Вернемся в Шушенское. В общем и целом жизнь ссыльного Ульянова можно назвать скорее благополучной. Он купался в реке, ходил на рыбалку, молодая жена пристрастила его к сбору грибов. Вырезал по вечерам шахматные фигурки из древесной коры. Одним из его любимых занятий была охота. "Охотой я все еще продолжаю заниматься. Теперь охота гораздо менее успешна (на зайцев, тетеревов, куропаток – новая еще для меня охота, и я потому должен еще привыкнуть), но не менее приятна. Как только вывернется хороший осенний денек (а они здесь нынешний год не редки), так я беру ружье и отправляюсь бродить по лесу и по полям", – писал он домой в конце 1897 года.
"Владимир Ильич был страстным охотником, – вспоминала Крупская. – Если на него нападало желание идти на охоту, он шел охотиться, не считаясь ни с погодой, ни с тем, что другие указывали на невозможность охоты в такую погоду". Иногда он при этом выступал в роли антипода знаменитого деда Мазая, подстреливая зайцев, оказавшихся отрезанными на островах во время половодья. Со стороны это может показаться не особенно спортивным и гуманным – но Ульянов прекрасно понимал, что зайцы все равно обречены утонуть, а перевезти себя в лодке на берег живыми и невредимыми дикие животные дают только в детских сказках. Была у Владимира даже охотничья собака, причем в одном из писем родные предлагали прислать ему собаку из европейской части России. Ульянов отказался – выходило неоправданно дорого.
Зимой новобрачные ходили кататься на коньках. "Теперь у нас явилось новое развлечение – каток, который отвлекает сильно от охоты", – сообщал Ульянов домой. "Здесь все нашли, что я растолстел за лето, загорел и высмотрю совсем сибиряком. Вот что значит охота и деревенская жизнь! Сразу все петербургские болести побоку!" – писал Владимир матери. Хотя он, несомненно, несколько приукрашивал действительность, в общем и целом этому можно верить.
Сразу же после прибытия в ссылку Ульянов подал прошение о назначении ему полагавшегося ссыльным пособия. Ответ был положительным, и Владимир стал получать 8 рублей в месяц. По петербургским меркам это было очень мало, однако здесь, в сибирской глубинке, где продукты были исключительно дешевы, пособия хватало не только на нормальное пропитание, но и на наем прислуги. В своих воспоминаниях Крупская писала: "В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худющая, с острыми локтями, живо прибравшая все хозяйство. Я выучила ее грамоте, и она украшала стены мамиными директивами: "Никовды, никовды чай не выливай"…" Когда срок ссылки закончился, девушка очень переживала, что такие добрые хозяева покидают Шушенское.
Наличие у Ульяновых прислуги говорит не о том, что они вели шикарную жизнь, а о дешевизне местной рабочей силы. Приемлемый уровень жизни молодой семье удавалось поддерживать за счет того, что в Шушенское постоянно шли посылки с вещами, которые нельзя было купить на месте. Из европейской России пересылалась одежда, в том числе кожаные перчатки для защиты рук от вездесущей мошки, а также необходимые Владимиру книги.
Ульяновы имели возможность общаться и с другими ссыльными, проживавшими в Минусинском округе. Правда, на поездку друг к другу необходимо было каждый раз испрашивать разрешение полицейского начальства. Поэтому основные контакты с товарищами поддерживали с помощью переписки. Почта приходила в Шушенское дважды в неделю, так что возможность регулярно получать корреспонденцию у семьи Ульяновых была.
Жизнь молодоженов, правда, омрачалась болезнью Надежды. На здоровье она начала жаловаться еще до прибытия в Шушенское. Пребывание в Доме предварительного заключения в значительной степени подорвало ее силы. Судя по всему, Крупская страдала от целого комплекса заболеваний, самым явным из которых была упомянутая выше базедова болезнь. Именно этот недуг постепенно превращал симпатичную девушку в "Миногу" (одна из партийных кличек Крупской) с выпученными глазами.
Однако были и еще более неприятные для Владимира и Надежды последствия. Так, довольно скоро выяснилось, что Крупская не сможет иметь детей. "Что касается моего здоровья, то я совершенно здорова, но относительно прилета пташечки дела обстоят, к сожалению, плохо: никакой пташечки что-то прилететь не собирается", – писала Надежда свекрови в апреле 1899 года. Это было сильным ударом для Владимира, который очень любил детей и мечтал о потомстве. Отказываться от радостей отцовства ради революции он не собирался; бездетность не была его осознанным выбором.
Основную часть времени в Шушенском у Ульянова занимала работа. Перед отъездом в ссылку Крупская смогла договориться с петербургскими издателями о переводе книги британских левых интеллектуалов Сиднея и Беатрисы Вебб "Теория и практика английского тред-юнионизма". Перевод должен был позволить молодой семье заработать достаточное количество денег для того, чтобы сводить концы с концами. Но главным занятием Ульянова было написание труда, над которым он начал работать еще в Петербурге. Книга получила название "Развитие капитализма в России. Процесс образования внутреннего рынка для крупной промышленности" и вышла в свет в 1899 году.
Главной целью книги, вышедшей под псевдонимом "Владимир Ильин", было проанализировать развитие российской экономики с марксистских позиций. По мнению автора, в России капитализм уже достиг достаточно высокой стадии, и это является позитивным моментом. "Признание прогрессивности этой роли вполне совместимо (…) с полным признанием отрицательных и мрачных сторон капитализма, с полным признанием неизбежно свойственных капитализму глубоких и всесторонних общественных противоречий, вскрывающих исторически преходящий характер этого экономического режима", – писал Ульянов в конце своего труда. Его главными противниками были народники, которые, по мнению автора, совершенно неправильно понимали развитие России, отрицали необходимость ее движения по капиталистическому пути развития. Хотя книга (по цензурным соображениям) была посвящена чисто экономическим вопросам, внимательный читатель легко увидит в ней политический подтекст.
"Что касается до вопроса о медленности или быстроте развития капитализма в России, то все зависит от того, с чем сравнивать это развитие, – писал Ульянов. – Если сравнивать докапиталистическую эпоху в России с капиталистической (а именно такое сравнение и необходимо для правильного решения вопроса), то развитие общественного хозяйства при капитализме придется признать чрезвычайно быстрым. Если же сравнивать данную быстроту развития с той, которая была бы возможна при современном уровне техники и культуры вообще, то данное развитие капитализма в России действительно придется признать медленным. И оно не может не быть медленным, ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие, безмерно ухудшающие положение производителей, которые страдают и от капитализма и от недостаточного развития капитализма". Иначе говоря – самодержавие, устаревшие общественные институты тормозят прогресс и должны быть ликвидированы.
"Развитие капитализма в России" стало первым крупным трудом молодого революционера. В дальнейшем из-под его пера выйдет огромное количество работ (причем написанных самостоятельно, что нетипично для нынешних политиков). Появятся намного более значимые произведения, о которых пойдет речь впереди. Однако именно этой первой книгой Ульянов заявил о себе как о мыслителе и теоретике. Именно такую задачу он перед собой и ставил – получить признание в интеллектуальных кругах России. Задача оказалась выполнена в лучшем случае наполовину: книга вызвала умеренный интерес у образованной публики (хотя незамеченной она тоже не прошла). На страницах работы автор демонстрировал блестящее знание материала и недюжинные аналитические способности.
Одной книгой дело не ограничилось. Владимир активно писал статьи для легальной прессы. В 1899 году в крупных петербургских журналах таких статей вышло не менее пяти. Гонорары обычно тратились на приобретение новых книг.
Ульянов по-прежнему много и жадно читал. Он изучал новейшие работы зарубежных марксистов (в частности, Каутского), труды философов и экономистов. Читал он и газеты, причем выработал свой собственный метод, позволявший быстро обрабатывать большие объемы информации: "Журналист должен уметь читать газеты по-особому. Нужно завести такой порядок: выбрать себе одну газету и в ней прочитать все наиболее важное, потом другие можно просмотреть легко и быстро. Из них берешь только то, что нужно для специальной работы". Владимир готовился вернуться на политическую арену – в начале 1900 года срок его ссылки истекал.
Разрешение на отъезд в европейскую часть России было получено достаточно быстро. Правда, Ульянову запрещалось селиться в Петербурге, Москве или крупных промышленных центрах. 29 января семейство отправилось в путь.
Надежде предстояло вернуться в Уфу и отбывать там остаток ссылки. К слову, именно там она впервые за долгое время смогла пройти нормальное врачебное обследование и узнала неутешительный диагноз. Владимир избрал в качестве своего нового места жительства Псков. Очевидно, выбор города диктовался близостью как к Петербургу, так и к границе. Однако сначала он заехал в Уфу, где помог жене и теще обустроиться на новом месте, и в Подольск, где встретился с родными. В Пскове он появился в конце марта; здесь состоялось совещание нескольких левых интеллектуалов, в том числе легальных марксистов Струве и Туган-Барановского, по поводу будущей марксистской газеты, которую планировалось назвать "Искрой". В общем и целом был принят ленинский проект. Разумеется, такую газету можно было издавать только за рубежом. Однако надолго задерживаться в России Ульянов в любом случае не планировал.
Вчерашний ссыльный прекрасно сознавал, что органы правопорядка будут следить за каждым его движением, и, если он будет заниматься активной политической деятельностью, новый арест не за горами. Выход был только один: уезжать за границу, то есть идти путем, который протоптали уже многие российские революционеры.
Ульянов подал прошение о выдаче заграничного паспорта, которое было удовлетворено. Власти решили, что смутьяна лучше удалить из страны. В июле 1900 года Владимир пересек российскую границу.
В новый, ХХ век он вступал профессиональным революционером, человеком, для которого практически не было пути назад. Да этот путь и не был нужен ему. Ульянов твердо решил посвятить свою жизнь борьбе против самодержавия, против угнетения человека человеком, за более справедливый общественный строй. Его имя становилось все более известным. В 1899 году биографическая справка была опубликована в словаре Брокгауза и Ефрона – здесь он характеризовался в первую очередь как ученый-экономист. Имя Ульянова было также известно в кругах российских марксистов как в стране, так и за ее пределами. Полиции, разумеется, он тоже был хорошо знаком.
Что толкнуло Ленина на путь революционной борьбы? Желание отомстить за брата? Стремление добиться успеха через борьбу с существующим строем, а не по его правилам? Горячее желание обеспечить российскому народу, в первую очередь всем униженным и угнетенным, лучшую жизнь? Об этом много спорили и спорят до сих пор. Частично мы уже затрагивали этот вопрос выше. А сейчас поговорим на другую, близкую тему: против чего боролся Владимир Ульянов?
В советское время царскую Россию рисовали "тюрьмой народов" и царством мрака и отчаяния. Неудивительно, что на излете перестройки полярность сменилась, и отовсюду начал раздаваться плач по "России, которую мы потеряли". Дескать, империя Романовых была земным раем, и только злобные и безумные маргиналы вроде Ленина могли желать того, чтобы уничтожить это благолепие. Что же в действительности представляла собой Российская империя на пороге ХХ века?
Россия по-прежнему являлась одной из великих держав Европы, располагала самой многочисленной армией и самым многочисленным населением. Ее экономика динамично развивалась, темпы роста в начале ХХ века были самыми высокими в Европе. Правда, значительная часть предприятий принадлежала иностранному капиталу, а государство прочно сидело на игле внешней задолженности. Да и если посмотреть на абсолютные, а не на относительные показатели, ситуация была отнюдь не радужной. По всем основным экономическим параметрам Российская империя отставала от передовых стран того времени. И самое главное, перспектив наверстать упущенное практически не было.
"Если сравнивать потребление у нас и в Европе, то средний размер его на душу составит в России четвертую или пятую часть того, что в других странах признается необходимым для обычного существования" – так в 1899 году высказывался один из видных деятелей царского режима, министр финансов Сергей Юльевич Витте. Несколько лет спустя другой русский государственный деятель, сподвижник Столыпина Владимир Иосифович Гурко так описывал ситуацию в стране: "Количество многих производимых страной ценностей уменьшается, удовлетворение главнейших народных потребностей понижается, государственные финансы приходят во все большее расстройство".
Доход на душу населения в России в 1900 году составлял 63 рубля в год. Это было в пять с лишним раз меньше, чем в США, в четыре с половиной раза меньше, чем в Англии, в три раза меньше, чем в Германии, – и в полтора раза меньше, чем в нищих балканских государствах. К 1913 году этот разрыв остался примерно таким же в относительных показателях – и намного больше в абсолютных цифрах.
Средняя продолжительность жизни в России в 1900-е годы составляла чуть больше 30 лет, в Англии – более 50 лет. В 1914 году менее 30 % населения России умели читать и писать. В сфере здравоохранения ситуация также была удручающей: по числу врачей и больничных коек Россия в разы отставала от стран Западной Европы. В сельской местности один врач приходился на 20 тысяч человек. Многим врачебная помощь была просто недоступна. Младенческая смертность была высокой – четверть детей умирала в первый же год жизни. Семья Ульяновых в этом плане не представляла собой чего-либо исключительного. Эпидемические заболевания также были широко распространены; по данным статистики, в 1913 году ими были поражены около 20 миллионов человек. Опять же здесь уместно вспомнить судьбу Ольги Ульяновой. А ведь Ульяновы были выходцами из среднего класса, не имевшими особых проблем ни с качеством питания, ни с гигиеной, ни с качественной медицинской помощью – в отличие от подавляющего большинства населения.
"Статистические данные показывают особенную восприимчивость к заразным заболеваниям населения городов. Распространение заразных болезней, в особенности широкое развитие в последние годы тифа и холеры, свидетельствует о дурных санитарных условиях городской жизни, зависящих главным образом от неудовлетворительного состояния водоснабжения и удаления нечистот, а также от негигиеничности жилищ малосостоятельного населения" – это фразы из официального документа 1911 года.
А как обстояло дело с питанием? Из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона 1913 года издания: "После голода 1891 года, охватывающего громадный район в 29 губерний, Нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 году (Нижнее Поволжье, часть приозерных и новороссийских губерний) и к 1885 году (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 года наступил голод 1892 года в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 годов приблизительно в том же районе; в XX веке голод 1901 года в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 года (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 годов (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)".
Регулярные неурожаи и голод, во время которого погибали сотни тысяч, если не миллионы людей, – это реальность "России, которую мы потеряли". Пока одни (немногие) наслаждались "хрустом французской булки", другие (миллионы) вынуждены были питаться лебедой. Известный агроном А. Н. Энгельгардт, хорошо знавший русскую деревню, писал:
"Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка… В человеке из интеллигентного класса такое сомнение понятно, потому что просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так.
Не то чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь… Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает. Американец продает избыток, а мы продаем необходимый насущный хлеб. Американец-земледелец сам ест отличный пшеничный хлеб, жирную ветчину и баранину, пьет чай, заедает обед сладким яблочным пирогом или папушником с патокой.
Наш же мужик-земледелец ест самый плохой ржаной хлеб с костерем, сивцом, пушниной, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, об яблочных пирогах и понятия не имеет, да еще смеяться будет, что есть такие страны, где неженки-мужики яблочные пироги едят, да и батраков тем же кормят. У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси".
Изобилие в крестьянских хозяйствах в большинстве случаев существовало только в воображении писателей конца ХХ века. Современники на этот счет не заблуждались. Один из офицеров царской армии писал в 1911 году: "С каждым годом армия русская становится все более хворой и физически неспособной (…) Из трех парней трудно выбрать одного, вполне годного для службы (…) Около 40 процентов новобранцев почти в первый раз ели мясо по поступлении на военную службу".
Не лучше обстояли дела и в городах. На фабриках и заводах рабочий день составлял не менее 10 часов, условия труда были ужасающими, травматизм очень высоким. Система штрафов за малейшие провинности уменьшала и без того невысокую зарплату. Российская промышленность в целом неплохо показывала себя в "старых" отраслях вроде металлургии (хотя и здесь не являлась лидером), но "новые" высокотехнологичные отрасли практически отсутствовали. По состоянию на 1913 год отсутствовали или находились в зачаточном состоянии автомобилестроение, самолетостроение, электротехника… Первый оптический завод России был открыт в начале 1914 года, за несколько месяцев до Первой мировой войны. Даже если крупные изобретения и делались, судьба их часто была печальна: придуманное Поповым радио заинтересовало только военно-морской флот, соответствующая аппаратура производилась в мизерном объеме.
В сфере духовности и нравственности тоже не все было благополучно. Представляющие Российскую империю "православной монархией с богобоязненным народом", мягко говоря, несколько заблуждаются. Официальная Православная церковь, тесно сотрудничавшая с государством, стремительно теряла популярность. "Я исхожу лишь из того несомненного факта, что поступавшая в военные ряды молодежь к вопросам веры и Церкви относилась довольно равнодушно", – писал, к примеру, в своих воспоминаниях Деникин.