Очень интересной личностью был Николай Александрович Викторов - разработчик головок самонаведения. Остроумный, колючий и в то же время прекрасный инженер, он начинал свою деятельность в Яузском институте (НИИ-244) с наземной радиолокации и был одним из ее пионеров. Когда в КБ-1, которым руководил Сергей Берия, собирали лучших из лучших, цвет советской радиолокации, туда из Яузского института пришли Расплетин и Викторов. Но Николай Александрович долго там не задержался. Получилось так, что научным руководителем дипломного проекта Сергея Берии, когда он заканчивал академию связи им. С. М. Буденного в Ленинграде, был П. Н. Куксенко, тоже очень хороший специалист. Темой дипломного проекта стала будущая зенитная система обороны Москвы, ее идеология. И коллектив КБ-1 начал над ней работать. А Куксенко был достаточно пожилым и седым человеком. И вот когда Викторов пришел в КБ-1, ему дали прочитать дипломный проект С. Берии с тем, чтобы он определил свое место в работе над этой системой. Он читал, читал, да сгоряча и ляпнул:
- Это какой-то бред сивой кобылы!
О крамольной фразе тут же проинформировали кого следует, - видно, "система оповещения" работала хорошо, - поэтому она была воспринята как личное оскорбление Куксенко. И Викторова быстро "ушли" из КБ. Он был принят в НИИ-648, где вскоре стал главным конструктором первой радиолокационной полуактивной головки самонаведения ракеты класса "воздух - воздух". Мне приходилось сталкиваться с ним на испытаниях, а поскольку он был горячий спорщик и "заводился" с пустяков, то не раз кидал в меня логарифмической линейкой в пылу дискуссий. Приходилось уворачиваться… Но я все ему прощал за то, что он был глубоко порядочный и очень талантливый человек. О широте его интересов и способностей говорит такой факт. Когда в 1957 году в Москве проходил Международный фестиваль молодежи и студентов, в ЦПКО им. Горького была развернула интернациональная выставка живописи. Мы были воспитаны в духе социалистического реализма, а о зарубежном авангардистском искусстве знали только, что оно буржуазное и вредное. Работ же этих художников мы просто не видели.
И вдруг в парке развернули целую выставку их полотен, где были представлены самые разные направления и стили. И среди них - картина итальянского художника - не помню его имени, - которая называлась "Крик". Глотка вывернута наружу, бедный язык вывалился вбок, все полотно - сплошное красное месиво… Хотя, действительно, в нем угадывался символ какого-то запредельного, нечеловеческого крика. Картина вызвала много дискуссий, возле нее собралась толпа народу - спор, шум, ор стоит… И вдруг вижу: у самой картины над головами толпящихся зрителей, поднимается чья-то рука и яростно машет. Смотрю, а это наш Николай Александрович оказался во главе всей дискуссии и чуть не до драки отстаивает достоинства "Крика", поскольку он на него произвел очень сильное эмоциональное впечатление, да к тому же и остальное творчество художника ему хорошо знакомо. Чем лучше я узнавал Викторова, тем больше поражался его эрудиции. Он хорошо знал литературу, музыку, очень тонко чувствовал красоту природы - в общем не был узким специалистом, замкнутым, как в пенале, в рамках своей профессии, очерченной ракетами класса "воздух - воздух".
Главным конструктором тепловых головок в ЦКБ "Биофизика" был Давид Моисеевич Хорол. Практически все классические тепловые головки с гиростабилизаторами, за исключением необычной "сайдуиндеровской", были сделаны под его руководством. Но он много и успешно работал еще и в области оптических прицелов, в том числе и для оптических локационных станций, которые в последующем нашли свое место на МиГ-29 и Су-27. Он был главным конструктором этих оптико-электронных систем, которые решали идею так называемых синхронных прицелов. Кстати, она родились и разрабатывалась в нашем институте, но Хорол воплотил ее в конструкцию. И лазерные головки самонаведения ракет класса "воздух - поверхность" - это тоже детище Давида Моисеевича, но о них - чуть ниже. Естественно, чтобы вести такие программы, нужен очень сильный коллектив и душой его, бесспорно, был Хорол. После его смерти он практически распался, хотя Давида Моисеевича сменил тоже очень опытный человек, но, видимо, ему не хватило каких-то качеств, которыми обладал Хорол. Возможно, этому помогла та неразбериха, которой сопровождался распад СССР, но многие коллективы при сильных руководителях все же сохранились, а этот - один из лучших в стране - распался. А жаль, очень жаль… Ведь вместе с Хоролом мы потеряли уникальную школу. Но я благодарю судьбу, что при создании ракет "воздух - воздух" судьба свела меня и с Бисноватом, и с Викторовым, и с Тороповым, с Хоролом и со многими другими людьми, с которыми было интересно работать.
Кстати, и у коллектива Бисновата не менее драматическая история. После его ухода из жизни основной костяк остался на месте, но предприятие было перепрофилировано - на его месте родилось НПО "Молния", которое возглавил Г. Е. Лозино-Лозинский. Это КБ начало работать над "Бураном". Другая часть коллектива Бисновата, которая занималась "семьдесят третьей" ракетой, перешла в КБ к Соколовскому вместе с ракетой Х-29. Таким образом, вся тематика ракет класса "воздух - воздух" сосредоточилась в этом КБ, где Ляпина сменил Г. А. Соколовский, который и по сей день ведет ее на бывшем заводе № 134, а теперь - предприятие "Вымпел". А коллектив Бисновата тоже распался.
Назначение заместителем начальника института
Вот так мы работали до конца 50-х годов. Я переключился на тематику противоракет в 1957 году, ракеты класса "воздух. - воздух" немножко отошли на второй план. К тому же меня в 1959 году назначили заместителем начальника института, а было мне 30 лет. Это был кардинальный поворот в моей жизни, потому что я настраивал себя на чисто творческую работу: стал кандидатом технических наук, начал читать лекции в МВТУ на кафедре Солодовникова… Потом перешел на кафедру Челомея, где быстро получил звание профессора. Все это подводило меня к мысли, что свою жизнь я должен связать с творческим научным процессом и ни в коей мере не должен разменивать ее на какие-то административные хлопоты. Я считал, что должность начальника отдела - это предел моих мечтаний, поскольку именно в нем идет творческий процесс, формируется передний край науки. А где-то там, выше, сидят начальники, которые только приказы подписывают… Мое же дело - творить.
Но вышло все наоборот. Начальником института был Виктор Арчилович Джапаридзе, который пришел в него в 1952 году, на год раньше меня. Но он пришел сразу как директор, а до этого работал начальником филиала ЦАГИ. Первого директора НИИ-2 Павла Яковлевича Залесского сняли во времена знаменитой "борьбы с космополитизмом" начала 50-х годов, когда проводились кадровые чистки и научных рядов. Нашли "космополита"… Он был участником боев еще на Халхин-Голе, потом дрался с фашистами в небе Испании, летчик, вооруженец, прошедший всю Великую Отечественную, боевой генерал… Залесский дослужился до поста начальника Главка вооружений Министерства авиационной промышленности СССР, стал основателем НИИ-2 и… был отчислен.
В. А. Джапаридзе, я считаю, сыграл в истории института тоже положительную роль. Он был очень чувствителен к новым идем, веяниям, и то, что НИИ-2 стал заниматься управляемым оружием, - это, конечно, заслуга Джапаридзе. Надо сказать, что коренные работники института, которые стояли у истоков его основания, были матерыми вооруженцами, но плохо чувствовали смену эпох. Они отлично знали стрелковое, бомбовое вооружение, динамику воздушной стрельбы, бомбометание, потому что вся школа их жизни была связана с этими понятиями. А тут какие-то "головки", "самонаведение", "ракеты"… И надо отдать должное Джапаридзе, что он поддержал эти новые направления, очень много сделал для создания экспериментальной базы института - стендов полунатурного моделирования, вычислительной базы. Он горячо поддерживал строительство нашей ЭВМ.
Но в 1959 году у него возник конфликт с его заместителем, известным не только в институте, но и в стране специалистом в области стрелково-пушечного вооружения, Всеволодом Евгеньевичем Рудневым, который был одним из основателей НИИ-2, работал у нас очень много и долго, даже тогда, когда я уже стал начальником института. В тонкости конфликта я не вникал, поскольку меня он как-то не касался и не интересовал, но кончился он тем, что под предлогом больного сердца Руднев покинул свою должность заместителя начальника института, и она оказалась вакантной. И Джапаридзе предложил ее занять мне. Получилось, что я "перескакивал" через должность начальника лаборатории, которая следовала за начальником отдела, коим я и являлся. Кстати, это больно сказалось на наших взаимоотношениях с моим непосредственным руководителем - начальником лаборатории № 4, куда входил мой отдел, Юрием Ивановичем Топчеевым. Он почему-то решил, что я его "обскакал", чего я и в мыслях не держал. Естественно, первая моя реакция была негативной:
- Виктор Арчилович, спасибо за доверие, но я бы не хотел уходить из лаборатории. Это мое место, к тому же хотелось бы посвятить себя науке…
Но вот на чем меня "поймали"… Я уже женился, у нас родилась дочь и мы с женой жили в полуподвале в Неопалимовском переулке. Все наши "хоромы" - комната площадью восемь (!) квадратных метров в четырехкомнатной коммунальной квартире да еще и ниже уровня фундамента, в цокольном этаже. Прямо комната Мастера из известного булгаковского романа.
А тут, в 1959 году, институту выделили жилье в Хорошово-Мневниках. Естественно, кому дать квартиру - определял Джапаридзе. И я оказался на перепутье: если категорически отказываюсь от предложенной должности, то квартиры, конечно, не видать. А соглашаюсь - получаю ее автоматически, по должности. Представление о быте начальников у нас, молодых, какое было? Все они живут в высотных домах, в шикарных квартирах, а я - в подвале… И эта чисто жизненная коллизия сыграла свою роль - я дал согласие стать заместителем начальника НИИ-2. Сделал я это очень неохотно, поскольку такое решение, как мне тогда казалось, ломало весь ход моей жизни. Я почти и не представлял, чем занимаются заместитель начальника, начальник института - это был другой, не мой уровень людей, проблем, решений. В то время я, как многие и сегодня, думал, что если ты начальник - значит, забудь о творчестве. Твое дело - администрирование, ублажение вышестоящих инстанций, какая-то там политика, конфликты с партийной, профсоюзной, комсомольской организациями - дело-то было в советские времена. Где уж тут до науки или техники?! Но жизнь показала, что я ошибался.
На любом посту, в любой должности человек может найти множество творческих "отдушин", только они находятся в других плоскостях его деятельности. Но в то время я чувствовал себя чуть ли не отданным в некое "административное рабство". Впрочем, так или иначе, с этого момента, с июня 1959 года, в моей жизни действительно началась другая эпоха…
Надо сказать, это был непростой период в истории авиационной промышленности. В стране после запуска первого искусственного спутника Земли, других аппаратов, началась эйфория космических исследований и техники, бурно развивались космические системы. Сергей Павлович Королев практически полностью отошел от создания межконтинентальных баллистических ракет. На базе знаменитой в будущем "семерки" - ракеты Р-7 он создал, за счет дополнительных ступеней, хороший носитель, с помощью которого были выведены на орбиту сначала беспилотные аппараты, а потом и первый космический корабль "Восток-1" с человеком на борту. Весь народ чувствовал себя причастным к этому прорыву во Вселенную, ведь на нашем веку сбылась мечта человечества и сделали это мы… По эмоциональному накалу, по чувству единения, которое испытывал каждый из советских людей в день полета Гагарина это время можно сравнить только с 9 мая - Днем Победы. Мне повезло - я был свидетелем этих событий.
Главное же - на стороне Королева был Н. С. Хрущев, который усвоил мысль, что мы перешли в век ракетно-космический, в век ядерного оружия, а обычные виды вооружения - авиация, надводные корабли ВМФ - теперь анахронизм. В случае ядерной войны, которая считалась само собой разумеющейся, самолеты даже не успеют взлететь, а надводные корабли будут тут же потоплены. Некоторые приоритеты оставались за подводными лодками, поскольку они могут нести баллистические ракеты в глубинах океанов, но основная любовь руководителя страны была обращена в сторону космонавтики, в том числе и военной. Она стала считаться основной составляющей обороны. Конечно, в авиационной промышленности такое течение событий тоже нашло свои отголоски. К примеру, В. Н. Челомей, находясь в составе МАП и традиционно занимаясь крылатыми ракетами, в основном для морского театра военных действий, энергично перевел свое предприятие на рельсы космических систем.
Кстати, это очень любопытно вот почему. Еще в 1952 году, будучи студентом, я присутствовал на очень интересном диспуте в МВТУ на кафедре М-1 Всеволода Ивановича Феодосьева. На ней готовили специалистов по баллистическим ракетам и преподавали там - в качестве доцента - Сергей Павлович Королев, а в качестве профессора - Владимир Николаевич Челомей. К этому времени коллектив Челомея, который базировался на заводе № 52, где находится ныне фирма "Сухой", разогнали, поскольку не пошли дела с пульсирующим двигателем и воспроизводством ФАУ-1, да и по крылатым ракетам с турбореактивными двигателями похвастаться было нечем. И Челомей остался профессором на кафедре Феодосьева. Ну, а Королев в это время работал у Янгеля главным конструктором в НИИ-88 и еще не был так знаменит, как сегодня.
Спор же шел о том, что является более предпочтительным в современном вооружении: баллистическая или крылатая ракета. Челомей, который в то время олицетворял идеологию и технологию крылатых ракет, утверждал, что именно они должны быть основой вооруженных сил. Почему? Они дешевле, и на средства, которые "съедает" одна МБР, можно понаделать столько дешевых крылатых ракет, что в их "москитном" налете на противника суммарный тротиловый эквивалент, который доносится до его территории - при условии, что эти ракеты даже гибнут в ПВО - будет значительно больше, чем донесет баллистическая ракета, хотя она и считается абсолютным оружием (о противоракетной обороне тогда и не мечтали, полагая, что снаряд против снаряда бороться не может).
Этот диспут, конечно, не имел никакого результата, но очень интересно, что еще в то время - повторяю, речь идет о 1952 годе - Челомей довольно доказательно изложил идеи, которые позже трансформировались в теорию эффективности. Он уже оперировал вероятностными параметрами - какая доля ракет будет сбита ПВО, сколько уйдет с траектории по техническим причинам и т. д. - и, доказывая преимущества крылатых ракет фактически предвосхитил ситуацию, которая существует по сей день. И сегодня в стратегической триаде России и Соединенных Штатов присутствуют и крылатые стратегические ракеты с ядерным снаряжением, и межконтинентальные баллистические, потому что, по мнению специалистов, сочетание тех и других обеспечивает фундаментальную устойчивость ядерного сдерживания.
В то время такие термины еще не родились, но позиция Челомея, который яростно отстаивал крылатые ракеты, казалось бы, говорила о том, что он будет им верен всегда. И вдруг человек, который проповедовал идеологию крылатых ракет, резким движением переключился на баллистические… И на базе их стал предлагать мощный ракетоноситель и космические системы.
Все это серьезно подтолкнуло в те годы Министерство авиационной промышленности к своеобразному отходу от работ по авиации и смене приоритетов в пользу космонавтики, поскольку Челомей, который находился в структуре МАП, вдруг быстро выдвинулся в тройку главных конструкторов ракетной техники. А она, как я уже говорил, пользовалась безудержной любовью всего народа и руководства страны. Королев же был в структуре Министерства оборонной промышленности, поскольку НИИ-88 создали на базе завода № 8 в Подлипках, принадлежавшего этому министерству, и он профилировался как научная база для сопровождения работ Королева. Сначала Сергей Павлович занимался там ФАУ-2, а потом - всеми теми разработками, которые он вел, как боевые баллистические ракеты. Но после того, как Королев начал развивать космонавтику гражданского назначения, принесшую позже ему оглушительную славу Главного конструктора и основателя пилотируемой космонавтики, линию боевых ракет продолжил Янгель. Он переехал в Днепропетровск, где создали КБ "Южное", которое позже унаследовал В. Ф. Уткин, "автор" МБР СС-18 с разделяющимися боевыми частями, которую американцы окрестили "Сатаной" и многих других оригинальных решений, в том числе и подвижного железнодорожного ракетного комплекса.
Вот так человек из МАП - Челомей - оказался третьим разработчиком баллистических ракет. Королевская Р-7 - "семерка" - оставалась на вооружении и как боевая ракета, хотя это был открытый старт, и как носитель космических кораблей. Янгель уже проповедовал закрытый шахтный ствол, а Челомей в процессе эволюции космических войск, в спорах с Янгелем, отстаивал закрытый, но упрощенный старт - одноразового пользования, который обходился дешевле, чем другие подобные сооружения. Грубо говоря, в почве рыли дырку, в которую закладывали гигантский "патрон" - шахту со снаряженной ракетой. Челомей исходил из того, что стрелять придется один раз - второго выстрела не будет, поскольку ядерная война сметет человечество. И надо сказать, что эта идеология победила. На ее основе Челомей сделал ракету - "сотку". Фактически первым настоящим ракетно-ядерным щитом, который позволил СССР занять устойчивую позицию во всех противостояниях, и была система Челомея. До ее создания, когда Хрущев потрясал кулаками, что мы можем уничтожить любого противника десятки раз, все было блефом. В то время на вооружении стояли единицы МБР и ни о каком щите не могло быть речи, поскольку на его создание требовались колоссальные затраты. Система Челомея позволяла их сократить и ускорить строительство такого щита, что позволило ему и удержаться "на плаву" как разработчику и генеральному конструктору. Он внес очень большой вклад в создание относительно дешевой ракеты, к тому же в ней он применил и нетрадиционную конструкцию.