…Прошел без малого год.
Морозов смирился и о переводе не заговаривал даже дома. Значит, не получилось и у Табышева. Замкнулась и Оля, понимала, что расспросы неуместны. Плетью обуха не перешибешь.
В самом начале апреля сорок шестого Сергей Иванович получил неожиданное письмо Михаила Табышева. Друг извещал, что подписан приказ о назначении Морозова С. И. главным агрономом и заместителем начальника совхоза "Тауйск". Что теперь скажут Нагорнов и Кораблин?
Он прочитал это письмо в конторе. И сел на табуретку, почувствовав, как ослабели ноги.
Пришел домой и протянул письмо жене. Оля прочитала его раз, потом другой. И улыбнулась той светлой и счастливой улыбкой, которая озаряла ее лицо уже много дней. Ну вот, новое путешествие. К добру ли?
В тот же день о приказе узнал и агроном Потоцкий. Кажется, он тоже перестал верить и, наверное, поэтому принял известие довольно спокойно. Сколько приказов у нас остаются только на бумаге!..
Но тут последовал вызов к Кораблину, там уже находился начальник совхоза Рубцов. Состоялось, так сказать, представление. Рукопожатие. Потоцкого и Рубцова означало сотрудничество. Рукопожатие, которым обменялись Кораблин и Морозов, являлось прощальным.
- Сожалею, что уезжаете. И разделяю ваши надежды, - сказал Кораблин.
- А где подполковник Нагорнов? - спросил Морозов.
- Он уехал в отпуск, на материк. Будь он здесь, еще не знаю, удалось бы вам…
БЕРЕГ ОХОТСКОГО МОРЯ
1
Сперва в Магадан уехал один Сергей. Все выяснив, уже с приказом на руках, он просидел в Управлении три ночных часа, дожидаясь заказанного разговора с Тауйском. Терпение его было вознаграждено. Начальник совхоза Игорь Михайлович Добротворский, поднятый с постели, разговаривал охотно и даже приподнято. Для этого у него были основания. Он назвал число, приблизительное время дня, когда из совхоза на сороковой километр Колымской трассы прибудут три санные упряжки. Ехать обозом придется почти сто километров через тайгу и по берегу моря. Снег сильно подтаивает, садится, не очень разбежишься.
На рассвете Морозову удалось выехать в Сусуман. И глубокой, молочно-светлой ночью он был уже дома. А через день, в крытом кузове "студебеккера", где лежали какие-то мешки, семья Морозова с вещами и с некоторым запасом спирта - этой проездной валюты - выехала на новое местожительство.
Полтысячи верст к югу…
На сороковом километре трассы, чуть в стороне стояли три избы, конюшня, склад и початый стог сена. Транспорт уже прибыл. Трое саней, три молодых мужичка, расторопных, говорливых, не дали особенно рассиживаться, выпили посошок на дорогу, помогли укутать в тулуп Олю и детей. И отдохнувшие косматые лошадки побежали по глубокой, плохо наезженной колее через лес, сперва редкий, потом гуще, еще гуще, где крупные лиственницы стояли так, что цеплялись за отводы саней.
Страшная Колыма отходила все дальше, новые места смотрелись иначе, чем на материковой, гористой местности. Даже воздух был другой, кажется, с привкусом соли, с терпкостью просыпающейся жизни - еще в глубине могучих стволов. Ход у коней часто перебивался, копыта нет-нет, да и проваливались в ноздреватом снегу. Просека плавно уходила все ниже и ниже. В проеме черных крон виднелось небо, крутобокие облака загораживали солнце, но иной раз оно отыскивало оконце и веселило землю. Тогда сильней пахло весной. Ехали на юго-запад, к морю. Встречи с ним ждали как некоего чуда.
Лесная сумеречность кончилась, пошли вырубки. Упруго повеяло свободным ветром.
- Э-ге-гей! - закричал возница. - Домой, домой! - И кони, действительно, прибавили. Мимо каких-то изгородей, стогов сена, через ручей, который бежал, презирая легкий мороз, мимо деревянных рубленых домов, под нестрашный, скорее приветственный лай собак - пятнистых, густошерстых, с дружелюбными мордами; мимо редких встречных людей, подымающих в приветствии руку… И вдруг кони остановились, шумно вздохнули. Заскрипели и открылись ворота.
- Ночлег, - сказал ездовой.
- Где мы находимся? - спросил Сергей, разминая затекшие ноги.
- В Армани. Как раз на полдороге до Балаганного.
- А где же море? - Морозов оглядывался. - Да вот оно!
Рука протянулась, показала. Морозов увидел громадные, метров до пяти, заснеженные бугры с изломанными темными краями. В прогалах за буграми он усмотрел что-то бесконечно вздыбленное, твердое, явно непроходимое. Вечерний свет делал этот ландшафт унылым и страшным.
- Море?!.
- Припай. Он всю зиму громоздится. Последние шторма накидают на берег колотые льдины, и так они стоят всю зиму. А море еще спит. Это залив. Мы через него ударимся напрямик до Балаганного.
Пошли в избу.
Дом оказался просторным, запах его был родным, деревенским. Две женщины - молодка и старуха - засуетились вокруг Оли, переняли старшую дочку, она обиженно заплакала, после чего закричала и младшая - просто так, разминаясь после сна на свежем воздухе.
И пока Сергей помогал разобрать узлы, умывался, женщины уже разговорились. Вскоре принесли теплое молоко, кашку. Оля принялась кормить малышей, хозяйки стали возле нее, скрестили на груди руки, и пошел разговор, которому, кажется, не бывает конца.
Сергей долго не мог уснуть, обдумывал услышанное за ужином. И все время удивлялся, как этот особенный, русский мирок, Бог знает в какое время заселивший узкую полоску северного побережья Охотского моря, сумел уцелеть, сохранить устои жизни даже в лихолетье, когда все районы "прямого подчинения Хабаровскому крайисполкому", а если точнее и по правде - районы всесоюзной истребительной каторги, где хозяйствовал не исполком, а начальник Хабаровского НКВД Гоглидзе, - как эта прибрежная полоса удержала быт и дух свободных первопоселенцев, рыбаков и охотников, мореходов и лесников, сдружилась с орочами и орочонами, много веков живущих по берегам Тауйской губы! Просторные, даже богатые дома, крытые тесом, огороды на теплых, у леса отвоеванных землях; большие баркасы, мирно лежащие сейчас возле дворов кверху днищем; свой говор, радушие, соленый юморок; свое мастерство и умение все сделать собственными руками - те же огороды, родящие незнаемую до них картошку и все другие овощи, особую породу мелких, непривередливых коров, умных ездовых лошадок… И, конечно, сохранить характер поморов - дружелюбие, доброту, готовность прийти на выручку попавшему в беду человеку.
Да, здесь отлично знают, кого привозят в бухту Нагаева с Большой Земли на больших кораблях. Знают и о золоте, которое добывают в горах. И как добывают. Им только непонятно, за что так жестоко наказывают людей, которые никого не убили, не ограбили. Вот хотя бы женщины, которых держат и сегодня в Балаганном и Талоне, куда едет агроном. Всякие там есть, молодые и старые, городские и деревенские, разговаривают они и по-русски, и как-то по-чудному, все спокойные, хорошие, а жить их устроили за колючей проволокой, под стражей. И всем коренным жителям берега давали бумагу, они расписывались, что не будут разговаривать с этим народом, а если кто объявится в их поселках, то вязать и отправлять в Балаганное как беглых.
Когда сели ужинать, Сергей и Оля только переглянулись: такое обилие на столе! Икру - красную икру! - ложками, из большой гончарной миски, да зеленый лук поверху… А пироги с рыбой и с грибами, это не для гостей, не специально, а обычно к ужину. А ломти красной кеты, жиром светящейся на срезе! И картошка на сковороде, и солянка. Куда там ресторану!
Сергей поставил бутылку спирта. Хозяин взял ее с почтительной осторожностью, открыл, пролил в чашки граммов по пятьдесят, глянул на жену.
- Воды? Счас, счас! - и улыбчиво поставила кувшин. - Разбавляйте.
Пили понемногу, ели основательно, разговор пошел о совхозе, сошлись на том, что больно велик, что начальник там "городской и вежливый", а вот в лагерях, видно, худо, бабочки одеты плохо, зимой в лесу работают, снегу по пояс, негоже им с пилой-топором. Огороды - куда ни шло, а в лес - нет, нельзя им тяжелого, без детенков останутся, куда же хуже для государства.
Из-за стола вышли, на образа в переднем углу перекрестились.
И Сергей, и Оля - тоже, с благодарностью. Уже после старшой спросил у Сергея вполголоса:
- А ты партийный по виду…
- Нет, - ответил он. - Я агроном. Буду в совхозе огороды расширять, теплицы-парники строить. А овощи туда отправлять, где золото копают. Там худо кормят.
- Слышали мы… Ну, а в совхозе есть где развернуться. Ходил я по Каве, Челомже, по Тауйю, реки там такие. Страсть, как много гусей, утей, всякого рябчика, глухаря. Ну и медведя можно запросто встретить, это точно. А уж кета и горбуша, тот же кижуч валом идет против течения, когда время нереститься. У нас свои речки такие же, Армань, тот же Хасан, Яна, небольшие, но покамест рыбные. Всем хватает.
- А море чем богато?
- Зверем да рыбой. Однако зверя больше. Тюлени здешние - акиба, нерпа, ларга, у них сало-жир толщиной в ладонь, как студень, для орочей и якутов радость, а вот мы не потребляем. Такой дух от него. Сам попробуешь.
И хитро улыбнулся.
Дорога от Армани шла вдоль морского берега, то удаляясь в мелколесье, то откатываясь далеко в море, где лед не был покорёжен. С юга накатывался очень неприятный, влажный и холодный ветер, он забирался под одежду. Оля очень беспокоилась за девочек, кутала их, потом накрылась с ними тулупом. Уже в ночной час осторожно пересекли речку Яну, ее правый берег был крутой, мужчинам пришлось впрягаться, помогать вытаскивать сани. На том берегу пошло какое-то растрепанное и перебитое мелколесье, лиственницы выглядели жидкими и почти все прилегли вершинами от моря.
- Тут штормы страшенные, море далеко выплескивается, ломает, укладывает лес, - объяснил ездовой. - И лед громоздит вроде крепостного вала. Ну, а дальше от моря дерева стоят, сцепляются ветками, помогают друг дружке.
Балаганное чернело на самом берегу, оно было открыто ветрам, в этот поздний час выглядело безглазым и безлюдным, словно заброшенное. Дом фактории, двухэтажная контора совхозного отделения, дом начальника отделения… В нем еще светилось окно, на стук вышел хозяин, знал о приезде Морозова, приготовил комнату. Арманские мужички с конями поехали по знакомым. Без подарка они не остались. Подарком здесь называли спирт…
Утром пришел агроном отделения, молодой мужчина с болезненным лицом и тощей фигурой. Познакомились.
- Пройдете по хозяйству? - спросил он.
- Нет, пока отложим. Надо устроиться, - сказал Морозов.
- Мы Добротворскому звонили. Машину он пошлет.
Начальник отделения, перебежавший в хозяйственники из ВОХРы, особенного впечатления своим видом не производил. Все в его жилище выглядело неряшливым, бывают такие дома без заботливых рук. Сам он даже на простые вопросы отвечал путано и вяло, часто врал, это Сергей понял по его бегающим глазам. Не работник, так…
Полуторка с крытым кузовом пробилась из Талона по заметенной дороге только к пяти часам. Что-то сгрузили, что-то в ящиках подняли в кузов. И поехали на свой страх и риск. Вечер получился тихий, вокруг лес, с моря вихри не доставали, и тридцать километров проскочили за час с небольшим.
Куда подъехать, водитель знал. Сергей огляделся. Улица с двумя рядами домов, рубленных из толстой лиственницы. Все на высоких фундаментах, аккуратные, с двумя выдвинутыми вперед крытыми крылечками. Вошли в свою квартиру с надеждой. У голландки лежали наколотые дрова, лампочки излучали желтоватый свет. Сергей растопил голландку, занялся вещами. Оля грустно сидела на кровати с новым матрасом, набитым сеном. Укутанная Вера ходила по квартире, смешно раскачиваясь. Таню дорога уморила, она спала.
Когда в комнатах потеплело, постелили постель, покормили и уложили девочек.
- Ну что? - спросил Сергей и с надеждой заглянул в глаза Оли.
- Мы переехали из одного злого царства в другое, но не злое. Такое впечатление, что здесь не Колыма. А почему - сама не понимаю.
- А я думаю о другом: мы проделали по дороге домой первые сотни километров. Осталось еще тысяч восемь. И все равно - уже хорошее начало. Привал на сколько лет? Думаю, что не на один.
- Такая неопределенность… - тихо произнесла Оля.
Они вместе готовили ужин, чай. Никто к ним не приходил. Уже поздно. В окна ничего не видно, стекла накрепко зарисовал морозный узор.
Утром снова расшуровали печь, было тепло и уже не так грустно. Светило солнце и стекла оттаивали. Весна…
Сергей оделся.
- Пойду представляться. Ты отдыхай. Или погуляйте все вместе,
разомнитесь. На совхоз посмотрите.
Он вышел и почти у крыльца встретил молодого человека в городском пальто и в меховой шапке. Лицо его было улыбчиво, благодушно.
- Ну вот, а я к вам, по-соседски. Давайте знакомиться. Павел Свияжский, совхозный врач. Без меня в совхозе так же нельзя, как и без агронома. Ставлю больных на ноги, слабых ободряю духовно. Родом из матушки-Москвы. К начальству наладились? Идемте вместе, чтобы не заблудились. Тайга. Кругом тайга. Так, кажется, в песне?
Оказывается, доктор с женой в том же доме, в другой половине.
Был Свияжский весел, ироничен, с ним легко и просто, тем более, что тем для разговоров бездна: Сергей все сразу хотел знать.
- Вот и совхозный штаб, - доктор показал на дом, назвать который будничным словом "контора" язык не поворачивался. - Начальник совхоза назвал сие строение благородным, хотя и нерусским словом "Дирекция". Привилось.
Они вошли. Внутри было светло, свет исходил не только из широких окон, но и от желтых бревенчатых стен. Кабинеты удивляли размерами, половиками, теплым духом истопленных печей. Директорская приемная впечатляла: дверь в кабинет двойная, она была открыта. За столом сидел директор, от его стола протягивался второй, почти к дверям. Для заседаний.
Игорь Михайлович Добротворский оказался полным, хорошо одетым интеллигентом, было ему лет сорок, улыбка красила его лицо. Он вышел из-за стола, пожал руку Сергею, доктору и извинился перед посетителем, который тут же вышел. А Добротворский сказал агроному:
- Вы моложе, чем я представлял вас. Утомились в дороге? Такая даль, а у вас маленькие. Ну, все позади, благодарение судьбе. С чего начнем? Одну минутку. Вы посидите с доктором, я выйду, распоряжусь, чтобы не забыть.
Говорил он быстро, движения его были тоже быстрыми, но взгляд глубокий, запоминающийся, видимо, умница, схватывающий все с ходу.
- Ну-с, что там у вас? Направление. О, подписано самим генералом Комаровым! Понимаю: другая чья-то подпись не производит впечатления на начальников приисковых управлений, так? А генералу не откажешь. Наконец-то прекратится карусель со специалистами! В это я верю. Здесь вам понравится. Дел невпроворот, и все интересные, к ним с шаблоном не подступишься. Ну, вы понимаете. Скажем, расширение полей. Где? Как? Способы? Выбор? Ведь вокруг совхоза океан тайги, болот, рек, островов, сама матушка-Тауй, река с девичьим нравом, не подступишься! Впрочем, оставим деловые разговоры на завтра, идемте ко мне, посидим, потолкуем. Как вы, доктор?
- А почему и нет? Только позвоню супруге, чтобы не искала, если что. Мнительный человек. Ружье спрятала от меня, боится, что уйду в лес и заблужусь…
- Пусть наведается к своей соседке, поговорит - расскажет.
Вскоре выяснилось, что Добротворский закончил биофак Ленинградского университета, работал в лаборатории селекции, не думал о должности администратора, тем более в такое время… Но обстоятельства.
- Декабрь тридцать четвертого? - спросил Морозов.
- Да, конечно. Мы не знали, кого завтра… И один выход: подальше уехать, что я и сделал. Врата ада принимали, к счастью, не только грешников. Так, по вольному найму… Немного поработал в Новосибирске, потом во Владивостоке на академической биостанции. Предложили сюда, согласился, хотя долго боялся всего этого, что называют лагерями. Работается интересно, но не все удается. Конечно, очень жаль заключенных женщин, стараюсь смягчать режим. За мое время сменили два начальника лагеря, теперь третий, кажется, без этого самого… Помягче. У нас с капитаном Сергеевым согласие.
- Сколько же народу в зонах? - спросил Морозов.
- Почти тысяча. Мужчин мало, всего сто сорок. Правда, вольнонаемных стало больше, оседают после лагеря. Это механизаторы, конюхи, ездовые, плотники. Одна беда - ежегодные терзания из Магадана: здоровых - на прииски, взамен - этап из больничных бараков. Павлу Свияжскому работы прибавляют. Этапы, этапы, их боятся, как мора. Острая нехватка работников для теплиц и парников. Тут слабина.
- Знакомая ситуация, - сказал Сергей. - В Сусумане - то же.
Поклонение золотому тельцу.
После обеда доктор заспешил. У него часы приема в лагере и в поселке. Директор и агроном пошли на ремонтную базу - силовой узел совхоза.
Возвратился Морозов уже потемну. Из труб их дома шел дым. Пахло оладьями, мясом. Конечно, Оля готовит ужин. Сказала из кухни:
- А ко мне гостья приходила, приятная молодая дама. Жена соседа, доктора, передала твое всегдашнее "задерживаюсь". Мы с ней разговорились, кажется, у меня нашлась подруга. Очарована девочками.
- Своих не завели?
- Нет. Что-то там… Я не расспрашивала. Ты будешь ужинать?
- Да, хотя пообедал плотно. Знаешь, здесь не те люди, которые добивают в забоях заключенных. Здесь милосерднее. Нечто вроде поселения свободных земледельцев. Директор приказал обзавестись коровой, поросенком, птицей. Как на это смотришь?
- Ну, коров я боюсь. А вообще, хозяйство надо. За домом огород в бурьяне, мы его подымем, конечно. Свое - оно и есть свое.
Сергей принес от директора карту совхозных угодий. Развернули ее во весь стол, рассматривали. Удивляла разбросанность: пять отделений вдоль реки на полусотню километров! И пашни, и сенокосы на все сто. И никаких дорог, только на лошадях или тракторах. Везде дремучий лес, еще не затоптанный, семь речек - притоков Тауйя. Словом, громадный край, где огороды выглядят окошечками. Почему-то верилось, что в окружении нетронутой природы и люди должны быть добрыми и отзывчивыми. И работящими, конечно. Уже одно обстоятельство - три отделения лагеря не имели охраны - говорило о мягком режиме для заключенных, три управляющих отделениями - или заключенные, или бывшие, один из них - крупный в прошлом агроном. Только в самом Талоне и в Балаганном на берегу моря были зоны, вохровцы, разводы и все прочие прелести. Никто никуда не бежал, работали спокойно, как бы для себя. Значит, хорошо работали, с интересом.
План, который был составлен Табышевым для совхоза, предусматривал создание в этом месте крупнейшего хозяйства, производителя картошки, она здесь хорошо родилась. Требовалось найти и распахать много новины, строить парники, теплицы и хранилища для овощей и семян картошки. Для удобрения целинной пахоты требовалось много навоза. Значит, нужны коровы, скотные дворы, сенокосные угодья, которые еще надо разыскать и как-то облагородить. И все это скорей, скорей!..
Подступило и как-то незаметно пришло время паводков, реки поднялись, дороги испортились, но май все поправил, и тогда Сергей задумал первую поездку вверх по Тауйю, где находилось отделение с самыми высокими урожаями картофеля.