Верховые казаки донского войска стали палить вверх из ружей и закричали:
- Слава Булавину! Будем вкупе стоять заодно!
Лукьян Максимов со старшиной, азовский полковник Николай Васильев и наиболее преданные войсковому атаману низовые казаки и калмыки едва успели спастись бегством.
Победа Булавина была полной. В его руках оказался весь обоз Войска Донского, пушки и снаряды, вся войсковая казна, восемь тысяч рублей, - огромные по тем временам деньги, тут же отданные для дувана наиболее нуждающейся вольнице.
А главное, армия Булавина увеличилась почти вдвое и двигалась теперь к Черкасску, не предвидя более никакого сопротивления.
V
Царь Петр жил в своем парадизе, как именовал он новостроящийся город Петербург. Сильнейшая лихорадка, усиленная горловой и грудной болезнью, на целых три недели приковала Петра к постели, И лишь сегодня, 12 апреля, он впервые вышел из дома.
День выдался на редкость теплый и ясный. Пахло морем и смолой. Всюду стучали топоры и визжали пилы. Петр заглянул в крепость, побывал на строительных работах, прокатился на парусном боте по Неве, а затем, зайдя в аустерию, часа два за кружкой пива толковал там с голландскими негоциантами и матросами о разных корабельных и торговых делах.
Возвращался он довольный, оживленный. Пять лет назад пустынны и неприглядны были эти угрюмые места, а ныне, словно сказочный богатырь, поднимается здесь заложенный им чудесный город, и украшается, и богатеет, и корабли с иноземными флагами стоят на реке. Отрадно думать об этом.
В оттопыренных карманах царского видавшего виды кафтана лежат подаренные голландцами заморские диковинки - яблоки земляные. Сие для сердечного друга Катеринушки! В рубленом обшитом тесом двухкомнатном домишке светлей и теплей как будто стало с тех пор, как она хозяйничает тут, проворная, ласковая, любимая…
И сейчас, едва переступив порог, Петр очутился в ее нежных объятиях:
- Где так долго гулять изволили, хозяин дорогой? Соскучилась я, свет мой…
- Заговорился с иноземцами, Катеринушка. Шкипера знакомого встретил. - Петр полез в карман, достал пару крупных в грязноватой кожуре заморских диковинок и, протянув ей, продолжил: - Яблоки земляные, сиречь картопель, новый, лучший сорт… Наказал голландцам тысячу пудов этих лучших сортов нам доставить.
Катерина слегка обтерла шелковым платочком картофелину, с хрустом откусила:
- Ах, сколь дивен сей заморский плод… Балуете меня, хозяин…
Петр от удивления округлил глаза. Катерина продолжала кушать, похваливала:
- По мне картопель сей во всем лучше абрикос… И нежен и духовит.
Петр досадливо закусил губу. И тут бабье лукавство! Не вытерпел крякнул:
- Ври больше! Его печеным едят, а сырым вкусу не имеет, сам пробовал.
Он хотел еще что-то добавить, но сдержался, только сердито засопел и, круто повернувшись, ушел в свой кабинет.
А там давно ожидал с бумагами секретарь Алексей Васильевич Макаров. И по его невзрачному, в этот момент сосредоточенному лицу Петр сразу догадался, что есть какие-то неприятные известия. Опасаясь более всего внезапного наступления шведов, спросил нетерпеливо:
- От Меншикова из войска ничего нету?
- Есть, государь…
- Ну?
- Шведы по-прежнему стоят в Родошковичах… Александр Данилович сообщает, что король Карлус с панами банкетует и никаких приготовлений к походу наши лазутчики не примечают…
Петр, успокаиваясь, набил табаком трубку, закурил:
- А еще откуда нынче ведомости? Главные сказывай…
- С Дону от войскового атамана Лукьяна Максимова… Тако же от губернатора азовского господина Толстого и от стольника Степана Бахметева отписки…
- Иль опять о донских ворах? - поморщился Петр. - Что там за важность такая?
- Вор Кондрашка Булавин снова в большую силу входит, государь…
- А чего ж они сами губы распускают? Мы ж писали, чтоб им сообща трудиться, дабы злые Кондрашкины намерения разрушить и пущих заводчиков переловить…
- Просят, государь, учинить указ о присылке прибавочных ратных конных и пеших людей, пушек и пушкарей и подъемных лошадей и всяких артиллерийных припасов…
Петр выдохнул густую струю дыма, перебил:
- Ишь чего надумали! Оголяй рубежи, посылай к ним армию, они без того с ворами управиться не могут, дьяволы ленивые… Он где сейчас обретается, Кондрашка-то?
- В Усть-Хоперской станице, государь… Пишут, будто с ним побольше десяти тысяч казаков и гультяев… И в той-де станице они, воры, лесные материалы, заготовленные для корабельного строения, пожгли, а хлебные государевы запасы разграбили, а работные люди и бурлаки и беглые солдаты повсюду с ними, ворами, соединяются. И ныне-де собирается Кондрашка в Черкасск, чтоб побить старшин…
Петр, слушая, хмурился все больше. Судя по прежним донесениям азовского губернатора и отпискам донской старшины, он предполагал, что "воровство" Булавина имеет чисто местное значение и достаточно небольшой воинской силы, чтобы расправиться с ворами. Петр знал о взаимоотношениях войсковой старшины с преданным ими Булавиным и вполне разделял мнение азовского губернатора Толстого, что, страшась возмездия, старшины примут все зависящие от них меры для уничтожения воров. И это обстоятельство тоже отчасти успокаивало.
Чтобы подбодрить войскового атамана и старшину, Петр приказал послать на Дон грамоту, в которой сообщалось, будто "из Литвы в помощь к ним по сланы несколько драгунских полков, которые за излишком были", а также "московские ратные, конные и пешие люди, которых будет слишком за двадцать тысяч". На самом же деле под начальством посланного на Дон против воров стольника Степана Бахметева состояло всего триста московских ратных людей, да собирались в поход на воров два солдатских резервных полка, а в Литве, конечно, никаких лишних драгун не имелось.
Теперь приходилось с большей настороженностью и тревогой размышлять о донских делах. Булавин за какой-нибудь месяц, не встречая сопротивления, сумел создать целую армию. Восстание вот-вот может охватить весь юг страны. Необходимы решительные меры, чтоб как можно быстрей, пока шведы "увязли" в Родошковичах, покончить с бунтовщиками…
Петр, отослав Макарова, перечитал все последние известия с Дона и долго потом с трубкой в зубах шагал по кабинету, изредка останавливаясь перед висевшей на стене картой и покачивая головой. Где взять войска для подавления бунта? О том, чтобы снять несколько регулярных конных полков с границ накануне возможного вторжения шведов, нечего было и думать. Новые рекрутские полки посылать опасно… Козловский воевода Волконский сделал верное замечание: "Если с Москвы присланы будут полки из рекрутов, которые из волостных и из помещичьих крестьян тамошних краев набраны в недавних временах, то, чаю, государь, они к отпору изменников будут ненадежны, для того обносится у нас слово, что нынешний бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче от взятья в рекруты, и у них есть в бунтовщиках братья или дети и свойственники…".
В конце концов Петр решил выделить из резервной кавалерии два драгунских полка под начальством Ефима Гулица и фон Делдина и солдатский пехотный полк Давыдова. К ним прибавлялись украинские слободские полки Изюмский, Ахтырский и Сумский, четыреста воронежских драгун, отряд Бахметева, а также дворянское ополчение… При мысли о болтающихся без дел царедворцах, укрывающихся в канцеляриях боярских недорослях, в глазах Петра блеснул недобрый огонек: эх, удалось бы собрать всех этих тунеядцев да выбить из них сонную одурь капральской палкой!
Вопрос о вышнем командире карательных войск тоже не был легким… Хороших русских генералов недоставало регулярной армии, генералитет российский наполовину состоял из иноземцев, - Петр морщился, думая об этом, - а уж им, конечно, доверить подавление донского бунта нельзя, это могло еще более ожесточить народ…
И вдруг в памяти Петра всплыло узкое, худощавое, надменное лицо гвардейского майора с холодными серыми глазами, не раз отличавшегося редкой исполнительностью… Для вышнего командира майорский чин, правда, маловат, ведь придется подчинить этому командиру местных губернаторов и воевод, не обойдется без спесивых жалоб и ворчаний, зато майор не будет медлить, подобно воеводам, никому спуску не даст и, можно ручаться, с ворами разделается беспощадно… Майор Василий Владимирович Долгорукий приходился родным братом убитого в прошлом году ворами князя Юрия.
Петр тут же написал ему:
"Min Her!
Понеже нужда есть ныне на Украине доброму командиру быть, того ради приказываем вам оное, для чего, по получении сего письма, тотчас поезжай к Москве и оттоль на Украину, где обретается Бахметев. А кому с тобою быть, и тому посылаю при сем роспись. Также писал я к сыну своему, чтобы посланы были во все украинские города грамоты, чтобы были вам послушны тамошние воеводы все. И по сему указу изволь отправлять свое дело с помощью божию не мешкав, чтоб сей огнь зарань утушить. Piter."
А вместе с росписью выделенных войск Петр, подумав, решил добавить и свое "рассуждение о том, что чинить":
"Понеже сии воры все на лошадях и зело легкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь, и для того только за ними таких же посылать по рассуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главный Пристанский городок на Хопре), которые пристают к воровству, и оные жечь без остатку, а людей рубить, а заводчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию (о чем вели выписать из книг князя Юрия Алексеевича) воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи ничем не может унята быть. Протчее полагается на рассуждение господина майора".
Ночью, осторожно приоткрыв дверь царского кабинета, Катерина увидела, что Петр еще сидит за столом и пишет. Зная крутой нрав дорогого хозяина, Катерина хотела удалиться, но Петр заметил ее, позвал:
- Иди, иди, Катеринушка. Я все дела зараз кончаю…
Катерина подбросила в камин сухих полешек, они весело затрещали, в горнице приятно запахло березовым дымком. Петр встал, потянулся, с видимым удовольствием погрел у камина руки.
- Худо на Дону, дружок мой, - сказал он. - Кондрашка Булавин, коим прошлой осенью князь Юрий Долгорукий убит, паки силу забирает… опасаюсь, кабы пущего зла не учинил… А посему семь тысяч драгун и солдат против того вора отправляю. А вышним командиром брата покойного князя Юрия, майора нашего Василия поставил.
- Тем уже выбор ваш хорош, Питер, - вставила Катерина, - что господин майор поноровки ворам не даст за дружбу ихнюю…
- Сообразила, умница! - довольно похвалил Петр. - Припишу в письме, будто опасаюсь сей поноровки… Пусть злей станет! - И, обняв Катерину, смеясь, припомнил: - А как давча… картопель сырой… Эх вы, Евины дочки!
…Спустя несколько дней в Москве всюду читали именной государев указ:
"Против воров и бунтовщиков Кондрашки Булавина с его единомышленниками быть на своей, Великого Государя, службе московским всех чинов людям, и городовым полковой службы и отставным и нетчикам, которые к смотру в Москве не бывали, - всем по списку, опричь тех, которые ныне на Москве и в городах в посылках и у дел.
А быть им, ратным людям, на той службе в полку князя Василия Владимировича Долгорукого, а до приезда его стать на указанной срок мая девятого числа нынешнего 1708 года. Да им же, вышеупомянутых чинов людям, для той службы, во всех истцовых делах, опричь татиных и разбойных и убивственных дел, до указа отсрочить. И о том в городки к воеводам послать свои, Великого Государя, грамоты с подтверждением".
И в те же дни поздней вечерней порой, таясь лишних глаз, начали выезжать из первопрестольной Москвы закрытые повозки и кареты. Бояре и царедворцы и дворянские недоросли избывали ратной службы и капральской палки, надеялись пересидеть смуту в дальних вотчинах. Пусть смиряют воров и бунтовщиков государевы войска!
VI
А Кондрат Булавин стоял под Черкасском… Бежавшие сюда после поражения при Красной Дубраве донские старшины "окрепились палисадами, также и Рыковской станицы казаки окрепились и сели в осаду". Азовский губернатор дал им несколько пушек и мортир, отправил в подмогу искусных азовских пушкарей.
Но войсковой атаман Лукьян Максимов чувствовал свою обреченность. У Булавина было едва ли не двадцатитысячное войско. Что могла сделать горсточка старшин и преданных им домовитых казаков?
Ефрем Петров, поехавший еще раз в Азов говорить с губернатором о воинском сикурсе, возвратился в самом мрачном настроении:
- Толстой сам в страхе великом, опасается, кабы Кондрашка с вольницей на крепость азовскую не опрокинулся… Присылки солдат губернатор в ближайшем времени не ожидает, никакой надежды не подает.
- А донесено ли государю о воровском нашествии и о нашем бедстве? - спросил войсковой атаман.
- Донесено, - сказал Ефрем. - Государь милостивой грамотой нас обнадеживает.
Лукьян Максимов, приняв грамоту, поцеловал ее, передал писарю, велел читать.
В грамоте общими словами подтверждалась посылка против воров большого войска, а затем сообщалось следующее:
"А ныне по имянному нашему указу послан к тем войскам нашей гвардии майор и ближний стольник князь Василий Володимирович Долгорукий. И велено ему над вышеименованными посланными с Москвы и из походу, та кож над всеми протчими войсками быть вышним командиром, которому во всех наших городах воеводам и протчим велено быть послушным.
И как к вам сия наша грамота придет и вы б, войсковой атаман и все Войско Донское, о том нашем указе ведали, и о чем помянутый майор, наш ближний стольник, будет к вам писать и чего требовать, и вам быть ему во всем послушным и чинить над оным вором Булавиным военный промысел при помощи господней, по верности к нам и по вышеписанному нашему указу, которая ваша к нам, Великому Государю, служба никогда у нас забвенна не будет".
Лукьян Максимов поскреб по привычке рыжую бороду, горько усмехнулся:
- Брата покойного князя Юрия поставили, стало быть, вышним командиром… Быть большой крови на Дону!
Ничего более не сказал войсковой атаман, поник головой, пошел тихим шагом в свои хоромы. Не первый год Лукьян Максимов держал в руках войсковую атаманскую булаву, умудрен был долгим опытом, знал, сколько времени пройдет, пока соберутся государевы войска, и отлично понимал, что никакой помощи ему не дождаться…
Из всех старшин одного лишь наказного атамана Илью Григорьевича Зерщикова не коснулся, казалось, дух уныния. Зерщиков деловито устраивал оборону соседних низовых станиц и всех успокаивал:
- Отсидимся от воров, у нас народу меньше, зато пушек и снарядов больше.
И никто при этом не подозревал, что наказной успел уже сговориться с наиболее влиятельными казаками соседних станиц о сдаче их Булавину. Казаки боялись одного: Лукьян Максимов приказал стрелять из пушек по тем станицам, которые не будут защищаться от булавинцев. Чтобы избежать этого, казаки трех Рыковских, Скородумовской, Тютеревской станиц по совету Зерщикова послали Булавину челобитье:
"О том у тебя милости просим, когда ты изволишь к Черкасскому приступать, и ты пожалуй на наши станицы не наступай. А хотя пойдешь мимо наших станиц и мы по тебе будем бить пыжами из мелкова ружья. А ты також-де вели своему войску по нас бить пыжами… потому что на наши станицы будут из Черкасского мозжерами палить, и ты пожалуй нас не подай".
Булавин казацкую кровь щадил и разорения станиц, где относились к нему благожелательно, не допустил. Ночью Булавин пробрался в Рыковскую станицу, там радостно обнял родных и верного друга Илью Григорьевича.
На тайном совещании, состоявшемся в избе Акима Булавина, присутствовали и казаки ближних низовых станиц, приглашенные Зерщиковым. Договорились боя избегать, войскового атамана Максимова и преданных ему старшин "схватить и сковать", черкасские ворота открыть. А Булавин обещал удерживать вольницу от нападения на домовитых казаков.
1 мая, после того как одна за другой сдались Рыковские, Скородумовская, Тютеревская, Дурная и Прибылая станицы, булавинцы с трех сторон стали входить в столицу донского казачества.
"Черкасские жители, - показал один из участников событий, - встретили воров, не противясь нимало и из пушек не стреляв, в Черкасской пустили, только-де в то время войсковой атаман Лукьян Максимов от своих хором с перил из малой пушки против них воров велел стрелять, как они в Черкасской с поля через мост шли, и выстрелили дважды или трижды".
Игнат Некрасов, спешив сотню казаков, быстро справился с войсковым атаманом и небольшой кучкой верных ему старшин. Они были избиты, связаны, взяты под стражу.
Явившийся вслед за тем Зерщиков произвел тщательный обыск в доме войскового атамана, но, к удивлению своему, кроме ковров и разной рухляди, ничего не обнаружил. Зерщиков закусил от досады губы. Ведь точно знал, сколько золота и серебра и дорогих вещей хранилось еще недавно в кованых сундуках Лукьяна. Куда же все это делось?
Зерщиков произвел затем обыск в домах других арестованных старшин - всюду то же самое, большая часть пожитков исчезла. Правда, Илья Григорьевич ухитрился уже загнать на свой баз добрый косяк рысаков из табуна войскового атамана, успел воспользоваться и кое-каким старшинским имуществом, а все же обидно, что уплывало из рук богатство, на которое давно зарились вороватые его глаза…
Между тем Булавин находился у брата в Рыковской станице и впредь до выборов нового войскового атамана в Черкасск приезжать не собирался. По-видимому, он соблюдал старый казацкий обычай, по которому выдвигаемые кандидаты удалялись, чтоб не стеснять свободы выборщиков. В донесении царю азовский губернатор, отмечая, что Булавин в Черкасск не показывается, писал: "А для управления воровского своего замысла в Черкасской присылает от себя единомышленников своих Игнатия Некрасова и Семена Драного, которые чинят непрестанно круги и выбирают войскового атамана".
Кондратий Афанасьевич в Рыковской станице чувствовал себя как дома. Рыковские казаки, среди которых были братья, много родных и друзей, являлись главной его опорой в донском понизовье. Племянник Левка, сын Акима, восторженный почитатель дяди Кондратия, создал для него даже небольшой охранный отряд из рыковских казачат. Посланный следить за Булавиным шпион доносил: "А совет у него о всем непрестанный с рыковцами".
Когда Зерщиков сообщил о результатах обыска у войсковой старшины, Булавин приказал произвести строгий допрос. Лукьяна Максимова, Ефрема Петрова, Обросима Савельева, Никиту Саломата и Ивана Машлыченко посадили в лодку и под надзором Игната Некрасова повезли из Черкасска в Рыковскую.
Здесь били их плетьми, допрашивали о пожитках. Лукьян Максимов и Ефрем Петров признались:
- Пожитки свои, боясь воровского умышления, отвезли мы в Азов, о чем губернатору Толстому ведомо…
Остальные взятые под стражу старшины показали, что имущество их хранится в Черкасске у свойственников, а частью закопано в подвалах.
Старшин посадили в станичную яму. Найденные пожитки по распоряжению Булавина сложили в рыковский станичный амбар, определив их на жалование голытьбе.
6 мая в Черкасске собрался казачий круг. Из Рыковской привезли скованных цепями Лукьяна Максимова и старшин, поставили близ помоста под сильным пешим и конным конвоем. Толпа глухо зарокотала.