16
Мечникову поручили работу с аскаридами – червями, обитающими в легких и кишках лягушек.
Он должен был выяснить, как яйцо развивается в личинку. Лейкарт посоветовал ему поместить самок, личинки и яйца во влажную камеру. Яйца гибли.
Мечников поменял влажную камеру на сырую землю.
В новой среде личинки стали давать потомство. И не превращались в червяков. Личинки потомства росли внутри родительского организма в недозревших яйцах.
Мечников написал статью "О развитии личинок из ложного яйца". Статья имела успех. В своих работах его упомянул Карл Бэр – один из создателей эмбриологии.
Дела шли в гору.
В один из дней Мечников стоял за микроскопом и наблюдал за личинками галлиц. Все было хорошо: мать прислала денег, он обосновался в Гисене.
Вдруг резкая боль. Глаза.
Он едва ворочал белками.
Исследования прошлось прервать.
17
Высокий мужчина стоял в середине комнаты и читал:
"Я тут видел его в первый раз. Он ехал верхом возле кареты. Он был красив, но красота его обдавала холодом: нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, нижняя челюсть, развитая на счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза".
Илья Ильич врос в кресло. Рядом с ним, оперевшись на спинку, стоял Лев Ильич.
По комнате, как кристаллики рассыпанной соли, рассеялись еще какие-то люди.
– Лев Ильич, подите сюда, – сказали у большого стола, занимавшего треть комнаты.
Мужчина закончил чтение и тоже пошел к столу, застланному огромной географической картой. Движения его были спокойными, полными вдумчивости и медлительности.
Именно таким, карикатурно неторопливым и даже тугодумным, его представляли молодые революционеры. Они звали народ к топору, а он просил подождать. Но сколько можно ждать? Неужели не видно, что все только усложняется? Что нужно спешить, иначе государство предпримет более радикальные меры?
Молодость всегда хочет перемен. Зрелость мечется между молодостью и старостью. Старость созерцает, понимая, что ничего не изменить, это называется мудростью.
Герцену шел пятый десяток, и он уже окончательно утвердился в мысли, что мирное реформирование невозможно. Крови же он боялся больше, чем того, что все останется как есть.
Мечников был молод и склонен к бунту (в науке), но по части России был согласен с Герценом.
У Бокля он читал, что вперед человечество двигает сумма положительных знаний.
Герцен говорил о том же. Революция не имеет смысла, если она совершается на неподготовленной почве. Государство зависит от среднего гражданина. Если он привык, что им помыкают, если он не принадлежит себе, смена власти мало что изменит. Может отсрочить тоталитаризм, не более.
Пора было возвращаться к аскаридам.
Глаза больше не болели.
18
Работая с ресничным червем, Мечников заметил необычные клетки. Они отлавливали кусочки пищи, затем обволакивали их и переваривали.
У инфузорий тоже были такие клетки. Он их не раз видел в микроскоп, но не придавал этому значения. У одноклеточных это объяснимо. Они лишены пищеварительных органов. Клетки – это замена.
У червей есть кишечный канал. И есть эти клетки. Они дублируют друг друга? Вряд ли.
Клетки сами по себе.
"Блуждающие клетки".
Это было начало долгого тернистого пути к теории фагоцитов.
Хотя тогда это открытие было настолько локальным, что Мечников не стал его публиковать.
Оставил бумаги Лейкарту, с которым они проводили все исследования, и взял отпуск.
У него снова разболелись глаза.
В Гейдельберге он познакомился с преподавателями естественно-научного университета. После двух часов ученой болтовни обо всем его попросили рассказать, чем он занимается в Гисене.
Мечников поведал о блуждающих клетках.
Профессора переглянулись, один из них утвердительно кивнул.
О блуждающих клетках уже есть статья в "Геттингенском вестнике". Ее написал профессор Лейкарт.
Мечникову дали журнал, и он прочитал:
"То, что я ниже сообщаю, содержит лишь ту часть моих наблюдений, которая доведена до более или менее полного окончания. Большинство наблюдений я сделал в течение истекшего зимнего семестра, причем почти всегда пользовался помощью и участием господина кандидата Мечникова".
Моих наблюдений. Я сделал. Пользовался помощью.
Это был нокдаун.
19
Дальше можно читать как эпистолярный роман.
Мечников:
"Хотя выражения "помощь", "участие" не подлежат более точному определению, однако никто не подразумевает под ними признания вполне самостоятельных открытий, которые я сделал в немалом количестве. Самый важный из всех фактов, сообщенных в цитированной работе проф. Лейкарта, – это, несомненно, своеобразное развитие Ascaris nirgovenosa, открытое мною одним, во время осенних каникул, когда профессор Лейкарт еще не работал в своей лаборатории. Однако не только фактические данные по возникновению полового свободного поколения личинок из зародышей Ascaris открыты и проверены мною лично, но и метод опыта (заключающийся в содержании молодых личинок во влажной земле) найден мною совершенно независимо от проф. Лейкарта, который рекомендовал мне различные другие (неудачные) способы работы".
Лейкарт:
"Г-ну Мечникову было желательно, как он говорил, получить некоторое образование по гельминтологии и, где возможно, делать наблюдения над историей развития нематод под моим наблюдением. До сих пор он еще в этой области совсем неопытен и даже вообще не умеет ставить опытов по гельминтологии.
Самопожертвование учителя не может заходить так далеко, чтобы ученику, который принимает участие в исследованиях учителя лишь с целью собственного усовершенствования, передавать все, что, может быть, лишь по счастливому случаю попалось ему на глаза прежде, чем самому учителю.
Г-н Мечников узнал (от проф. Лейкарта и других), что существуют Nematoda, которые в молодом состоянии живут, питаются и растут на воле в форме Rhabditis, и, более того, он еще в то время слышал мое предположение о том, что отдельные формы в этом состоянии, возможно, достигают половой зрелости, и я прибавил тогда, что ставлю себе задачей подвергнуть это предположение дальнейшему испытанию с помощью новых и расширенных экспериментов".
А в конце вывод: "Таким образом, опыты были мною поставлены, а произведены Мечниковым".
Мечников:
"Если мне не удастся доказать на суде правильность каждого отдельного приводимого здесь факта, то я подтвержу правильность сказанного мною моим честным словом".
Скандал не повлиял на репутацию Лейкарта.
Мечников собрал вещи и поехал в Неаполь.
20
В Неаполе его ждал Ковалевский.
Они не были знакомы лично. Но Ковалевский тоже был зоологом, интересовался теми же темами. Они знали друг друга заочно. Мечников читал Ковалевского, Ковалевский – Мечникова. По многим вопросам сходства были почти дословные.
Личная встреча могла состояться в 1864 году. Мечников уезжал на Гельголанд и на пару дней остановился в Петербурге. Ковалевский вспоминал, как ему докладывали о Мечникове. Какой-то юноша, представился ученым, в очках, наверное, гимназист.
Мечников был на пять лет моложе Ковалевского и даже для своих 19 выглядел моложаво.
Прошло два года.
Письмо Ковалевского застало Мечникова в самом преддверии лета.
Он только-только вернулся в Гисен, чтобы поговорить с Лейкартом. Они уже крупно рассорились.
Ковалевский писал, что проследил основные стадии развития ланцетника (морское животное, пять – восемь сантиметров в длину, относится к позвоночным), и думает, что процесс похож на рост беспозвоночного.
Могло быть совершено важнейшее открытие.
21
Они проснулись ни свет ни заря. В темноте накинули какую-то одежонку. Вышли из дома и быстро пошли куда-то.
Ковалевский шел уверенно, потому что ходил по этой дороге уже около года, Мечников семенил за ним в темноте.
Мечников слышал колыхание моря. Этот звук был ему бесконечно приятен. Звук говорил, что здесь будет много работы.
В бухте их ждала лодка. Из темноты появился красивый старик веселой ремесленной наружности. Он был рыбаком, но, с тех пор как Неаполь заселили зоологи, чаще был гидом.
Звали его Джиованни.
Он понимал, о ком идет речь, по корявой карандашной зарисовке. Он был стар, но невероятно ловок. Такой хемингуэевский старичок.
В отлове Джиованни просил не помогать ему. Ему это только мешает.
Ковалевский в лодке не требовался. Он мог спать до девяти и не рушить себе биоритмы.
То ли из опасений за старика, то ли из дотошности Ковалевский сопровождал Джиованни. Холод, сырость, туманы. Джиованни был не особенно разговорчив. Ни солнца, ни лучика света. Заплывы не приносили ему даже загара и дозу витамина D.
Они подождали несколько минут, пока придет третий экскурсант, и вытолкали лодку в воду.
Третьим экскурсантом был Николай Ножин. Он тоже занимался биологией, но известен был нигилистическим образом мыслей. Был очень вспыльчивым и радикальным. В шутейном споре мог дойти до истерики. И вызвать на дуэль.
Очень увлеченный молодой человек с крайне материалистическими интересами и революционной одержимостью.
Ножин был человеком нервным и импульсивным, но легко сходился с людьми, которые ему нравились.
И влияние, оказанное им на Мечникова, невозможно переоценить.
В научном плане Ножин мало чем мог повлиять на Мечникова – он был куда менее подготовленным специалистом.
Но вот беседы о политике, истории и жизни… Они активизировали Мечникова. Отвлекали и развлекали.
Еще Ножин переводил с немецкого.
Один его перевод сильно изменил Мечникова.
Это была брошюра немецкого ученого Фрица Мюллера, называвшаяся "Fur Darvin" ("За Дарвина").
22
В брошюре предлагалось доказать теорию Дарвина, составив родословную одного из семейств.
Мюллер взял ракообразных.
"Понятно, никому не приходила мысль считать занятием, достойным бога, забавляться выдумыванием этих удивительных уродливых форм: их считали утратившими свою прежнюю организацию по их личной вине, подобно Адаму при грехопадении".
И дальше следует родословная ракообразных.
Мечников читал брошюру ночью, при свете свечи. Спать так и не лег.
Наступило утро. Пришло время выбираться в бухту. Мечников разбудил Ножина и заговорил с ним о брошюре.
Они говорили за завтраком, одеваясь, на улице и в море.
Во время заплыва Мечников попросил Джиованни поймать парочку ракообразных.
Теория Дарвина была новшеством. К любому новшеству относятся с подозрением. Подвергают его сомнению, пытаются доказать необоснованность, претенциозность и искусственность.
Кампания по противодействию теории эволюции развернулась нешуточная.
Антидарвинисты собирали съезды, на которых зачитывали результаты последних исследований. Бросались в эпистолярный бой с дарвинизмом в прессе, кричали на съездах натуралистов.
Ковалевский и Мечников в опытах с ракообразными и другими морскими животными увидели закономерность.
Все многоклеточные проходят стадию одноклеточности, поскольку яйцо многоклеточного состоит из одной клетки.
Зародыш многоклеточного развивается так же, как одноклеточное размножается – путем деления первоклетки. Разница в том, что одноклеточное создает другие одноклеточные, существующие далее отдельно и независимо, а многоклеточное образует из произведенных клеток одно целое.
Первая стадия развития многоклеточного называется морулой. Клетки морулы образуют пузырь, содержащий первичную полость тела.
Вторая стадия называется бластулой. Клетки, составляющие наружную оболочку пузыря, делятся и создают внешний (эктодерма) и внутренний (энтодерма) зародышевые пласты, между которыми позже возникает третий пласт – мезодерма.
Эктодерма развивается в кожу, органы чувств и нервную систему. Эндодерма образует такие органы, как печень и поджелудочная железа. Из мезодермы вырастают кости, хрящи, мускулатура, почки и мочевой пузырь.
Эта общность развития многоклеточных стала новым звеном в доказательной базе теории эволюции.
23
Ковалевский и Мечников были ближайшими друзьями. Однако работали они раздельно.
Они делились друг с другом открытиями, следовали примерно одному плану и темп держали максимально равноускоренный. В двух смежных комнатах с интервалом в минуту могли наблюдаться одни и те же вещи.
И теорию зародышевых пластов они, разумеется, формулировали независимо друг от друга, но, поскольку выводы их не сходились разве что в синтаксисе и пунктуации, представить результаты они решили совместно.
Ковалевский параллельно с этим (и Мечников это знал) сделал другое эмбриологическое открытие. Он открыл вторую стадию развития зародыша – бластулу.
Бластула бывает трех типов – внутренняя, внешняя, срединная. Бластула имеет один слой. В процессе роста в каждой из трех бластул появляется второй слой. Так из трех слоев получается шесть.
Практически Ковалевский открыл один тип – внутренний. Внешний и срединный, в теории, развиваются так же, но этого он не видел своими глазами.
Двуслойный зародыш с развитой энтодермой стал изучать немецкий зоолог Геккель.
На основе открытия Ковалевского он создал теорию о гаструлах. Звучит она следующим образом.
Давным-давно организмы гаструльной организации жили на земле. Живут и теперь. В неосвоенных участках морей.
Найдя гаструлу, мы докажем, что зародыш второй стадии развития превращается во взрослый организм, минуя следующие стадии.
И будто бы "к слову" Геккель писал, что отдаленно гаструлу напоминают гидры и морские ежи.
Правда, связь их – такая же догадка, как то, что человек произошел от обезьяны. Переходные звенья никак не могут найти. Без этого теория остается гипотезой.
Скептичен был и Мечников. На основе собственных исследований он установил, что и эволюционно, и физиологически гаструла – непервичное развитие бластулы.
Бластула превращается в паренхимулу (второй вариант названия – фагоцителла). Объектами исследования были губки и медузы, и на основании их зародышей был сформирован предполагаемый вид "догаструльного" зародыша – овальный мешочек, состоящий из клеток эктодермы и наполненный клетками энтодермы, которые Мечников называл клетками паренхимы. Наружный слой (эктодерма) состоит из жгутиковых клеток, внутренний (энтодерма) – из клеток-фагоцитов, переваривающих пищу.
Главное, что научное сообщество вынесло из всей этой чехарды, – это теория зародышевых пластов. Большинство организмов составляется из эктодермы, мезодермы и энтодермы. Исключениями являются одноклеточные (у них нет пластов), губки (два пласта) и кишечнополостные (третий пласт в зачаточном виде).
Это было Ватерлоо для антидарвинистов.
На время они стушевались.
24
Это было похоже на "Декамерон". На улице свирепствовала холера, а они эпикурействовали.
Эсхатологический восторг. Чувства выходят за грань. Каждый день может стать последним.
В исследовании холеры медицина не сделала ничего. Не был даже найден возбудитель вируса, чтобы начать опыты с выведением вакцины.
Мечников боялся.
В неаполитанском обществе он больше всего общался с британкой мисс Рив. Она была из тех людей, что беспечно веселились и не боялись смерти.
Однажды она не пришла. В тревоге послали узнать, что случилось. Гонец принес печальную весть: она больна.
Через неделю были похороны.
На которых Мечникова не было, потому что он уехал.
В Геттинген, к профессору Кефферштейну.
25
На кафедре у Кефферштейна Мечников пробыл недолго.
Он планировал провести там семестр, но волнения холерного Неаполя еще не улеглись в нем, и он вспылил в первую же неделю.
В один из дней профессор Кефферштейн принес в лабораторию ящерицу и попросил Мечникова препарировать ее.
– Очень редкий экземпляр. Будьте аккуратны.
Он оставил Мечникова одного. Илья Ильич взял ножницы и первым же разрезом непоправимо испортил ящерицу. Он не занимался препарированием с первого курса университета, и у него дрожали руки.
Из-за стресса у Мечникова болели голова и глаза.
Явно не лучший момент для такой тонкой работы.
Илья Ильич разозлился. Он схватил ящерицу и порвал ее на куски. Открыл форточку и выбросил искромсанную тушку на улицу.
С улицы послышались крики и ругань. Ящерица на кого-то упала.
Профессор Кефферштейн прибежал в лабораторию.
Мечников сидел, опустив голову.
26
Мечников перешел к профессору Генле. Они стали исследовать строение почек животных.
Мечникову это было неинтересно, но, слава богу, ничего не надо было резать.
Монотонные исследования скрашивались разговорами о вирусах. Мечников рассказывал о том, что пережил в Неаполе: как чувствовал незащищенность и уязвимость, как в два дня умерла его подруга.
Мечников спрашивал: как получается, что два человека живут в одном городе, ходят в одни рестораны, в одном месте купаются, но один из них заболевает, а другой – нет? Генле пытался что-то ответить, но каждый его тезис вызывал следующий залп вопросов, и разговор кончался.
Отдельно от основных занятий Мечников изучал травяных вшей. Еще в Неаполе он начал монографию о развитии насекомых, и сейчас он продолжал. Это было его отдушиной.
В апреле он решил уехать в Мюнхен, к профессору Зильберту.
В те же дни на царя Александра II было совершено покушение.
А за день до этого умер Николай Ножин. По слухам, он был одним из участников покушения, но передумал и хотел пойти в Третье отделение с повинной. Ему не дали.
В Мюнхене Мечников провел все лето. Исследовал мух и комаров на предмет присутствия у них зародышевых пластов. Нашел ошибку в исследованиях антидарвиниста Вейсмана. Да, пласты еле проглядываются, но они есть.
Вейсман меж тем строил на разности развития насекомых и других животных всю аргументацию антидарвинизма.
27
В августе Мечников вернулся в Неаполь.
Город все еще был холерным.
Мечников нашел Ковалевского. Они сели на пароход и отправились на остров Иекия. Там их ждал Бакунин, с которым они познакомились год назад, в период работы над теорией зародышевых пластов.
Желание встретиться возникло спонтанно.
Мечников с Ковалевским работали, тратя на сон 2–3 часа в сутки. В таком напряженном графике через неделю у Мечникова заболели глаза.
Развлечений в городе не было. Они решили проехаться до острова Сорренто. Познакомиться с именитыми соотечественниками, Бакуниным и Сеченовым.
Бакунин знал Льва Мечникова, близко дружил с Николаем Ножиным. Через общих знакомых Мечников и Бакунин знали друг про друга на уровне хороших приятелей.
Приглашал Бакунин уже давно. Только сейчас у ученых появилось время и желание.
И вот они решили нагрянуть почти неожиданно, послав чуть вперед себя письмо.
Бакунин к их приезду был готов. Знакомству был рад.