилович - в Кирилловича. Эта досадная опечатка привела к тому, что получить награду оказалось труднее, чем ее заслужить. Двадцать три года в личной карточке стояла отметка: "Награда не вручена". И только в 1965 году она, при непосредственном содействии автора этих строк, нашла героя…
ВМЕСТЕ С ПЕХОТОЙ
"В прошлых боях исключительную отвагу проявляли танкисты. Во время атаки селения Тулумчак командир роты лейтенант Горячев расстреливал противника в упор из пулемета своего танка. Когда танк загорелся, он не растерялся. С пулеметом выскочил из пылающего танка и вместе с нашей пехотой пошел в атаку. Тов. Горячев уничтожил в этот день не менее 20 человек противника".
(Из политдонесения начальника политотдела 51–й армии - бригадного комиссара Масленова от 5. 3. 1942 г.)
•
Все получилось как‑то неожиданно. То ли распутица подействовала на противника, то ли он на отдельных участках был слабо подготовлен к обороне, но с первой же минуты общего наступления Крымского фронта немцы начали отходить, не оказывая серьезного сопротивления. Лишь изредка их артиллерия вела ленивый огонь по нашим танкам, да иногда откуда‑то из глубины обороны, резко прошуршав в воздухе, прилетала стайка мин. Но все наши бойцы, от рядовых до старших командиров, относились к этому подозрительно и не торопились ликовать. Враг хитер. Бой еще продолжался и неизвестно чем он кончится.
Гусеницы наших танков, плотно перебинтованные сотнями килограммов липкого грунта, перемещались с натугой, машины шли медленно. Уже сколько раз командир танковой роты лейтенант Василий Горячев пытался выдвинуть роту вперед, чтобы, идя по пятам немцев, не дать им оторваться и организовать сопротивление. Но танки, тяжело утопая в грязи, не могли развивать желательную скорость. Надо же, чтобы как раз накануне наступления этак развезло.
Василий с досадой еще раз прильнул к перископу, чтобы не упустить малейшего изменения в обстановке, и тут же определил, что немцы уже пришли в себя и начали цепляться за каждый удобный для обороны рубеж, прижимая наступающих плотным ружейно–пулеметным огнем к земле.
С большим трудом, неся потери, наши войска все же продвигались вперед и вышли наконец к маленькому селению Тулумчак. Правда, селением его можно было назвать условно. Вряд ли кто селился там сейчас, в этих развалившихся, искореженных войной, домишках. Разве только вражеские солдаты. Да, именно они. Ибо стоило нашим войскам немного двинуться вперед, как из, казалось бы, мертвых руин раздались пулеметные очереди. Словно стараясь обогнать друг друга, затрещали автоматы. Целые потоки пуль обрушивались на наступающую пехоту. Она замедлила движения, а потом совсем остановилась и залегла в еще холодную, размокшую землю.
Наблюдая за полем боя из танка, Горячев хорошо видел, что делалось в расположении противника, гитлеровцы накапливали силы в траншеях на восточной окраине селения. Лейтенанту стало ясно, что немцы готовятся к контратаке.
Правее, в балке, сквозь жижу тумана виднелись два танка правофлангового взвода. Они стояли неподвижно, уткнувшись в небольшой ручеек. Третий, судя по поручневой антенне командирский танк, обходил бомбовую воронку, видимо, направляясь к ним на выручку. Впереди него, точно перед ножом бульдозера, лениво перекатывался валун из грязи.
- Щука, Щука! Я Коршун, - радировал Горячев. - Заходи во фланг справа. Обходи балку. Подави огневые точкй… Как понял?.. Прием! - В наушниках раздался сначала сухой, словно пистолетный выстрел, треск, потом резкий свист, а когда свист прекратился, удалось уловить лишь бессвязные обрывки слов:
- Коршун… я… заходить… есть понял…
- Понял! - Обрадовался Горячев и начал искать в эфире командира второго взвода.
- Резеда! Резеда!.. Я Коршун. Отвечайте, Резеда!.. Подавить огневую точку за разрушенным сараем. Как понял?.. Прием.
Командир второго взвода, наступавшего слева, не отвечал. Накатившаяся волна густого, как сметана, тумана закрыла левый фланг, и Горячев ничего уже не видел. Оттуда слышалась лишь перебранка автоматов, да изредка рявкала танковая пушка. Остальные машины не имели раций. Связь с ними, а следовательно, и управление было только зрительным.
"Верно, и второй застрял, - с грустью подумал командир роты. - Сейчас фашисты начнут контратаковать, тяжело придется нашей пехоте". И перейдя на внутреннюю связь, крикнул механику–водителю:
- Нажми немного, Леша. Держи прямо на развалины у подвала. Там пулеметное гнездо. Раздавим его гусеницами.
- Выше второй передачи не берет, товарищ лейтенант, - ответил механик–водитель. - Уже с полкилометра ползем на брюхе, того и гляди забуксуем.
- А ты доверни влево на бугорок, вон к концу балочки, там вроде посуше.
Танк, вгрызаясь гусеницами в размокший грунт, начал забирать влево. И получилось так, что машина во время маневра на какие‑то мгновения подставила свой правый борт противнику. И тотчас же послышался звонкий удар по броне. Заряжающий, который только что повернулся за очередным снарядом, слабо вскрикнув, опустился на днище: бронебойный снаряд, пробив борт, раздробил ему кисть левой руки и, ударившись о другой борт, упал к ногам. Заметив это, лейтенант крикнул:
- Скорее перевяжись, я пока один справлюсь. Надо разбить амбразуру подвала, иначе нашей пехоте не пробиться.
Два снаряда, один за другим выпущенные Горячевым, подняли густой столб пыли там, где из темных амбразур подвала мигало и плескалось пламя пулеметных очередей. Танк командира роты уже обошел балку, когда снова послышался удар снаряда по броне, где‑то рядом с моторным отделением. В машине удушливо резко запахло бензином, едкий сизоватый дымок защипал глаза.
Скоро языки пламени забегали по моторной перегородке, пробиваясь в боевое отделение танка. Двигатель заглох. Машина горела.
Шустрые бахромистые огоньки распространялись с нагловатой пронырливостью, подбираясь к боеприпасам. Горячев выпустил длинную пулеметную очередь, соскользнул с сиденья и, стараясь быть спокойным, скомандовал:
- Срочно всем оставить танк!
Привычным движением руки он откинул крышку люка. В машину ворвался свежий воздух. Огонь мгновенно охватил пропитанный маслом брезентовый коврик на днище, лизнул засаленный комбинезон заряжающего и змейкой побежал по нему вверх. Сорвав с головы танкошлем, Горячев несколькими быстрыми лихорадочными ударами сбил пламя с комбинезона, а в следующее мгновение его сильные руки подхватили раненого, подняли его и вытолкнули через люк из танка.
- Отходи как можно быстрее в балочку, не то огонь доберется до баков, будет поздно, - крикнул он товарищу.
Обернувшись к механику–водителю, лейтенант заметил сквозь темную занавеску дыма, что тот, наклонившись набок, почему‑то копошится у открытого переднего люка. Офицер быстро пробрался в носовую часть, крепко, обнял механика за плечи и, напрягая голос, крикнул в самое ухо:
- Товарищ сержант, чего замешкались, выполняйте приказ! Немедленно оставить машину!