В среде французских аристократов восемнадцатого века были распространены два прямо противоположных отношения к работе. Старый подход к проблеме гласил, что любая коммерция недостойна благородного дворянина; новая линия поведения вдохновляла французских аристократов богатеть при помощи бизнеса и торговли, хотя, в отличие от представителей их сословия в английских колониях, любой физический труд они по-прежнему даже не обсуждали. Рабовладельческая экономика Сан-Доминго идеально подходила для высокородного французского предпринимателя, позволяя ему пользоваться принципами политэкономии и накопления капитала, не замарав руки.
На первый взгляд Шарль отвечал любым современным ему представлениям о том, как аристократу надлежит улучшить собственное существование: он женился на деньгах и, как казалось, увеличивал их благодаря внимательному управлению. В отличие от Антуана, он был настолько же энергичен, насколько жаден. Шарль выжимал из рабов все соки, и плантация процветала – до такой степени, что через несколько лет он выкупил долю у вдовы Тюффэ. Он разбогател настолько, что его поместья затмили владения его рода в Нормандии и он мог посылать деньги домой родителям – маркизу и маркизе, чтобы те могли провести остаток жизни на широкую ногу. Старый маркиз поклялся перед нотариусом, что после их смерти Шарль получит все свои деньги назад за счет продажи поместья.
Антуан был скроен из иного сорта благородной ткани и придерживался более традиционных взглядов, то есть предпочитал избегать любого производительного труда. Казалось, этот ленивый и беспечный дворянин явился на Сан-Доминго с желанием высосать все соки из предприятия младшего брата.
* * *
"Пребывание на Сан-Доминго само по себе не опасно для жизни, там нас убивают наши пороки, наши неутоленные желания", – писал один молодой француз, который провел на острове одиннадцать лет, а затем вернулся во Францию. Повсюду в сахаропроизводящей колонии он сталкивался с рискованными "чрезмерными удовольствиями" и считал, что ему повезло остаться в живых. Климат и постоянная погоня за прибылью, замечал он, превращали как старожилов, так и новичков в людей, которым свойственно "жестокое и вспыльчивое" поведение. "Отягощенные проблемами и работой, колонисты предаются пороку, и смерть валит их с ног как коса – пшеничные колосья".
Мать одного богатого молодого креола жаловалась, что ее сын "предавался развлечениям и распутной жизни. Он собрал гарем из чернокожих женщин, которые контролировали его и управляли плантацией". Для белых на Сан-Доминго, без сомнения, было совершенно обычным делать из рабынь наложниц. В книге "Voyage à Saint-Domingue" германский путешественник барон де Вимпффен пишет, что межрасовые связи были распространены повсеместно, их никто не скрывал и самые уважаемые члены общества смотрели на это сквозь пальцы. Барон даже обвиняет приходского священника, что он вносит "вклад в рост числа обитателей своего дома", зачиная метисов вместе с чернокожей любовницей. Причина заключается не только в похоти, оправдывал священник, но и в желании увеличить паству.
Французская администрация попыталась воспрепятствовать этому процессу. Один из первых законов в колониальном уголовном кодексе, изданном в 1664 году, запрещал хозяевам "развращать негритянок под угрозой двадцати ударов кнутом за первый проступок, сорока ударов – за второй, пятидесяти ударов и клейма на щеке в виде цветка лилии – за третий". Однако стремительный рост числа мулатов за следующие сто лет говорит сам за себя.
Критики межрасовых сексуальных связей на Сан-Доминго опасались главным образом того, что подобные сношения могут подорвать уважение к белым. Барон де Вимпффен сокрушался по поводу "чрезмерной близости между хозяином и рабом", "великое зло" которой состоит в искажении "первого принципа подчинения – уважения со стороны подчиненного". Секс, не разбирающий цвета кожи, сделал строгое следование расизму проблематичным. "Колонист, который счел бы за позор работать вместе с негритянкой, – писал Вимпффен, – не постыдится жить с ней в такой близости, что между ними неизбежно устанавливаются отношения равенства. И никакой предрассудок уже не в силах помешать этому".
Вскоре братья Пайетри начали ссориться, порой очень сильно. Старательный, набожный Шарль жалел, что помог старшему брату. Тот воспользовался его гостеприимством, завел череду рабынь-любовниц и обращался с плантацией, как с сан-домингской ветвью родовых поместий Пайетри.
Антуан, со своей стороны, наверняка презирал младшего брата, по крайней мере, столь же сильно. К этому надо добавить неизбежно чувство унижения, поскольку Шарль оплачивал долговые расписки их отца, маркиза, тогда как Антуан, старший сын, едва мог получить тысячу ливров под собственное имя.
Как-то раз в 1748 году ссора между братьями приобрела опасное направление. Как позднее доносил королевский прокурор? Шарль, "преисполненный благородства и сочувствия… использовал методы, которые были, по правде говоря, слегка чрезмерными и… могли стоить жизни его старшему брату, если бы подействовали в полную силу". (Поскольку прокурор на тот момент подрабатывал частным детективом на жалованье у одного из членов семьи Шарля, мы вправе предположить, что он о многом не договорил.)
Хотя Антуан был солдатом и мог постоять за себя, на своей плантации Шарль обладал абсолютной властью над его жизнью и смертью. Выпорол ли он своего брата кнутом или подверг одной из пыток, которые применялись для усмирения строптивых рабов? Неужели постоянные связи Антуана с рабынями привели его брата к решению поступить с ним, как с одним из невольников?
Что бы Шарль ни сделал, этот поступок оказался достаточно жестоким и привел братьев к "разрыву" (как написал прокурор в следственном деле), который навсегда положил конец их взаимоотношениям. В ночь инцидента Антуан сбежал с плантации Шарля. Он забрал с собой трех рабов – Родриго, Купидона и Катэн, свою последнюю любовницу, и скрылся в джунглях. На протяжении почти тридцати лет известий о нем не было.
Глава 2
Черный кодекс
Шарль послал конных охотников за беглыми рабами на поиски брата и пропавших чернокожих. Он сам поскакал вместе с отрядом преследователей, а также нанял судно, чтобы прочесать побережье. "Шарль-Эдуард обыскал все французские владения на американском архипелаге, – говорится в официальном отчете. – Безрезультатно". Как часто бывало на Сан-Доминго, если беглым рабам удавалось уйти на некоторое расстояние от плантации, они исчезали, бесследно скрывались в обширных неосвоенных районах острова.
В нашем случае необычным было то, что компанию рабам составил белый, да еще и знатный дворянин. Именно своеобразие ситуации так шокировало общество на Сан-Доминго: подумать только, беспутный братец уважаемого плантатора сбежал в джунгли с тремя рабами. Власти больше всего опасались, что беглые рабы могут присоединиться к лагерям маронов – таких же беглецов и их потомков, живших в горах и пещерах в отдаленных и неподвластных белым районах Сан-Доминго. (Слово "марон" происходит от испанского термина cimarrón, "дикий, неприрученный"; первоначально так называли лошадей, сбежавших от людей Колумба вскоре после высадки в Америке и одичавших.) Мароны укрывались в дремучем лесу (Сан-Доминго настолько же густо зарос деревьями, насколько современный Гаити лишен их – очередной невероятный переворот в истории). Поймать их там было почти невозможно. Прячась в труднодоступных лагерях, мароны оттуда могли нападать на города и плантации и грабить их. Королевская конная полиция предпочитала заключать с этими людьми мирные соглашения, а не пытаться арестовать их, поскольку последнее означало потерю большого количества людей и оружия, если вообще было возможно. Белых беглецов мароны тоже принимали.
Шарль мог только предполагать, что именно так и случилось с его братом. Если бы тот жил в каком-нибудь городке или плантации, неужели агенты Шарля или представители властей к этому моменту не отыскали бы его? Или же Антуан сел на корабль и перебрался на Мартинику или Гваделупу – либо, быть может, на Ямайку, чтобы спрятаться среди англичан? В любом случае он пропал бесследно.
В 1757 году умерла мать Шарля и Антуана; в 1758 году, на Рождество, скончался их отец, старый маркиз. Французский налоговый чиновник попытался установить местонахождение старшего сына и наследника, но со временем отступился от этой затеи, написав, что "нам неизвестно, где он живет, что делает, женат или нет. По слухам, он живет где-то за границей, но где именно – тайна". В другом отчете налоговый чиновник сообщил, что, как утверждают некоторые люди, Антуан "женился на богатой женщине на Мартинике". Впрочем, имелись и сведения о том, что Антуан умер.
* * *
Но Антуан не умер, не переплыл на Мартинику и не поселился с маронами, хотя и пересек их земли. Вместе с Родриго, Купидоном и Катэн он много недель пробирался через заросшие густым лесом горы. Эти хребты высотой более двух тысяч метров отделяли центральную часть Сан-Доминго от вытянутого юго-западного полуострова. Беглецы оказались в гористой местности под названием Гранд-Анс (Большая Пещера).
Если сравнивать Сан-Доминго с Диким Западом, это были его бесплодные земли. Путешествовать по лесистым холмам, да еще и окруженным горами, было сложно, и люди здесь чаще передвигались по морю, чем по земле. Горы давали идеальное укрытие для всевозможных беглецов; именно из этого района два знаменитых предводителя восставших рабов вели партизанские войны против французов. Местными плантациями часто владели мулаты или вообще освобожденные невольники. Никто не задавал лишних вопросов. Отличное место для того, чтобы спрятаться.
Холмы Большой Пещеры не годились для крупных ферм по производству сахара, но богатый минералами краснозем идеально подходил для выращивания второй по доходности сельскохозяйственной культуры Сан-Доминго – кофе. (Как и в случае с сахаром, Сан-Доминго к концу 1780-х годов стал крупнейшим мировым производителем кофе.) Люди, выращивавшие кофе, по богатству не могли сравниться с владельцами плантаций сахарного тростника, однако им не требовался и настолько большой стартовый капитал. Небольшую кофейную плантацию, расположенную на склоне холма, можно было содержать при помощи всего нескольких рабов. Жизнь здесь текла в абсолютно ином ритме. Тщательно возделывая лишь несколько арпанов (французская колониальная единица измерения, около 20 квадратных метров) земли, человек мог прокормить себя.
Антуан поселился в приходе Джереми, который в те время был едва населен. Всего там насчитывалось 2643 человека – 2147 рабов, 109 свободных цветных (чернокожих или полукровок) и 387 белых. Приход получил название в честь библейского пророка Иеремии. Рядом находилась деревенька Тру Бонбон – пятнадцать домов, включая бильярдную и частное кладбище. Лишь одно из расположенных в приходе поселений было достаточно большим для того, чтобы именоваться городом: одноименный порт, официально основанный в 1756 году. Его значение резко возрастет вслед за стремительным развитием района в 1770–1780-х годах.