Особенно это проявилось в шлюпочном походе к полуострову Адмиралтейства. Понимая, что именно этот маршрут в случае удачи станет главным событием экспедиции, Крамер поначалу, судя по дневнику А. А. Быкова, также намеревался участвовать в нем, но в последний момент по каким-то причинам отказался. Отъезд 22 июля Русанова и обоих Вылок, составивших экипаж крохотного судна, Быков описал так:
"Подняв паруса, шлюпка ушла в океан после дружеского теплого прощания. Сжималось сердце невольной боязнью за Русанова. Поездка в такой старой полуразбитой шлюпке открытым океаном могла окончиться печально. Страшен Ледовитый океан, когда разбушуется сердитыми волнами, и опасны прибрежные скалы с их подводными рифами. А от Крестовой губы до полуострова Адмиралтейства была не одна сотня верст" (1945, с. 36).
Хотя оценка обстановки глазами новичка-фотографа и уже прошедшего крещение Арктикой профессионала не могла совпадать, опасения Быкова понятны. Не в первый и не в последний раз исследователи использовали транспорт, оставлявший желать лучшего по единственной причине - цель стоила того. Скорее удивительно другое - как часто она достигалась.
Первое "открытие" последовало, когда еще шлюпка не вышла из Крестовой губы - новенький, с иголочки норвежский охотничий домик приютился среди скал у мыса Прокофьева. Как эту "новостройку" не заметили с борта "Королевы Ольги Константиновны", остается только гадать, но факт остается фактом - трое россиян и трое норвежцев теперь с интересом рассматривали друг друга, про себя решая неожиданно возникшую проблему - как вести себя с незваными гостями, ибо таковыми они оказались друг для друга. Строго говоря, новостью возникшая ситуация была только для Русанова, поскольку его спутники-ненцы неоднократно ранее имели дело с "норвегами", вступая с ними в "бартер" по той простой причине, что собственное правительство в далеком Петербурге попросту оставило их на произвол судьбы.
Открывшаяся картина (учитывая развалины старой поморской избы поблизости) была настолько символичной, что в отчете была описана следующим образом:
"Печальная картина на русской земле! Там, где некогда в течение столетий промышляли наши русские отважные поморы, теперь спокойно живут и легко богатеют норвежцы. Рядом с гнилыми, покрытыми мхом развалинами нарождалась новая жизнь" (1945, с. 114) - но не наша, российская - остается добавить в качестве комментария. В отчете также сказано, что "норвежцы оказались очень гостеприимными" (а что им оставалось делать?). Русанов использовал это обстоятельство, оставшись здесь на ночевку. В общении с норвежцами, когда переводчиком выступал Тыко (Илья) Вылка, выяснилось много интересного - размеры норвежского промысла, наличие других норвежских охотничьих баз (например, в губе Архангельской), связь между ними и т. д. Только вблизи домика стояли тридцать бочек с салом морского зверя и свежепосоленным гольцом. Доход от этого явно незаконного промысла было нетрудно подсчитать, как и убытки государства из-за российского ротозейства, причем на высшем уровне. Определенно, не стоит обвинять Русанова в "непринятии мер", скорее он поступил мудро, отодвинув их на будущий год, причем без ненужных осложнений, продемонстрировав, таким образом, свои качества еще и на дипломатическом поприще.
Переход на следующий день в губу Южную Сульменева занял немного времени, причем для ночевки остановились в небольшой защищенной бухте прямо против крупного ледника на противоположном берегу, от которого с грохотом, временами переходившим в отдаленные раскаты, всю ночь валились айсберги - за это на своей отчетной карте Русанов назвал его Шумным. Если читатель однажды посетит эти негостеприимные берега Новой Земли, он уже не увидит здесь чего-либо подобного - ледник отшумел, когда в процессе отступания его край оказался на суше и перестал продуцировать айсберги с сопутствующими звуковыми эффектами. Но тогда Русанова волновала иная проблема - отойди ветер к северу и вся беспокойная флотилия красавцев-айс-бергов безжалостно атакует его стоянку. Лучше было покинуть ее, что и было сделано 24 июля.
Поскольку ветер действительно отошел к северу и стал, таким образом, встречным, идти пришлось большей частью на веслах. У северного входного мыса в оставляемую губу на каменистых банках застряло множество айсбергов, отчего Русанов назвал его мысом Плавучих льдов. Его миновали на приличном расстоянии, чтобы самим не оказаться на случайной подводной скале. На исходе суток, несмотря на ветер и волнение, стали на якорь в соседней губе Северной Сульменева. При этом стоянка оказалась открытой волнению настолько, что пришлось разгружать шлюпку и вытаскивать ее на берег. Такая предосторожность оказалась правильной - неподалеку сохранились следы старой морской катастрофы - избитые на камнях волнами обломки небольшого судна как напоминание неосторожным мореходам. Сколько подобных "памятников" суждено было Русанову потом встретить на Новой Земле…
Побережье, вдоль которого проходил маршрут, было достаточно типичным для этой части Новой Земли - горные хребты один за другим тянулись вдоль побережья, постепенно повышаясь в глубь суши, сверкая в лучах незаходящего солнца многочисленными ледниками на склонах. Вся эта горная система поперек побережья рассекалась многочисленными заливами-фиордами, которые поморы издавна называли по своему губами, и этот термин в знак признания их заслуг остался в топонимике Новой Земли. Такие зали-вы-фиорды-губы, разрывая хребты на обособленные друг от друга куски, вторгались в глубь Новой Земли на десятки километров, отчего пейзаж архипелага приобретал необычайную зрелищность и перспективу. В самих губах между пересекавшими их хребтами существовали так называемые расширения-ледянки, в которых лед сохранялся с наступлением лета даже тогда, когда на открытом побережье от него не оставалось и следа. Такой экскурс в особенности топонимики Новой Земли необходим, поскольку является местной особенностью, без которой обойтись невозможно. Отметим также, что в те времена изучение рельефа входило в компетенцию геолога, и неудивительно, что Русанов уделял ему в своих работах много места.
На пути к конечной цели своего маршрута - полуострову Адмиралтейства Русанов пока не вел особых научных наблюдений, используя свой вояж лишь для попутной рекогносцировки - разведки побережья на будущее, одновременно отмечая все несовпадения в описаниях предшественников. Природный процесс здесь проходил настолько интенсивно (о чем он уже знал по прошлым экспедициям на примере ледников), что его эффект проследить было несложно. Разумеется, он отмечал также места наиболее благоприятных стоянок, скопления плавника на берегу для костров, наличие поблизости пресной воды, - все то, что облегчает жизнь человека в этом суровом краю, его быт и безопасность.
Обычно начало маршрута сопровождается массой непредвиденных мелких случайностей. Каждый новый участник по-своему приспосабливается к новой обстановке, стараясь "вписаться" в нее и одновременно уясняя свое место в грядущих событиях. Все, как в любом новом коллективе на материке, не считая окружающей обстановки, которая не прощает многого из того, что сходит с рук где-либо в средней полосе России. Все точно так же происходило и в этом плавании, когда Русанов впервые отвечал не только за его результаты, но еще за доверившихся ему ненцев, у которых он сам многому научился за две прошедшие экспедиции. Хотя на пути к цели - полуострову Адмиралтейства - было не до науки, она оставалась в его мыслях постоянно - наукой ему предстояло заниматься много (причем сколько понадобится) уже при возвращении к "стану" экспедиции. Именно тогда он впервые оценил недостаток такого похода туда-обратно, когда одно направление движения выходило "холостым", то есть без наблюдений. В будущем он старался избегать подобных ситуаций.
Однако условия похода не способствовали исследованиям. Вот отрывки из дневника Русанова для характеристики морской стихии на траверзе мыса Черницкого: "Кажется, я никогда не видал таких огромных и таких яростных волн. Но как красивы эти призрачные, сине-зеленые водяные чудовища с их развевающимися косматыми белыми волосами из морской кипящей пены.
И самоеды, и я утомились: уже почти сутки плывем мы, не выходя из лодки. Теперь дует хороший попутный ветер с туманом. Страшно холодно. Термометр показывает 4 выше нуля, ветер пронизывает одежду, брызги волн леденят лицо и руки. Туман спустился и наконец совсем лег на волны. Стало ничего не видно, кроме замкнутого узкого круга бушующих волн. Мы, однако, быстро идем по компасу к северу под всеми парусами. Окутанный туманом берег давно пропал из виду. Но мы верно идем вдоль берега: это доказывает шум прибоя, то отдаленный, то сильный, словно пушечный выстрел. Попади наше старое, с разбитым килем суденышко в этот прибой, и я уверен, что оно разбилось бы в щепки" (1945, с. 117). О собственной судьбе, как и остальных, ни слова… Еще одно новое обстоятельство - Русанов впервые столкнулся с волнением на открытых морских акваториях: в 1907 году он плавал с ненцами только по Маточкину Шару, а в 1908 году с французами - в Карском море, где волнение умерялось льдом. Здесь же дело обстояло иначе.
В таком же тумане в ночь с 25 на 26 июля он вывел свое суденышко к мысу Спидилл на полуострове Адмиралтейства, тому самому, где в 1676 году капитан Джон Вуд после крушения судна устроил для своего экипажа грандиозную пьянку, пытаясь хоть таким образом решить проблему Северо-Восточного прохода. Увы, не только славными подвигами известны полярные мореходы…
Кое-как определившись по столь памятному у полярников ориентиру, Русанов сменил курс на восточный и утром
26 июля стал лагерем в заливе Садовского. "Сильная усталость и бессонная ночь взяли свое, - сообщает русановский дневник, - и я заснул на камнях, в мокрой одежде, прежде чем была поставлена палатка и готов чай. Самоеды, набрав сухих, давно выброшенных морем дров, развели костер и разбудили меня, когда закипел чайник и сварился суп из пингвинов. (Так Русанов неправильно называет новоземельских кайр, внешне напоминающих антарктических пингвинов. - А К.) Как вкусен показался нам этот слегка отдающий рыбой суп и горячий ароматный чай" (1945, с. 117–118). В опубликованных отрывках из личного дневника исследователя присутствует все - от духовных поисков и полета интеллекта до деталей полевого, не слишком уютного быта, но такова экспедиционная жизнь в своей триединой сути - духовной, интеллектуальной и элементарно мускульной.
Дальнейшие события в отряде отражены в экспедиционном отчете так: "26, 27 и 28 июля Русанов делал экскурсии на горы, прилегающие к полуострову Адмиралтейства, и в глубь острова, причем 28 июля вышел из залива Садовского в Машигину губу" (1945, с. 115), ту самую, что миновал в шлюпке несколько дней назад. Пока он, вооружившись самыми необходимыми инструментами и минимумом провизии, в одиночку изучал окрестности, сопровождавшие его ненцы отдохнули и теперь морем направились к Машигиной губе, которая преподнесла исследователю неожиданный сюрприз. Но прежде остановимся на его достижениях в северной части маршрута, которых оказалось немало.
Во-первых, он первым разгадал загадку превращения острова Адмиралтейства в полуостров, отметив, что "этот низменный и плоский полуостров, бывший во времена одного из первых и наиболее известных исследователей Новой Земли голландца Баренца (в конце XVI века) островом, соединяется (теперь. - В. К.) с Новой Землей столь же низменным и широким перешейком, покрытым ледником" (1945, с. 115), который Русанов назвал Низким. Самое главное сказано - ледник сыграл свою роль в процессе причленения острова к Новой Земле, тем более что завершение этого процесса в XIX веке наблюдали русские моряки Литке и Пахтусов.
Во-вторых, Русанов составил подробное описание побережья, целиком включенное в первую лоцию Новой Земли, изданную в 1930 году известным полярным гидрографом Н. И. Евгеновым.
Что касается непосредственно геологических результатов шлюпочного маршрута, то породы, слагающие полуостров Адмиралтейства, он описал как "палеозойские сланцы с развитыми молодыми четвертичными отложениями со следами каменного угля" (1945, с. 196). Разумеется, проблема топлива для будущих новоземельских поселенцев имела важнейшее значение, и на протяжении ряда экспедиций Русанов пытался ее разрешить, пока на основе как теории, так и практики исследований не доказал невозможность существования здесь углей в количестве, способном обеспечить новоземельцев. Однако пока все находки и самые предварительные выводы - лишь фрагменты будущей мозаики, которую еще предстоит создать.
В Машигиной губе, которую Русанов обследовал с 29 июля по 1 августа, были получены результаты первостепенной важности. Обогнув на шлюпке мыс Борисова с покосившимися поморскими крестами на островке поблизости, было решено стать на якорь на берегу одной укромной бухточки, откуда Русанов, не теряя времени, отправился в очередной маршрут вокруг горы на полуострове, отделяющем Машигину губу от современного залива Мурман, со склонов которой обнаружил странные отличия в куту губы как от карты 1896 года, так и от описаний предшественников - Моисеева и своего коллеги геолога В. Н. Вебера, посетившего эти места с ледоколом "Ермак" в 1901 году. Отмеченных ими "ледяных скал" в так называемой Машигиной Ледянке Русанов не увидал, и это показалось ему странным.
На следующий день шлюпка осторожно направилась на восток Машигиной губы, замыкавшейся характерной скальной зубчатой стеной, очертаниями гребней напомнившей Русанову Альпы. Посредине эту каменную громаду прорывал сравнительно узкий пролив, в который и устремились наши мореходы, с тревогой и интересом ожидая очередных новостей от, казалось бы, уже известного побережья. И они не замедлили объявиться - вместо стены льда в южном куту Машигиной Ледянки к востоку обозначился еще один совсем узкий пролив с полверсты шириной, справа с ледяным фронтальным обрывом неизвестного ледника и грудами моренного материала в виде конусов. Непрерывное нагромождение морен, сплошной вал камней и валунов в потеках грязи тянулись и слева по северному берегу. Разворачивавшаяся перед исследователем панорама, на которой ни разу не останавливался взгляд человека, становилась ему понятной - ледники, перекрывавшие пролив всего только восемь лет назад, теперь отступили, освободив узкую полоску воды, по которой теперь тут и там свободно дрейфовали бирюзовые айсберги. Последнее обстоятельство он отметил не случайно - в будущем проливом могли пользоваться более крупные суда, чем его шлюпка. Время от времени с фронтов ледников справа в воду отваливались небольшие айсберги. От одного вида такого обвала людей в шлюпке бросало в дрожь, но масса мелких ледяных обломков, колыхавшихся с тихим звоном по мере приближения гребня к шлюпке, гасила волну.
Этот новый пролив привел Русанова и его спутников к очередному расширению-ледянке в окружении горных вершин, среди которых к воде спускался еще один неизвестный прежде ледник. В отчете это открытие было описано следующим образом: "Обнаружен проход… ведущий в обширный залив, на картах совершенно не обозначенный и глубоко, на
20 верст врезающийся по направлению к востоку внутрь острова. С южной стороны найденного залива находятся два острова ледникового происхождения, названные по имени одного из членов экспедиции островами Галахова… - Чтобы покончить с названиями, Русанов проектировал два ниспадающих в море больших ледника Машигиной губы (открытых им. - В. К.) назвать в честь двух крупнейших представителей французской науки: южный ледник - ледником Буля, известного палеонтолога, а северный - ледником Лакруа, одного из самых выдающихся профессоров минералогии" (1945, с. 116).
Выполненный маршрут уже принес важные результаты: во-первых, с карты Новой Земли исчезло очередное белое пятно, во-вторых, было подтверждено отступание ледников и, наконец, в-третьих, получены новые данные по геологии архипелага на не исследованной прежде территории и, таким образом, главная задача экспедиции была решена, причем самим Русановым с помощью двух ненцев, из которых Тыко Вылка своим кругозором и явным интересом к работе невольно обращал на себя внимание исследователя. Не случайно этому аборигену предстояло сыграть в будущем на архипелаге особую роль.
Для успешного завершения экспедиции оставалось лишь успешно завершить маршрут в Незнаемый залив, который он же сам и предложил. Для этого нужно было как можно скорее возвратиться в Крестовую губу к остальным сотрудникам. Ненцы проделали этот путь большей частью по морю, а Русанов, продолжая свои геологические изыскания - в основном пешком в одиночных маршрутах, ненадолго задерживаясь в наиболее интересных местах. В первые дни августа он собирал коллекцию девонских ископаемых на северном побережье губы Северной Сульменева, где также изучал вторжения диабазовых расплавов в толщу сланцев - там на контактах этих пород могли возникнуть условия для образования ценных металов. Увлекшись этими исследованиями, в спешке он был переброшен ненцами на южный берег губы, оставив необследованной ее восточную кутовую часть, поскольку, по его мнению, "обступившие его горы и ледники позволяют думать, что губа не тянется далеко в глубь острова" (1945, с. 116), в чем жестоко заблуждался. Недаром геологи и представители других полевых профессий верят в удачу - на этот раз она была не на стороне Русанова! Если бы он все же побывал в куту Северной Сульменева и поднялся на моренный вал, перед его глазами предстала бы красивейшая сквозная долина, практически прорезающая Северный остров от моря до моря, заполненная на протяжении 25 километров озером, которое на современных картах называется Ледниковое. Русанов понял бы тогда, почему среди ненцев ходят слухи о существовании еще одного Маточкина Шара на Новой Земле, но на этот раз переменчивая Фортуна Открытий отвернулась от него… Не стал бы он на будущий год искать этот таинственный пролив, но случилось, как случилось…
В ночь на 7 августа (солнце только заходило за горизонт, и сумерки не мешали маршрутам) Русанов пересек полуостров, разделявший обе губы Сульменева, но у мыса Плавучих льдов (как и на пути к полуострову Адмиралтейства) продолжал бесноваться прибой, долго мешавший ненцам забрать его с берега в шлюпку. Затем все трое пересекли Южную Сульменева и остановились на месте второй стоянки на их пути к северу. После отдыха участники маршрута разделились как обычно - ненцы продолжили путь морем к главному стану экспедиции, попутно посетив норвежцев, а Русанов со своим обычным маршрутным набором всего необходимого отправился через горы туда же, предварительно обследовав южное побережье губы. Утром 9 августа он был в Крестовой губе, где на следующий день соединился с остальными участниками экспедиции, перекочевавшими восточнее к устью реки Северной Крестовой.
Теперь можно было подвести некоторые итоги маршрута, продолжавшегося почти три недели. За это время Русанов только пешком прошагал 225 верст, что было немало при сравнении с протяженностью плавания к полуострову Адмиралтейства в 135 верст, тогда как возвращение морем составило уже 430 верст, потому что исследователь старался заглянуть во все мало-мальски привлекательные для него уголки, что, согласно отчету, позволило изучить побережье "в географическом, геологическом и колонизационном отношении настолько, насколько это позволили средства передвижения и краткость времени" (1945, с. 116).